В 1975 году в Эфиопии молодыми, революционно настроенными армейскими офицерами был свергнут император Хайле Силассие. К власти пришел молодой офицер Менгисту Хайле Мариам, сын дворника и кухарки, служивших при дворе императора. Он сразу обратился с просьбой к руководству СССР о признании республики Эфиопии. Вновь образовавшаяся республика была признана Советским Союзом, и вскоре с нею были установлены дипломатические отношения, а затем и военно-техническое сотрудничество. Мне довелось докладывать соответствующие документы по установлению военно-технического сотрудничества с новой страной заместителю министра иностранных дел СССР академику Леониду Федоровичу Ильичеву. Я довольно часто бывал у него ранее при согласовании указаний советским послам, которым поручалось доводить до руководства стран, в которых они представляли Советский Союз, решения советского правительства по установлению или дальнейшему расширению военно-технического сотрудничества с ними, так как он курировал в МИДе эти вопросы. Однажды я прибыл к нему с очередным проектом указаний советскому послу в Эфиопии. Он, находясь в хорошем расположении духа, принял меня шутливыми вопросом: «Опять пришел разбазаривать государственные деньги?». Я, в тон ему, ответил, что мы это всегда делаем только по указанию совмина, членом которого он является. Ильичев миролюбиво ознакомился с проектом документа и без замечаний завизировал его. Вскоре после этого я принял участие в работе первой делегации ГИУ, проводившей переговоры в Эфиопии по подписанию первого соглашения с этой страной о поставках вооружения. Ничего примечательного в этой командировке не было. Переговоры происходили в течение десяти дней с утра до позднего вечера. Нам представилась возможность выехать в город Аддис Абебу всего на 45 минут для приобретения сувениров. С городом мы практически не ознакомились. В одном из магазинов я купил несколько серебряных побрякушек для жены и себе ботинки, которые целы до сих пор. Единственное, что осталось в памяти, — это территория советского посольства в Эфиопии. Громадная территория в центре города, занимаемая совпосольством, была предоставлена в собственность русскому царю при установлении дипломатических отношений между Россией и Эфиопией еще до Октябрьской революции. В несколько уменьшенном варианте она осталась в наследство Советскому Союзу. Территория нашего посольства покрыта южной растительностью. От въезда к зданию посольства ведет широкая экзотическая аллея, поднимающаяся вверх и ограниченная с обеих сторон старыми и очень высокими эвкалиптами, которые были, очевидно, ровесниками арапа Петра Великого Ганнибала — прадеда Александра Сергеевича Пушкина, нашего великого поэта. Возвращаясь домой самолетом, мы, наконец, осознали, что побывали на прародине нашего знаменитого соплеменника и можем этим гордиться.
Вскоре началась Сомалийско-Эфиопская война, во время которой мне пришлось еще несколько раз посещать Эфиопию с деловыми визитами, так как Эфиопия, как и Сомали, были в моем ведении. Хорошо запомнились две поездки в 1976 году. После подписания межправительственного соглашения в Аддис-Абебе министр обороны, бывший летчик-истребитель эфиопских ВВС, предложил нам посетить позиции эфиопской армии на фронте. Мы прибыли туда на автомашинах, спешились в непосредственной близости от линии фронта в 300-400 метрах от траншей, занимаемых пехотой на вершине холма, и стали двигаться вверх по склону холма в сторону эфиопских позиций. Не успели мы пройти и двести метров, как сомалийские войска начали артиллерийский налет. Первые снаряды начали разрываться в районе, прилегавшем непосредственно к траншеям, то есть где-то в двухстах метрах впереди нас. С нами был генерал-майор Петренко, глава советских военных специалистов в Эфиопии. Бывший фронтовик, он быстро сориентировался и скомандовал всем ложиться за валуны, которыми был усеян склон холма, головами в ту сторону, c которой летели снаряды. Мы немедленно выполнили его команду — каждый из нас быстро нашел свой спасительный валун и залег за него. Очередной залп накрыл площадь позади нас. Эфиопская артиллерия открыла ответный огонь. Когда все затихло, мы, взволнованные, поднялись из-за своих укрытий и увидели, что все целы, только у Петренко рассечена щека осколком камня, отскочившем от валуна. Петренко