867 инженерный полк РВГК сформирован в июле 1959 года на базе 156 гвардейского мотострелкового Полоцкого ордена Кутузова полка (штат – 8/913, итого - 1250 офицеров, сержантов и солдат).

К 10 января 1960 года полк в составе двух наземных дивизионов был в основном укомплектован личным составом и с получением наземного оборудования приступил к освоению ракетного комплекса с ракетой Р-12 (8К63).

Параллельно формируется 3-й дивизион (командир дивизиона майор Ю. В. Потапов) с шахтными пусковыми установками Р-12У, начато строительство и монтаж технологического оборудования.

1 сентября 1960 года полк переименован из инженерного в ракетный полк.

28 сентября (по другим данным 1 октября) 1960 года поставлена на боевое дежурство 1-я ПУ с изделием 8К63, правда еще без боезапаса головных частей и компонентов ракетного топлива - вплоть до апреля 1961 года.

1 января 1961 года - заступила на боевое дежурство 2-я наземные ПУ 1-го дивизиона, а 25 сентября 1961 года - последние две ПУ этого же дивизиона.

25 сентября 1961 года заступили на боевое дежурство 2 первые ПУ 2-го дивизиона, а 10 декабря 2-й дивизион заступил на БД в полном составе - 4 наземные ПУ.

Июль 1963 года. Впервые в ходе опытного учения 867 рп выведен в запасный позиционный район.

30 сентября 1963 года - заступил на боевое дежурство 3 рдн 867 рп в составе 4 ШПУ.

Приказом №0230 от 5 октября 1967 года 867-му ракетному полку по преемственности передано почетное наименование и правительственные награды 156 гвардейского мотострелкового Полоцкого ордена Кутузова полка.

7 июня 1982 года. Сняты с боевого дежурства 1-й, 2-й и 3-й ракетные дивизионы 867 рп. В последующем перевооружившись на «Пионер» полк был выведен из боевого состава дивизии и передислоцирован в июле 1984 года в г. Барнаул Алтайского края.


1-й дивизион 867 рп. Около г.Тервет.	2-й дивизион 867 рп. Около г.Жагаре.	3-й дивизион (ШПУ) 867 рп. Около г.Элея.


1-й дивизион 867 рп.	2-й дивизион 867 рп.	3-й дивизион 867 рп.

[От автора сайта]

Вместо предисловия.

[Из письма С.Н. Ермолина от 19 марта 2013 года ]

Мои заметки, объединенные общим названием «Моя армия», это не история Ракетных войск стратегического назначения, это не исторический очерк о 867 ракетном полку, это не моя автобиография, это только некоторые эпизоды и события из моей жизни и из жизни ракетного полка, с которым судьба в лице Министра обороны СССР и Главкома РВСН связала меня на долгие годы, превратив московского студента в офицера Ракетных войск стратегического назначения.

Свои заметки о моей армии я писал без прикрас, но и без очернения - как было. Это прошлое, а мое мнение о современных армейских проблемах изложено в статьях в моем ЖЖ, в моих блогах в Моем мире и Гайдпарке: «После праздника. Непраздничные размышления советского офицера», «Маразм крепчает...», «Маразм крепчает, или поздно писать в газеты и подавать челобитные».

Много чего было за время службы - и хорошего, и плохого, и радостного, и печального, и комического, и трагического. И сейчас, вспоминая эпизоды из своей службы, сожалеешь, что забылись имена и фамилии своих сослуживцев - солдат и офицеров, с которыми приходилось вместе переносить и тяготы, и радости (ведь не только тяготы и лишения были в армейской службе) службы. Я попытался вспомнить только кое-что из ракетной службы. Мои заметки о жизни и о людях, которые не баклуши околачивали по московским кабакам, не по кухням отирались, не штаны просиживали в бесчисленных НИИ, обсуждая свои недооцененные таланты у нас и сладкую жизнь за бугром, а Родину защищали на боевом дежурстве в течение долгих лет службы в РВСН.

