Альберт Вахнов
ОБРАЩЕНИЕ К СЕБЕ ДАЛЁКОМУ.

(Автобиографическое повествование)

Москва, 2007

© Вахнов А.Г., 2007
Разрешение на публикацию получено.

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Когда начальная школа была укомплектована учителями и было принято решение о ее открытии с 15-го ноября 1961 года, мы договорились с одной женщиной, которая после отпуска должна была возвратиться в Дамаск, чтобы она привезла нашу дочь. Таким образом, решился вопрос не только об укомплектовании школы, но и о воссоединении моей семьи. Мои тылы укреплялись, и я мог спокойно работать и заняться решением другой проблемы, волновавшей всех переводчиков-референтов и старших референтов. Дело в том, что штатная категория этих должностей была «Капитан«, а мы все уже давно выходили срок выслуги в этом звании. Еще до моего приезда в Дамаск Федосеев поднимал эту проблему в беседе с ГВС Ульяновым, но последний прохладно отнесся к этой проблеме, если не сказать безразлично. Меня поразило его отношение к переводчикам как к обслуге. Он дошел до того, что приказал им обслуживать членов семей военных специалистов, которые, как известно, изучали иностранные языки в академиях и должны были владеть ими хотя бы на бытовом уровне. В самом начале моей службы в аппарате ГВС один из специалистов настойчиво просил меня выделить ему переводчика для посещения рынка, что до меня у них было устоявшейся практикой. Я ответил ему, что переводчики являются такими же специалистами, как и они только в другой области и должны использоваться для устного или письменного перевода при служебных встречах или переговорах, а что касается рынка, то каждый должен эти проблемы решать самостоятельно, тем более, что на рынке все торговцы говорили на арабском языке, который переводчики не знают и рыночную лексику изучают на практике. То же самое должны делать и прибывающие специалисты. Одновременно я пообещал ему дать указание одному из переводчиков подготовить и размножить для каждого специалиста перечень наиболее часто используемых терминов и фраз. При этом я сказал ему, что на это не требуется много времени, максимум одна-две недели. Этот эпизод вызвал бурю возмущения со стороны специалистов. Они угрожали мне, что поднимут этот вопрос на ближайшем партийном собрании. Я обсудил эту проблему со своими коллегами Федосеевым, Климовым и Морозовым. Мы решили подготовиться и дать им бой на собрании. К нашему счастью, перед очередным собранием произошла смена ГВС. Дела принял генерал-майор Андрющенко Владимир Кузьмич, который мог изъясняться на французском языке. И вообще, как оказалось, был трезво мыслящим человеком. На очередном партийном собрании ряд специалистов выступили с осуждением нашего поведения, что мы, якобы, не выполняем свои обязанности, причем говорили об этом в грубой форме. От старших референтов выступили Морозов и я. Наши выступления были хорошо аргументированы и камня на камне не оставили от обвинений специалистов в наш адрес. В конце собрания взял слово генерал Андрющенко. Он, наряду с другими вопросам, отдельно остановился на взаимоотношениях между специалистами и переводчиками и сказал им то же самое, что говорил им и я — все присутствующие на собрании являются специалистами, только в разных областях и отношения между теми и другими должны быть ровными и уважительными, без всякого высокомерия. Это было полной неожиданностью для специалистов. В отличие от поддержки, которую они получали от Ульянова, новый ГВС по сути поставил их на место. После собрания он пригласил нас, старших референтов, к себе и сказал нам, что мы для него являемся постоянным составом, а специалисты временным составом и в своей работе он хочет видеть в нас свою опору. Его слова и отношение к нам произвели на нас сильное впечатление. В дальнейшем он действовал соответственно — он мог быть резок со специалистами, но всегда уважителен к переводчикам. При таком его отношении к нам мы решили обсудить с ним возможность его выхода на генштаб с предложением о повышении штатной категории старших референтов на одну ступень. Он с готовность согласился поддержать такое предложение и попросил нас подготовить вариант такого предложения с соответствующим обоснованием.