первый обратил внимание на отсутствие министра обороны Эфиопии. Среди лежавших на земле его не оказалось. Вдруг из зарослей кустарника, росшего метрах в двухстах позади нас, появилась фигура эфиопа в летной форме — это был министр обороны. Он смущенно подошел к нашей группе. Петренко тактично заметил, что его опыт подсказывает ему, что в таких случаях кустарник не может защитить от осколков снарядов, и показал ему, где мы все залегли. После этого мы осмотрели позиции одного из подразделений, укрытия для техники. Надо сказать, что грунт там был очень тяжелый и окопы были очень мелкими, их брустверы были устроены из мелких и среднего размера камней, таким же образом были ограждены позиции артиллерии и минометов. В создавшейся обстановке министр не стал инспектировать другие позиции и, смущенный, заторопился в Аддис-Абебу. При подъезде к городу он пригласил нас в свой штаб, где угостил нас виски и джином. Надо отдать ему должное он чистосердечно признался, что несмотря на то, что он боевой летчик, пороху он не нюхал. Это случилось с ним первый раз и от страха при взрыве первого же снаряда он бросился в кусты, и это видели уже обстрелянные его собственные солдаты и офицеры. Ему было неловко, и поэтому он резко прервал свой визит на фронт. Для того чтобы как-то реабилитировать себя в наших глазах, он пригласил нас на следующий день посетить свою летную часть. Во время ее посещения он продемонстрировал воздушный бой на встречных курсах в исполнении двух МиГов, один из которых он лично пилотировал. Сам по себе такой воздушный бой, пусть даже учебный, весьма опасен. Мы выразили восхищение его мастерством, чем он был весьма польщен и удовлетворен. Мы действительно были восхищены им (он в воздушных боях лично сбил два или три самолета противника). Нам только было непонятно, зачем было назначать министром обороны летчика, а не общевойсковика — пироги должен печь пирожник, а сапоги тачать сапожник. Еще дедушка Крылов нам это завещал, но эфиопы, к сожалению, с Крыловым знакомы не были. Скорее всего, он был назначен министром обороны по политическим соображениям. Вероятно, в той обстановке это был вынужденный ход эфиопского руководства.
После моего возвращения в Москву обстановка в Эфиопии еще более осложнилась. На северо-западе страны начала боевые действия против эфиопской армии мятежная провинция Эритрея, требовавшая отделения от Эфиопии. Западные политики, верные своей извечной политике и ее основному постулату «разделяй и властвуй», всячески поддерживали эритрейских мятежников, чем осложняли и без того сложную обстановку в Эфиопии для молодого и неопытного руководства республики на начальном этапе ее становления. Создалась парадоксальная ситуация: СССР одновременно оказывал военную помощь обеим воюющим сторонам (Эфиопии и Сомали), пытаясь в то же время их примирить. Советское правительство попало в довольно щепетильное положение — с обеими странами были подписаны договоры о дружбе и взаимопомощи, и они были действующими. Возникла дилемма: кому оказывать военную помощь более активно в сложившейся обстановке — Сомали или Эфиопии? Весы качнулись в сторону Эфиопии, так как эта страна, по мнению советского руководства, была идеологически нам ближе, ее военно-политическое значение для нас казалось более важным. Военно-стратегическое положение Эфиопии было для нас предпочтительнее, так как на севере Эфиопии на Красном море у входа в Аденский залив располагался порт Ассаба, а на противоположном берегу Аденского залива находился порт Аден, столица дружественной нам Народно-демократической республики Йемен. Чисто символически они представляли собой как бы ворота, открывавшие проход для судов из Средиземного моря, через Суэцкий канал и Красное море в Индийский океан. Несколько придерживая поставки в Сомали, особенно боеприпасов, мы ускоренным темпом осуществляли их в Эфиопию (порт Ассаба). Я был срочно командирован в Аддис-Абебу. Летел я туда авиарейсом Аэрофлота в Рим, а оттуда итальянским авиарейсом в Аддис-Абебу. Это во всех отношениях была необычная командировка, в течение которой мне предстояло провести переговоры и подписать соглашение в Аддис-Абебе, принять судно с военным грузом пятнадцать тысяч тон в Ассабе, вернуться в Аддис-Абебу, организовать прием в посольстве по этому поводу и вылететь в Москву.