Мы были молоды, здоровы, впереди была жизнь... Я думаю, что и наши солдаты, участвовавшие в пусках ракет на полигоне, а ракеты наши были стратегическими, хотя и средней дальности - Р-12 (SS-4 по американской квалификации), сохранили в памяти и душе чувство удовлетворения и гордости от своей сопричастности к подготовке и пуску ракет. К сожалению, за давностью лет забылись многие фамилии сержантов и солдат, но могу только сказать, что за годы службы пришлось общаться с отличными сержантами и солдатами, которые, я думаю, с гордостью вспоминают свою нелегкую ракетную службу.

Мы старались и, несмотря на наши «грехи»и огрехи, о которых я пишу без прикрас, главным, определяющим в нашей жизни была воинская служба в постоянной боевой готовности к действию – пуску ракет и смею уверить, что ни наши руки, ни наши сердца не дрогнули бы нажимая кнопки «Пуск» для защиты нашей Родины. К сожалению, защищая страну от внешнего врага, проглядели врага внутреннего. СССР нет, а Куба есть, благодаря СССР и РВСН. И Америка никуда не делась, что она демонстрировала и демонстрирует постоянно и в Югославии, и в Ираке, и в Ливии, и в Афганистане. Кубу не трогает, не потому, что стала другой, а потому что вынуждена выполнять данное в 1962 году обязательство в обмен на вывод наших ядерных ракет с Кубы. Значит, наша служба не пропала даром.

Иногда приходится слышать от некоторых граждан, в том числе и военнослужащих из других видов войск, что нам, ракетчикам, служившим в Прибалтике, грех жаловаться на судьбу, что если бы мы послужили в какой-нибудь Тьмутаракани, как они, то узнали бы по чем фунт лиха. Я на судьбу не жалуюсь. Каждому свое. Послали бы меня в Тьмутаракань, был бы на их месте. Я был на своем, об этом и пишу. А они побыли бы на моем и в прорезиненном защитном костюме, в резиновых, сапогах, резиновых перчатках и в противогазе заправляли бы ракеты крайне агрессивными, ядовитыми, пожаро- и взрывоопасными компонентами ракетных топлив в жару (а что это значит находится в защитном спецкостюме при 40-градусной жаре в течение нескольких часов?) и в холод, опускались бы в залитую окислителем (концентрированной азотной кислотой) шахту или опускались на пятый этаж шахты, с установленной ядерной ракетой, к емкости с начинающей разлагаться 80% перекисью водорода. Хотелось бы спросить их: Про подводную лодку «Курск» слышали? Говорят, что она погибла от взрыва перекисной торпеды. На всякий случай замечу, что, насколько я понимаю в армейской жизни, они сами выбрали свою судьбу, которая забросила их в Тьмутаракань, а меня выбрала судьба и для меня, москвича, Жагаре, Добеле, Елгава, Шяуляй и даже Рига были, по сравнению с Москвой, что для них Тьмутаракань. Хотя, может быть, кто-то из них мой земляк? Тогда сочувствую.

Я ведь сам, если так можно сказать, из двухгодичников. Только не тех, которых призвали в армию на два года лейтенантами после окончания института, а тех, которых из института перевели в военную академию на два года в качестве слушателей без звания (так нас называли в академии) и выпустили оттуда инженер-лейтенантами. Были и такие двухгодичники. Кстати, начальник Главного штаба РВСН в 90-е годы генерал-полковник В.Есин - мой однокурсник и бывший студент. Только он из МАИ, а я из МВТУ. И начинали мы службу в одной дивизии, только в разных полках. Я в 867 (Добельском), он в 79 (Плунгенском) ракетных полках 29-й ракетной дивизии. Разные люди - разные судьбы.

Кому интересно и кто хочет вспомнить свою солдатскую или офицерскую молодость, читайте мои «ракетных» заметки, написанных так, как было в моей ракетной жизни - без прикрас, но и без очернения.

Заканчиваю свое объяснение строчками стихотворения неизвестного мне «ракетного» автора из нашего общего ракетного прошлого, присланными мне Михаилом Селиверстовым, бывшим сержантом 685-го ракетного полка 39-йракетной дивизии.

Ухожу от тебя через клапан большого расхода.
На пути СНЖ как хрустальные свечи горят,
Но вползает печаль в ДПК словно с черного хода
И в рабочую емкость мне не вернуться назад.

Я шагал напролом, по заправочным полз магистралям,
Если ж сунут меня в центробежный железный насос,
То пускай СЗН, как небесная нежная краля,
поцелует меня как лебедушка грустно взасос.