По моему предложению мы решили, что Федосеев подготовит черновой вариант для обсуждения, поскольку он уже пытался поставить эту проблему перед Ульяновым ранее. Когда его вариант был готов, мы собрались вместе и, прочитав его, стали обсуждать четкость и обоснованность вносимых предложений. Вариант получился неплохой, однако в нем явно проявлялась наша личная заинтересованность в положительном решении этого вопроса и не обращено внимание на государственную необходимость такого шага, что я и отметил. Закончив обсуждение, мои товарищи попросили меня соответствующим образом отредактировать это предложение и после повторного обсуждения доложить подготовленное предложение Андрющенко, что и было сделано. Ознакомившись с ним, он подвел итог: «Не убавить, не прибавить». Я в своей службе потом не раз слышал эту фразу, но об этом позже. Я думаю, что он серьезно оценил наш труд, так как одновременно с этим предложением он направил в генштаб представления на присвоение звания «Майор» нам и еще двум старшим референтам Николаю Цыбескову и Роберту Журавлеву, но узнали мы об этом только тогда, когда он в торжественной обстановке зачитал приказ о присвоении нам этого звания. Так, с помощью Андрющенко был преодолен этот важный для каждого из нас рубеж в нашей офицерской карьере, за что мы были ему благодарны.

Несколько слов об этом человеке. Он родился в 1920 году. Судьба его сложилась так, что в 1941 году он окончил пехотное военное училище и всю Великую отечественную войну провел на фронте. В 1944 году в возрасте двадцати четырех лет он уже в звании майора командовал полком, который под его руководством успешно форсировал Днепр на Западном фронте, за что был удостоен звания «Герой Советского Союза». После войны он окончил академию Фрунзе и академию генерального штаба. К нам в Сирию он прибыл в звании генерал-майора с должности начальника управления боевой подготовки белорусского военного округа.

Прошло совсем немного времени, и мы с Алей уже в начале ноября встречали нашу доченьку в Дамасском аэропорту. Как только я увидел спускающуюся по трапу дочь, я сказал Але: «Ну вот, наконец, наша семья в сборе». Через мгновение Иришка оказалась в наших объятиях. Еще несколько минут, и мы дома. Я вспоминаю, что наша реакция на Иришкину одежду и обувь была такой же, как у встречавших меня переводчиков, когда я прибыл в Дамаск. Но не менее интересна была реакция дочки, по ее воспоминаниям, когда она увидела дома, накрытый в связи с ее прибытием стол с экзотическим фруктами и сладостями. Дома в Москве у нас просто не было такой возможности. Иришка спросила нас, кого мы пригласили к себе и, услышав в ответ, что это только для нее, была страшно удивлена. Как она теперь вспоминает, ей очень не хотелось возвращаться в Москву после проведенного года в Дамаске.

Буквально на следующий день мы пошли по магазинам и полностью заново экипировали дочь. Теперь она была готова к новому учебному году. 15-го ноября она пошла в четвертый класс. Я, как мы и договорились с миссис Смит, пошел на ее первый урок английского языка. В конце урока я с удивлением подытожил, что за сорок пять минут урока все ученики запомнили, узнавали и произносили десять-двенадцать фраз и двадцать-двадцать два слова на английском языке. Мне стало ясно, что в своем выборе учителя я не ошибся. Все ученики получат приличные знания по английскому языку, и затраты родителей будут оправданы. Свое убеждение я сумел внушить и родителям. Таким образом, вопрос об учителе английского языка был решен положительно. Я обратил внимание миссис Смит, что она должна быть идеологически нейтральной. Моя миссия в школе на этом была завершена. Я до сих пор не могу догадаться, кто сумел уговорить советского посла, а может быть и Москву, допустить в то время к обучению наших детей молодую, симпатичную англичанку, представительницу капиталистической державы — Великобритании, но дело было сделано.

Одиннадцатого ноября доченьке исполнилось одиннадцать лет. Я решил устроить по этому поводу небольшой прием и накануне пригласил на него шесть военных специалистов и переводчиков с женами и детьми, а также ГВС Андрющенко Владимира Кузьмича и его жену Лену Александровну. Он с благодарностью принял наше приглашение, заметив при этом, что люди они компанейские. Так у нас состоялся первый семейный контакт с ними, послуживший началом добрых и длительных приятельских, а в чем-то и дружеских отношений между нашими семьями, несмотря на солидную разницу между нами как в возрасте, так и в положении в то время.