Еще перед срочным вылетом из Москвы я себе отчетливо представлял всю сложность этой задачи. Дело в том, что судно с указанным грузом уже было на пути в порт Ассаба, а соответствующее межправительственное соглашение еще не было подписано. Текст соглашения отправлялся диппочтой, которая должна была поступить в посольство только через два дня после моего прибытия в Аддис-Абебу, то есть в день предполагаемого прибытия судна в эфиопский порт. Оценив обстановку, я составил себе план работы. Он был довольно авантюрным. Другим он и быть не мог в сложившейся ситуации.
План заключался в следующем: записать текст соглашения с максимальными сокращениями, понятными только мне, в записную книжку, в местах пропусков номенклатуры, количества, сроков поставки, цен, сумм и условий поставки сделать соответствующие значки в тексте, (п) например, а все эти секретные данные записать в разных местах на не секретных документах, которые я имел при себе, а затем, по прибытии на место, перенести их в соответствующие статьи соглашения и приложений к нему и вручить проект соглашения эфиопской стороне в рукописном виде для рассмотрения, принеся ей соответствующие извинения, после чего немедленно вылететь в Ассабу, добиться срочной разгрузки судна, вернуться в Аддис-Абебу, подписать соглашение и с чувством исполненного долга вылететь в Москву. Таков был намеченный мною план, сопряженный с определенным риском в любом случае, а тем более, когда мне пришлось лететь через Рим, а не прямым рейсом Москва-Аддис-Абеба (в то время такого рейса Аэрофлота еще не существовало). Разумеется, о своем плане в подробностях я руководству ГИУ не докладывал, и все делал на свой страх и риск — военная обстановка в Эфиопии требовала неординарных действий.
Итак, вооруженный всем вышеуказанным, я вечером вылетел в Рим. Проведя ночь в гостинице за счет авиакомпании «Ал-Италиа» («Al-Italia») я приобрел авиабилет на рейс этой компании до Аддис-Абебы. У меня оставалось несколько свободных часов для ознакомления с Римом. Я пешком обошел весь центр города с его достопримечательностями: Римский Форум, Колизей, улица Императора, площадь Флоренции с грандиозным памятником Единству Италии, посетил Ватикан (Базилику Святого Петра), Пантеон, Замок Святых ангелов, площадь Испании с удивительной лестницей, площадь Новона с фонтаном Моро, площадь ди Треви с фонтаном Треви и др. — все это, как говорится, галопом по Европам. Ближе к вечеру вылетел в Аддис-Абебу. Во время полета я находился под впечатлением увиденного в Риме и представлял себе, что чувствовали итальянские верующие в средние века, которые впервые и, может быть, единственный раз в жизни побывали в Ватикане, если он произвел на меня, неверующего, столь сильное и неизгладимое впечатление. Глубокой ночью я оказался в советском посольстве в Эфиопии, где немедленно приступил к реализации своего плана, намеченного еще в Москве. Не ложась спать, я за ночь аккуратно, в меру своих способностей, переписал текст соглашение из своей записной книжки на специально и предусмотрительно взятые из Москвы листы официальной договорной бумаги, предварительно расшифровав все свои сокращения, вставил в текст проекта соглашения все необходимые данные и к утру, проведя в работе бессонную ночь, поехал в министерство обороны Эфиопии, вручил проект соглашения, объяснив причину вручения его в рукописном виде. Одновременно я договорился о немедленном вылете в Ассабу. Сопровождать меня было поручено одному из членов высшего руководства страны (по-нашему, члену политбюро) майору вооруженных сил (это было высшее звание в ВС Эфиопии). Нам был предоставлен небольшой новый самолет на двенадцать мест, только что закупленный в Канаде. В этот же день мы прибыли в Ассабу, разместились в мотеле под охраной солдат местного гарнизона, так как в городе и порту было тревожно из-за действий эритрейских диверсантов, и на открытом военном джипе, сопровождаемом другим подобным джипом, набитым до отказа солдатами, угрожающе ощетинившимися автоматами Калашникова во все стороны, направились в порт для проведения организационных встреч с руководством порта и профсоюза портовых грузчиков. По дороге в порт я обратил внимание на то, что наши джипы привлекали нежелательное внимание жителей своей необычностью. По этой причине я попросил майора оставить джип с охраной у въезда в порт, а по прибытии нашего судна с военной техникой в порт использовать их для охраны этого судна до его полной разгрузки, вывоза имущества к местам назначения и ухода судна из порта. Что касается нашей охраны, то нужно посадить в наш джип только одного вооруженного солдата, который не должен агрессивно демонстрировать свое оружие, и поставить караул для охраны мотеля, где мы будем находиться ночью. Решив все организационные вопросы, связанные с приемом судна, включая необходимую рабочую силу, своевременную подачу необходимого количества грузового автотранспорта и т.