Мне сигнала «Внимание», право, ребята не надо
И пускай перелив в СКУ как будильник звенит.
С поворотных стаканов стекает азотная влага,
Но за пультом заправки дежурный ефрейтор не спит.

Нам дренаж обеспечен, но к черту избитые схемы,
Если кто-то не с нами, пускай проведет барботаж.
Мы готовы всегда и уже включены КПМы
И печальное солнышко в шахту глядит как мираж.

* * *

Начало

Лейтенант С.Н. Ермолин,
1961 год.

В 1961 году я закончил 1-й факультет Военной ордена Ленина и ордена Суворова Артиллерийской инженерной академии им. Дзержинского по специальности «Конструкции и двигатели специальной техники» с присвоением квалификации «военного инженера-механика» и воинского звания «инженер-лейтенант» и получил назначение в 29 ракетную дивизию, расположенную в г. Таураге Литовской ССР, на должность «заместителя командира стартовой батареи по технической части».

17 августа 1961 года я и двое таких же молодых инженер-лейтенантов, моих однокурсников, прибыли в штаб ракетной дивизии в г. Таураге. За давностью лет не помню, как мы нашли штаб в незнакомом городе, но нашли и в сопровождении начальника отделения кадров управления дивизии майора М.А.Клочкова, предстали перед глазами начальника штаба дивизии полковника Ю.В. Торопова, потому что командир дивизии генерал-майор А.А.Колесов в это время находился в одном из полков дивизии. Ознакомившись с нашими документами и обнаружив, что мы прибыли на два дня позже установленного срока, он, как потом мы по ходу службы узнали, в своей манере с использованием народной лексики, отчитал нас, распорядился незамедлительно отправить нас по полкам, куда мы были уже распределены, и пригрозил, что, если мы и в полки опоздаем, то к нам будут приняты соответствующие меры. Мы прибыли с опозданием в штаб дивизии не из-за разгильдяйства, а по уважительной причине на наш взгляд, резонно рассудив, что ничего страшного не случится, если мы опоздаем на день-другой, но перед отъездом получим на дорогу в академии денежное содержание за август-месяц. Незамедлительно отправить означало, что на следующий день мы должны были убыть в свои полки. Я — в г. Добеле Латвийской ССР для дальнейшего прохождения службы в инженерной должности заместителя командира 8-ой стартовой батареи по технической части, мои товарищи — один в г. Плунге Литовской ССР, а другой в пгт. Приекуле Латвийской ССР. Дежурный по управлению дивизии объяснил нам, каким образом нам добраться до своих полков. Переночевали мы в штабе дивизии вполне комфортно в комнате с 4-мя заправленными кроватями.

Рано утром автобусом Калининград — Рига убыл я к определенному мне месту службы и к вечеру добрался до Добеле-2 — место расположения жилого городка для офицерского состава теперь уже моего полка и штаба полка. Нагруженный чемоданом с офицерским приданным и картонкой для фуражки вылез из автобуса в Добеле-2, огляделся по сторонам: с левой стороны от шоссе тянулся длинный забор, за которым виднелись какие-то здания и сооружения, как оказалось потом, территория расположения некоторых частей и подразделений 24 учебной танковой дивизии Прибалтийского военного округа. На этой же территории находился штаб ракетного полка, казарма для личного состава, автопарк и клуб полка. Справа от шоссе — между деревьев, в основном сосен, жилые дома в два-три этажа и отдельные одноэтажные домики. Куда пойти, куда податься...? На помощь мне пришел какой-то старший лейтенант, оказавшийся рядом, который сразу понял, что прибыл новоиспеченный лейтенант. Да и понять это было не сложно, увидев молодого лейтенанта с чемоданом и картонкой в руках, озирающегося по сторонам. Узнав от меня, что прибыл я в войсковую часть 23460 для дальнейшего прохождения службы, он посоветовал мне устроиться в офицерскую гостиницу полка, переночевать, а уже завтра с утра прибыть в штаб полка для представления начальству. Идти сразу в штаб полка не имело смысла — было уже поздно. Предложение было разумным и я его принял. Старший лейтенант, как выяснилось, офицер РТБ Цареградский, проводил меня до гостиницы, которая оказалась сборно-щитовым бараком, выкрашенным в зеленый цвет, как я потом узнал, называемым его обитателями-офицерами полка и РТБ с символическим намеком «Зеленым змием». Женщина — дежурная по гостинице без проблем оформила меня и указала номер комнаты, в которой можно было разместиться. В комнате оказалось три кровати, стол у окна и платяной шкаф. Стандартная обстановка стандартной сборно-щитовой офицерской гостиницы в ракетных полках и ракетных дивизионах РСД Р-12, в которых пришлось за годы службы провести немало времени и в первые годы службы до женитьбы, и на боевом дежурстве, и на учениях, и в командировках. На одной из кроватей у стола сидел, скрестив по-турецки ноги, худощавый темноволосый парень с заметной щетиной на лице (как у нынешних демократов и либералов, вроде Сванидзе) в майке и спортивных штанах и ел печенье, которое доставал из надорванной пачки, лежавшей на столе. Больше никого не было, кровати были застелены свежим постельным бельем. Познакомились, парень оказался офицером 1-го рдн, лейтенантом Николаем Назарчуком, сменившимся с боевого дежурства, которое для него продолжалось целый месяц, потому что пришлось, отдежурив со своей батареей положенные две недели, продолжить боевое дежурство с другой батареей, подменяя отсутствующего офицера той батареи. Назарчук в общих чертах ввел меня в курс дела, благо у нас был целый вечер впереди, а он никуда не торопился, уставший от месячного боевого дежурства.