Через небольшой промежуток времени, в начале 1962, года Владимир Кузьмич отмечал сорок второй день своего рождения, на который были приглашены его помощник подполковник Дурман, военный советник по оперативному искусству полковник Лебедев Александр Алексеевич, Александр и Нина Климовы и мы с Аллой. Мы провели у Андрющенко хороший вечер. Он сам и Лена Александровна вели себя весело и непринужденно, как и подобает гостеприимным хозяевам. После этого вечера наши отношения вне службы стали более товарищескими. Мы, Андрющенки, Климовы и Вахновы, начали частенько проводить вечера вместе. Обычно после аперитива мы, мужчины, играли в преферанс, а наши жены занимались своими делами.

Зимой, в самое комфортное время года в Сирии, было решено организовать экскурсию на автобусах в город Хамма. Там расположен лечебный курорт, имеются три бассейна, наполняемые лечебной водой из серных термальных источников разной температуры, купание в них очень благотворно влияет на здоровье человека. Богатые сирийцы регулярно приезжают туда лечить свои недуги, также как новые русские ездят в Европу на воды, например, в Баден-Баден.

После купания в них мы поехали осматривать цирк в городе Босра, который был ранее мною упомянут в связи с разрушением Пальмиры, когда новый торговый путь был проложен к югу от Пальмиры к Босре. Город был заложен во время одного из римских завоеваний Сирии. Тогда же был возведен огромный цирк, сохранившийся до нашего времени, хотя и частично разрушенный. Его амфитеатр состоит из 28-30 рядов каменных ступеней для размещения зрителей. Длина верхней дуги амфитеатра составляет примерно 150-200 метров. На ней по всему периметру установлены мраморные колонны с интервалом десять метров между ними, скрепленные кладкой поверху. Внизу, в тыльной части арены установлены в ряд шесть мраморных колонн гораздо большего размера чем верхние, как по высоте, так и по диаметру. Нижние и верхние колонны были установлены для достижения в цирке совершенной акустики, такой, при которой произносившиеся звуки говорящих на арене были бы с одинаковой громкостью и отчетливостью слышны в любой точке амфитеатра. Можно предполагать, что акустика в цирке в то далекое от нас время была на высочайшем уровне, так как уровень ее в значительной степени сохранился до настоящего времени, несмотря на то, что на арене из шести колонн сохранилось только три, а от расположенной наверху колоннады осталось меньше одной трети ее. Тем не менее и сегодня голос гида находящегося на одной стороне амфитеатра отчетливо и достаточно громко слышен на противоположной его стороне. Я это утверждаю, так как, фотографируя фрагменты цирка с разных мест амфитеатра, я слушал его рассказ независимо от точки моего нахождения в нем.

Еще один характерный случай имел место уже в новой резиденции. Андрющенко решил разместить всех специалистов и переводчиков компактно, для чего арендовал один четырехэтажный дом и два этажа в доме по соседству на улице Шари Халеб в непосредственной близости от советского посольства. Постоянные контакты, как на работе, так и в свободное время, способствовали нашему дальнейшему сближению. Наши отношения приобрели доверительный характер. Андрющенко вел себя по отношению к нам как наш хороший товарищ, никогда не давала о себе знать огромная разница между нами в возрасте, звании и положении. Кстати, это была очень положительная черта его характера, которая украшала его как человека и способствовала благоприятному развитию наших отношений в будущем.

Что касается военных специалистов, то по отношению к ним он был строг, но справедлив. Многие из них вели себя неадекватно. Какое-то время в отсутствии Аллы я жил в квартире для холостяков. Однажды вечером прибыл из Москвы для работы в местной академии преподаватель академии Фрунзе полковник Рязанцев. Вечером мы с ним оказались в холле вдвоем, и он стал расспрашивать меня о том, что можно купить на его месячную зарплату в Дамаске. При этом он достал из кармана записную книжку, в которой был перечень того, что, по информации других специалистов, он может купить, и начал мне его зачитывать. Я с возмущением прервал его на полуслове и сказал, что готов обсуждать с ним вопросы, связанные с его завтрашней работой в академии, на которые он хотел бы получить мои ответы. Если у него не возникают подобного рода вопросы, то нам не о чем с ним говорить.

К этому времени недалеко от нашего дома была открыта столовая для специалистов, командированных в Сирию на срок до одного года, а это значило, что они этот год вынуждены будут вести холостяцкую жизнь. Чтобы упорядочить их существование, и была организована эта столовая. Однако некоторые специалисты, ради экономии денег, предпочитали питаться всухомятку.