п., мы поздно вечером вернулись в мотель. Трудно себе представить, каково было мое удивление, когда в тамбуре перед входом в мотель я увидел мирно спящего часового на солдатской койке с автоматом Калашникова под головой. Я вопросительно посмотрел на сопровождавшего меня майора, который мгновенно отреагировал на мой немой вопрос, сказав, что солдатик просто устал. Он не то чтобы не поругал его, он даже не соизволил разбудить его. Придя в номер, я пригласил его к себе выпить рюмку водки. Во время нашего общения я рассказал ему историю, связанную с легендой о гибели Чапаева, не называя его фамилии. Майор сказал мне, что ему известна эта история и сам назвал фамилию Василия Ивановича Чапаева. Далее он рассказал мне, что они, молодые офицеры эфиопской императорской армии, увлекшись марксистской идеологией, изучали историю СССР, начиная с Октябрьской революции и гражданской войны, и готовы следовать примерам героического поведения русских коммунистов и комсомольцев. Как оказалось, его ставший брат погиб от рук контрреволюционеров. Он сам был ранен и готов пожертвовать своей жизнью ради победы революции в своей стране. Он сказал, что жизнь его кончится трагично, он это знает и к этому готов. Я с пониманием отнесся к его откровенному рассказу и все же посоветовал ему строже относиться к военнослужащим, которые находятся при исполнении своих обязанностей — только дисциплинированная армия сможет успешно защитить завоевания новой власти. Прежде чем лечь спать, он все же пошел на пост, разбудил того солдатика, прочитал ему «лекцию» и доложил мне, что теперь с нашей охраной будет все в порядке. В душе я сильно сомневался в этом.
После короткого отдыха, рано утром мы вернулись в порт для встречи нашего судна. В семь часов утра судно вошло в порт и пришвартовалось к причалу. Я и майор поднялись на борт корабля, поприветствовали капитана и экипаж с благополучным прибытием в Ассабу, ознакомились с размещением груза в трюмах и наметили, в общих чертах, порядок разгрузки судна. Затем на борт поднялись представители администрации порта и профсоюза грузчиков. Мы ознакомили их с предполагаемым порядком разгрузки, обеспечивающим ее в минимально короткий срок, что диктовалось следующими тремя причинами: сжатым графиком движения и захода судна в очередные порты, срочная потребность в грузе эфиопской армии ведущей боевые действия и соблюдение правил обеспечения секретности и безопасности. Я предложил производить выгрузку грузов одновременно тремя судовыми кранами непосредственно в кузова трех грузовиков, которые после приема груза на борт должны, не задерживаясь, отходить от борта судна, освобождая место для очередной партии грузовиков. Администрация порта согласилась с нашим планом, однако профсоюзный лидер отнесся к нему крайне отрицательно. Он сказал, что в соответствии с установленным в порту распорядком, грузчики получают повременную оплату, а не за фактически разгруженные тонны груза. Поэтому они заинтересованы в том, чтобы разгрузка судна занимала как можно больше времени. Когда под моим давлением майор, как представитель высшей власти, настоял на принятии нашего плана, профсоюз был вынужден принять его. Началась разгрузка. После того как были загружены кузова трех автомобилей, краны замерли, работа остановилась. Я посмотрел вниз и увидел, как несколько грузчиков лениво закрепляли груз на одном грузовике веревками, в то время как на остальных никакой работы не велось. Мне стало ясно, что профсоюзы саботируют срочную разгрузку и хотят таким образом продлить ее на несколько дней не мытьем, так катаньем. Через майора я приказал отвести все три машины от борта и там продолжать закреплять грузы на них, а на их место поставить под погрузку очередные три, при этом одновременно должны работать четыре бригады грузчиков (одна закреплять грузы на загруженных машинах, а три принимать и укладывать грузы на очередные три грузовика). После серьезных препирательств, высказывания опасений, что при отводе автомашин с не закрепленным грузом от борта судна ящики могут развалиться, нам удалось навязать предложенный им метод разгрузки. Таким образом, был налажен своеобразный разгрузочный конвейер и процесс заметно оживился. Через несколько часов работы нам стало ясно, что при таких темпах разгрузка будет закончена к утру следующего дня, что нас вполне устраивало, тем более, что выгрузка техники, которую надо было, по возможности, скрыть от постороннего глаза, приходилась бы на темное время суток. Уверенные в том, что все идет как надо, мы с майором решили немного отдохнуть в своих каютах под убаюкивающий шум работающих кранов. Вдруг в начале ночи я вскочил словно ужаленный — на корабле установился мертвый штиль, краны не работают, не слышно шума моторов и голосов грузчиков. Я вышел на палубу и убедился в том, что работа прекращена полностью в самый неподходящий и ответственный момент. Я разбудил майора. Он растерялся и не знал что предпринять в создавшейся ситуации. Профсоюзник сказал ему, что грузчики якобы отказались работать ночью и вернутся на работу только утром. Мне ничего не оставалось делать, как попытаться вызвать у него страх перед ответственностью за срыв ответственного задания. Я сказал ему: «Представь себе, что из-за нехватки боеприпасов на боевых позициях, именно тех боеприпасов, которые до сих пор не разгружены и не отправлены по назначению, ваши части потерпят поражение. Кто понесет за это ответственность? — Вы!. Надо идти к людям. Вспомни, как вы поднимали людей на восстание против императора. Тогда вы находили нужные слова. Найдите их и сейчас». Он проникся сказанным мною и пошел к работягам.