Утром, к началу рабочего дня, прибываю в штаб полка, который располагался точно в таком сборно-щитовом бараке, как и гостиница, рядом с КПП. Представляюсь, как положено, командиру полка полковнику М.П. Данильченко, который по-отечески, доброжелательно побеседовал со мной о предстоящей службе и дал несколько напутственных советов по службе и внеслужебной жизни, назвав несколько фамилий молодых офицеров, с которыми он рекомендовал ограничить общение только служебной деятельностью из-за их подмоченной репутации, связанной со злоупотреблением спиртными напитками. Надо сказать, что такое предостережение командира полка не было лишено основания в то время, потому что молодые, недавно сформированные или еще формирующиеся ракетные полки были укомплектованы в основном молодыми офицерами, в подавляющем большинстве своем холостяками, кроме того, многие из офицеров полка, кто был женат, вынуждены были временно обходиться без семей из-за отсутствия жилья, которое только строилось. Что не могло не сказаться на поведении в свободное от службы и боевого дежурства время, поэтому рестораны (столовые-рестораны) в населенных пунктах дислокации полков были заполнены по вечерам офицерами, особенно по субботам и воскресениям, с вытекающими отсюда неприятными последствиями для некоторых. Надо сказать, что полковник М.П.Данильченко довольно точно назвал мне несколько офицеров, с которыми пришлось впоследствии через несколько лет расстаться из-за злоупотребления спиртными напитками — уволить или перевести в другие части. Хотя с лейтенантом Штыковым он ошибся. Виктор Штыков, старший техник 2-го отделения 8 стартовой батареи, куда я был назначен заместителем командира батареи по технической части, через два года стал начальником 2-го отделения 7-ой батареи, еще через некоторое время поступил в академию им. Можайского, закончил ее и был назначен командиром полка в Тейковской дивизии. Да, шло время, лейтенанты взрослели, обзаводились семьями, и жизнь все расставляла по своим местам.

В конце беседы, закончив наставления и пожелав успешной службы, командир заявил, что нечего мне болтаться здесь до следующего утра, а надо добираться до дивизиона сегодня же на попутном транспорте (имелся в виду, конечно, полковой транспорт), который из автопарка проезжает мимо штаба полка к КПП. Возможно, какая-нибудь автомашина пойдет во 2-ой дивизион.