Однажды уборщица нашей холостяцкой квартиры пожаловалась мне, что один из специалистов, Рязанцев, вообще не ходит в столовую, он покупает раз в неделю на рынке неощипанную курицу, сам ее в своей комнате общипывает, варит и в течение недели ест на обед чашку куриного бульона и кусочек вареной курицы. Улучив момент, когда мы с Рязанцевым были в холле одни, я сказал ему, что он позорит звание советского военного специалиста перед местными жителями. В ответ я услышал, что это не мое дело. Тогда я ответил ему, что, если он не прислушается к моим словам, я буду вынужден доложить о его недостойном поведении генералу Андрющенко. Я выждал неделю. Он продолжал вести тот же образ жизни, о чем я доложил Андрющенко. Он вызвал к себе этого «скупого рыцаря» и заявил ему, что если он и дальше будет вести себя таким образом, то будет в двадцать четыре часа откомандирован в Москву со всеми вытекающими отсюда последствиями. В результате страх победил жадность — Рязанцев и ему подобные стали регулярно питаться в столовой.

Другой пример: группа специалистов праздновала день рождения одного из них и, изрядно перебрав, они стали буянить и каким-то образом выбросили стол из окна третьего этажа. Андрющенко был разъярен до предела. Учинил им страшный разнос и приказал явиться на следующий день к его помощнику для их немедленной отправки в Союз. Надо было видеть их физиономии в тот момент — хмель мгновенно как рукой сняло. Утром они предстали пред ясные очи Андрющенко, покорно склонив головы, но не случайно гласит пословица: повинную голову меч не сечет. Андрющенко снова устроил им головомойку, однако об их отправке на родину речи уже не вел и, сделав им последнее предупреждение, отправил всех на рабочие места. Вдогонку он им бросил: «И не вздумайте отметить это событие так же, как вчера отмечали день рождения».

В этом был весь Андрющенко. Он бывал довольно крут, но всегда старался уберечь своих подчиненных от падения и делал все от него зависящее для сохранения своих кадров. Специалисты, которые попадали под огонь его критики, частенько жаловались мне, что на их карьере можно ставить крест, так как характеристики, которые будут написаны Андрющенко и направлены в Москву после окончания их командировки, определенно будут иметь отрицательный характер. Как им казалось, генерал был злопамятным человеком и обязательно испортит им дальнейшую службу. Я, зная Андрющенко ближе, чем они, пытался успокоить их и убедить в том, что они заблуждаются в своей оценке Владимира Кузьмича, что он не тот человек, за которого они его принимают, но убедить их в этом мне, к сожалению, не удалось. Так и жили они до окончании срока их командировки под страхом неотвратимости наказания. Незавидная участь.

Жизнь и работа шли своим чередом. Отношения с коллегами становились все более близкими, особенно с Климовыми. Отношения с военными специалистами стали взаимно уважительными. Они действительно стали понимать, что они имеют дело со специалистами, которые, кроме знания языка, обладают довольно капитальными знаниями и в области военных наук и готовы к решению гораздо более широкого круга вопросов, чем они могли предполагать. Этому способствовало отношение к нам ГВС Андрющенко. Мне и Климову, старшему референту французского языка, выполняя поручения Андрющенко, приходилось часто встречаться с командующим ВВС генералом Мукабори и начальником штаба армии Сирии. Андрющенко часто отсылал их по разным вопросам для консультаций к нам — старшим референтам его аппарата. В штабе ВВС военные специалисты относились ко мне как к доверенному лицу генерала Андрющенко, что, в определенной степени, соответствовало действительности.