Через два часа он вернулся окрыленный. Вместе с ним пришли все бригады грузчиков и водители грузовиков, разгрузка возобновилась. Я не знаю, что и как он говорил этим людям, но результат был налицо. На мой вопрос, как ему удалось добиться этого, он ответил с достоинством и с некоторой долей бахвальства: «Я все же политический деятель, и у меня есть кое-какой опыт работы с массами».
К утру ни одного грузовика с боеприпасами в порту уже не было. Они были на пути к армейским складам и фронтовым частям. Я вздохнул с облегчением. Опасность совершения диверсии в порту, угроза которой витала в воздухе, миновала. Дальнейшая разгрузка продолжалась и во второй половине дня была завершена. После выполнения определенных формальностей наше судно благополучно покинуло порт Ассаба и взяло курс на следующий пункт своего назначения.
Мы срочно вылетели в Аддис-Абебу, где мне предстояло завершить переговоры и подписать межправительственное соглашение с министром обороны Эфиопии. Мы расслабились на борту нашего маленького самолета и, в ожидании приземления в аэропорту Аддис-Абебы, утомленные двумя бессонными ночами и напряженной работой, слегка вздремнули. Через довольно короткий промежуток времени мы очнулись от сна. Посмотрев на часы, я обратил внимание на то, что, учитывая время нахождения в воздухе, мы должны были бы уже приземлиться, а вместо этого полет почему-то продолжается. Имея определенный опыт общения с пилотами в Конго, я набрался терпения и не стал спрашивать у командира корабля о причине задержки и правильно сделал. После приземления в аэропорту на базе ВВС командир доложил старшему начальнику о том, что в полете отказал руль высоты и они были вынуждены осуществлять необходимые маневры другими способами, предварительно выработав почти до нуля керосин, содержавшийся в баках, во избежание возгорания самолета в случае аварии при посадке. Хотя я стоял несколько в стороне от рапортующего и принимавшего рапорт, мне было слышно, о чем был доклад, из которого я понял, что мы дважды родились в рубашке, как при разгрузке судна в порту, кишевшем многочисленными врагами режима, так и при аварийной посадке в Аддис-Абебе. Благодарить за это надо господа бога, эфиопских военных и профессионализм пилотов.