Я вышел из штаба и стал ждать. Действительно, минут через 20-30 к штабу подъехал бортовой КРАЗ-214, который, как выяснилось, ехал во 2-ой дивизион, или, как тогда говорили, в Жагаре. Я уже узнал, что Тервете означает 1-ый дивизион, Жагаре — 2-ой дивизион, Элея — 3-ий дивизион. Залезаю в кузов, машина трогается, я с интересом смотрю по сторонам. Проезжаем краем Добеле мимо памятника советским воинам — танка Т-34 на постаменте и следуем по дороге на юг, в сторону литовской границы. Через несколько километров заканчивается асфальт и начинается грунтовая дорога, по которой офицерам полка пришлось проехать не одну сотню километров в течение многих лет, прежде чем появилось асфальтовое покрытие дороги. Наконец, не доезжая до литовской границы километра три, машина поворачивает налево на грунтовую дорогу, проложенную в лесу, приближается к мосту через небольшую речку, переезжает через мост, проезжает мимо двух столбов с надписями на латышском и литовском языках «Запретная зона. Проезд и проход запрещен» и углубляется в лес по дороге, которая заканчивается перед КПП с надписью «Техсклады». Из помещения КПП выходит солдат, проверяет документы, открывает ворота, КРАЗ-214 въезжает на территорию 2-го рдн 867 рп. Ворота закрываются... И так в течение 17 лет изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год, за исключением дней боевого дежурства, учений, занятий, командировок, отпусков...

Однажды Бог бинокль взял
И глянул он с небес.
И сквозь туманы увидал
Наш совсекретный лес.

И задал он вопрос тогда:
Скажи-ка, ангел мой,
Кого же черт занес туда
В лес темный и сырой?

Ему ответил он: Всевышний!
Их жизнь в твоих руках.
Состав людей живет там лишний.
Им нету места в городах.

Какой же черт занес меня, москвича, учившегося в свое время в Московском высшем техническом училище им. Баумана (МВТУ им. Баумана), сюда, в лес темный и сырой, на долгие 17 лет? В моем дипломе об окончании Академии им. Дзержинского написано: «...в 1955 году поступил в Московское высшее техническое училище им. Баумана и в 1961 году окончил полный курс Военной ордена Ленина и ордена Суворова Артиллерийской инженерной академии им. Дзержинского...». Как же произошло, что поступив в МВТУ им. Баумана, я окончил академию им. Дзержинского? Стране были нужны квалифицированные кадры военных инженеров-ракетчиков для разворачивающихся ракетных полков и соединений, по всему поэтому в один прекрасный день в начале мая 1959 года нас, нескольких студентов 4 курса факультета «Тепловых и гидравлических машин», вызвали в деканат факультета, где нас ожидали два подполковника в артиллерийской форме, как оказалось, из Военной Артиллерийской инженерной академии им. Дзержинского. Огорошив нас сообщением о нашем переводе в академию, без долгих разговоров раздали нам по анкете и чистому листу бумаги и предложили анкеты заполнить и написать свои автобиографии, а после этого пройти медицинскую комиссию в нашей студенческой поликлинике. На естественное наше недоумение и даже возмущение абсолютно неожиданным для нас сообщением, тем более, что мы и понятия не имели о том, кого в действительности готовит академия, считая, что если она называется артиллерийской, то и готовит артиллеристов, а наша будущая специальность — инженеров-конструкторов по газовым турбинам имела большее отношение к авиации, но никак не к артиллерии, и тем более, что подполковники, строго храня государственную и военную тайну, даже словечком не обмолвились, чем мы будем заниматься в академии и кого из нас будут готовить, нам однозначно разъяснили, уже со стороны деканата, что тот, кто откажется заполнять бумаги и проходить медицинскую комиссию, не будет допущен к весенней экзаменационной сессии, отчислен из училища, а, значит, будет призван в армию в соответствии со своим конституционным долгом, но не офицером, как выпускник академии, а солдатом, как недоучившийся студент. Перспектива, не закончив училище, оказаться на три года в армии в качестве рядового бойца была малоприятной. Заполнили мы бумаги и пошли на медицинскую комиссию, которую быстренько прошли, хотя кое-кто и не прошел по медицинским показателям. Я — прошел, хотя носил очки из-за близорукости, на что обратил внимание комиссии, но мне популярно разъяснили, что близорукость и очки — не помеха для учебы в академии и для того, чтобы стать офицером и служить в армии, ведь в очках я вижу нормально. Что стало для меня в определенной степени неожиданностью и сюрпризом. Дело в том, что, как многие послевоенные мальчишки тогда, я хотел быть офицером и, конечно же, мы страшно завидовали суворовцам и нахимовцам, но попасть туда не было никакой возможности, зато была возможность после 7-го класса поступить в военную спецшколу. Спецшколы были созданы перед войной и предназначались для подготовки юношей для поступления в военные училища. Спецшколы были разного профиля: военно-морские, военно-воздушные и артиллерийские со сроком обучения три года (8 — 10-е классы). Прием в спецшколы осуществлялся через военкоматы с прохождением медицинской комиссии. Поскольку в Москве была артиллерийская спецшкола, то я сделал попытку после 7 класса поступить туда.