Это почувствовали и сирийские должностные лица штаба ВВС. У меня было очень много контактов с главным штурманом ВВС майором Ашрамом, так как основной задачей, которую они поставили перед нашими специалистами, было создание новой уточненной карты полетов ВВС Сирии. Они пользовались в то время картой, которая была когда-то исполнена английскими специалистами и страдала многими неточностями, и вообще она была выполнена крайне небрежно. Они все делали целенаправленно так, чтобы без их помощи местные специалисты не могли бы обходиться. Через некоторое время я освоил все проблемы, которые обсуждались во время частых встреч подполковника Николая Чайкина, советника по штурманской службе, с майором Ашрамом до такой степени, что иногда майор Ашрам обращался ко мне за разъяснениями по тому или иному вопросуб и я консультировал его. Дело в том, что я обычно делал письменный перевод рекомендаций Чайкина. В ходе письменного перевода я уточнял и уяснял с ним все проблемы с тем, чтобы более точно и доходчиво изложить их. Поэтому мне во многих случаях было легче самому давать пояснения по тому или иному вопросу, чем переводить корявые фразы Чайкина, которые мне приходилось шлифовать в ходе устного перевода. Думаю, что майор Ашрам заметил это и именно по этой причине часто приглашал меня для беседы одногоб без специалиста. Да и Николай чувствовал это и иногда просил меня самого подойти к Ашраму и проконсультировать его. Обычно он говорил мне, что я сам смогу это сделать лучше, чем в его присутствии.

Еще при генерале Ульянове я познакомился с полковником Меркуловым Василием Николаевичем, уполномоченным ГИУ ГКЭС. Он оказался очень умным, исключительно вежливым, интеллигентным человеком. У меня с ним установились добрые отношения. Он немного знал французский язык, но абсолютно не знал английский, и, когда у него возникала необходимость переговоров с англоговорящими представителями сирийского военного командования, он периодически просил меня оказывать ему помощь. Он еще до приезда Андрющенко вернулся в Союз, а вместо него приехал полковник Князев Борис Андреевич, полная ему противоположность — ни ума, ни языка, да еще нерешительный и ленивый человек и в то же время незаменимый балагур в компаниях. Андрющенко, видя его никчемность, часто брал его функции на себя, а Князев никогда не возражал — его это абсолютно устраивало. Мало того, когда Князев не был способен качественно выполнить какое-либо поручение ГИУ, он звонил Андрющенко и, сказавшись больным, просил последнего провести за него переговоры с тем или иным местным руководителем. Все это выглядит сказкой, но он в действительности ничего не умел делать. Кто стоял за его спиной и устроил ему эту командировку? Я до сих пор остаюсь в полном неведении.

В декабре 1961 года он попросил Андрющенко оказать ему помощь, так как он серьезно заболел, а его поджимает срок представления годового отчета в ГИУ, при этом он сказал, что Вахнов в курсе дела и мог бы ему помочь. Владимир Кузьмич вызвал меня и сказал, что дед, так он называл Князева, болен и просил прислать тебя к нему, потому что в создавшейся обстановке он не в состоянии сделать отчет, а единственным человеком, который мог бы в этом оказать ему содействие, являюсь я. Приехав к нему, я застал его лежащим на кровати с холодным компрессом на лбу. Он жалобно стонал и просил меня срочно заняться его отчетом, сказав, что все необходимые материалы мне выдадут в референтуре посольства, о чем он уже договорился. Мне не составило большого труда подготовить проект его отчета. Выполняя эту работу, я все время думал, почему он обратился ко мне с такой просьбой, и не мог понять. Мне и невдомек было, что Василий Николаевич Меркулов, которого он сменил его на этой должности, рекомендовал ему меня в качестве специалиста, хорошо знакомого с делами аппарата ГИУ в Сирии, так как я не раз обеспечивал ему переговоры и даже в свое время редактировал его годовой отчет. Мое сотрудничество с Меркуловым не прошло даром и в будущем сослужило мне хорошую службу.

Быстро пролетел Ирин учебный год. В мае 1962 года она окончила начальную школу. Ценным приобретением стало знание английского языка в такой степени, что на многие годы вперед, как и мне когда-то, ей этого багажа хватило для успешной учебы в дальнейшем и в школе, и в университете. Пришло время собираться нам в отпуск, а Ире для продолжения учебы в пятом классе в Москве. К великому нашему сожалению, средняя школа при советском посольстве в Сирии была открыта только через несколько лет, и мы должны были вновь оставить Иру с бабулей, Анной Павловной, в Москве. В июне мы убыли в отпуск на туристическом пароходе Черноморской пароходной компании по маршруту Латакия (Сирия) — Фамагуста (Остров Кипр), Бейрут (Ливан) — Александрия (Египет) — Стамбул (Турция) — Афины (Греция) — Варна (Болгария) — Констанца (Румыния) — Одесса (Советский Союз).