Впервые за все время командировки, я провел ночь в спокойной обстановке на территории советского посольства, На следующий день были завершены переговоры, подписано соглашение, организован прием для эфиопских руководителей и нашей делегации. На следующее утро мы покинули Аддис-Абебу и взяли курс на столицу Италии Рим на итальянском лайнере. Во время полета с нашей делегацией произошел комичный случай. Один из членов нашей делегации, представитель генштаба полковник, условно говоря, Бесфамильный, сидел позади нас через два ряда. Внезапно стюардесса, стоя недалеко от нас, начала разговаривать с кем-то повышенным тоном. Я невольно обернулся и увидел нашего растерянного полковника, не владеющего никаким другим иностранным языком, кроме матерного, лихорадочно пытавшегося собрать по своим карманам хоть какие-нибудь деньги. Кроме мелочи, у него в наличии ничего не оказалось. Я спросил у него, что с ним приключилось, он смущаясь сказал мне, что заказал порцию виски, думая, что стюардесса развозит спиртные напитки бесплатно. Я подозвал к себе стюардессу и рассчитался с ней за него, после чего подозвал к себе провинившегося и змеиным шипением сделал ему соответствующее внушение, в завершение которого приказал ему больше никогда не проявлять какой-либо «разумной» инициативы, не обсудив ее предварительно со мной. Инцидент был исчерпан, а этот полковник так и не смог освободиться от смущения до самой Москвы. Он опасался, что этот случай станет достоянием его руководства и оно сделает соответствующие выводы относительно его заграничных поездок в будущем. Но этого не произошло, так как не в моих правилах было наносить какой-либо ущерб людям, с которыми мне доводилось работать, тем более, что он совершил этот неосторожный поступок не по злому умыслу.
По прибытии в Рим мы были размещены за счет компании Al-Italia в фешенебельной гостинице «Jolly hotel» (Отель радости) в центре Рима на 24 часа. Время же нашего пребывания в Риме до вылета в Москву рейса Аэрофлота составляло почти двое суток. Пребывание в этом отеле заслуживает особого внимания. Довольно высокое здание отеля было выполнено из стекла и стали, при этом, находясь в здании, вы могли свободно наблюдать за тем, что происходит на улице, оставаясь невидимыми для людей, проходящих мимо него. Архитекторы использовали эффект зеркальных очков, но витражи и окна отсвечивали не зеркальным блеском, а золотисто-коричневым цветом. Отель был в основном заполнен американскими туристами, которые, как и мы, с путеводителями в руках гуляли по Риму. Поскольку мы по пути в Аддис-Абебу уже имели возможность походить по городу и ознакомиться со многими его достопримечательностями, мы решили посвятить свою вторую остановку в Риме для более подробного ознакомления с Базиликой Святого Петра, (римский католический собор) и посетить с экскурсией знаменитый музей Ватикана и Сикстинскую капеллу. Сразу после завтрака, рано утром, мы отправились в Ватикан и осматривали совершенно изумительный его интерьер во время утренней службы. В храме было очень мало людей, и нам удалось присоединиться к одной американской туристической группе и выслушать рассказ итальянского гида. Сегодняшнее здание Базилики было построено в ХVI-м веке на месте первой христианской церкви в Италии, построенной в IV веке по эдикту императора Константина, введшего христианскую религию в Римской империи. Это самая большая христианская церковь в мире. Длина ее центрального зала равна 187 метров, вторая по длине церковь находится в Лондоне (храм святого Павла), длина ее центрального зала составляет 160 метров. Перед зданием церкви находится громадная площадь Петра, справа и слева ее дугой охватывает колоннада, состоящая из 284 колонн. На крыше колоннады, на высоте примерно двадцати метров, установлены 140 статуй святых. Над фасадом самой Базилики размещены скульптуры самого Христа (в центре) и его двенадцати апостолов, по шесть с каждой его стороны. Зрителя поражает, наряду с ее величавой грандиозностью, но гораздо сильнее, ее внутренняя архитектура и элементы декора. К центральной части церкви примыкают три боковых церкви со своими куполами, декорированными мозаикой и алтарями в виде картин, написанных знаменитыми итальянскими художниками, включая Рафаэля, а также ряд мест для поклонения святым, в основном папам римским прошлых времен, тоже завершающихся куполами, декорированными мозаикой. Было бы непосильной работой попытаться описать всю прелесть этого создания, в котором принимали участие, кроме Рафаэля, Микеланджело, Бернини и Мадерно. Я попытаюсь упомянуть только некоторые из них. Рядом с центральным входом расположена всемирно-известная мраморная скульптура Микеланджело «Мадонна с мертвым сыном на руках» (1498 год).. Поражает то, что мадонна запечатлена в том возрасте, когда она его родила, то есть в возрасте семнадцати лет, хотя она должна была бы быть изображена в пятидесятилетнем возрасте, на что обратил наше внимание гид. Мы, зрители, не обратили на эту деталь никакого внимания, так как в ней мы видели не молодую женщину , а скорбящую мать, поза, мимика и жест которой как бы обращались ко всем присутствующим с немым вопросом: «За что?» Ее экспрессия была настолько сильной и убедительной, что в этот момент для нас ее возраст не имел никакого значения.
|