Моя попытка оказалась неудачной из-за обнаруженной близорукости. Женщина — врач-офтальмолог сказала мне тогда: «Молодой человек, к сожалению, Вы никогда не сможете стать офицером». Чем огорчила меня до слез. Это был приговор окончательный, обжалованию не подлежащий. Естественно, что после окончания школы о поступлении в военное училище я и не помышлял, хотя половина моих одноклассников (я учился в мужской школе) поступила в военные училища.

Однако, оказалось, что вынесенный мне приговор оказался не окончательным, и я попал в артиллерийскую, но не спецшколу, а академию, через два года закончил ее и стал все-таки офицером. А пока, после встречи с подполковниками, мы продолжали учиться, сдавать весеннюю экзаменационную сессию, в душе надеясь, что пронесет и все останется по-прежнему. Не пронесло. Но почему именно нас выбрали из десятков студентов для перевода в академию? Да потому, что заранее были отобраны по успеваемости, анкетным данным и по результатам проверки на допуск к работе с секретными документами по форме №1. В конце июня, когда мы сдавали последний экзамен, нас снова вызвали прямо с экзамена в деканат, где декан факультета объявил нам, что в соответствии с приказом министра обороны СССР мы призваны в ряды Вооруженных сил и зачислены на 5-й курс Академии им. Дзержинского, где продолжим обучение в течение 2-х лет в качестве слушателей. Было сказано, что на производственную практику, как планировалось, мы не едем, и нам предоставляется отпуск до конца июля, а 31 июля к 8.00 необходимо прибыть в Сокольнический райвоенкомат для получения дальнейших указаний. Утром 31 июля прибыли мы в военкомат, где обнаружили, что мы не одиноки, кроме нас, студентов МВТУ им. Баумана, там оказались и студенты МАИ, и МАТИ. Принял нас районный военком в своем кабинете, отобрал паспорта, бросил их в сейф, заявив при этом:

— До сих пор вы еще могли сопротивляться, а теперь поздно!

И объявил, что завтра, то есть 1 августа, мы должны прибыть снова сюда же, имея при себе личные вещи и туалетные принадлежности. Утром 1 августа 1959 года во дворе военкомата нас уже ждали офицеры академии и несколько крытых тентами автомобилей ЗИЛ-164, в которые мы и погрузились после проверки и напутствия райвоенкома и представителя академии и поехали. После недолгой поездки по улицам утренней Москвы наша небольшая автомобильная колонна оказалась перед КПП академии со стороны улицы Солянка. Ворота открылись, машины въехали на территорию Военной Артиллерийской инженерной академии им. Дзержинского.

Ворота закрылись... Впереди два года учебы в качестве слушателей без звания, так называли нас в академии, защита диплома, присвоение звания «инженер-лейтенант» и направление в 29 ракетную дивизию для дальнейшего прохождения службы.

Офицерская юность моя

19 августа 1961 года КРАЗ-214 въезжает на территорию 2-го рдн 867 рп. Ворота закрываются... Что ждет впереди молодого инженер-лейтенанта? Пока не ясно, ясно только одно — надо представиться командиру дивизиона. Машина, отъехав от КПП, поворачивает направо, затем налево и едет по бетонке, по обеим сторонам которой стоят сборно-щитовые бараки, в одном из которых с правой стороны от бетонки и расположен штаб 2-го дивизиона, куда я направляюсь для того, чтобы предстать перед командиром дивизиона майором И.Г.Пармоном. Предстаю и представляюсь, как положено. Разговор с командиром был недолгим, чувствовалось, что он чем-то озабочен и ему в данный момент не до меня, поэтому он меня быстро направил в 8-ю батарею. Чем он был озабочен стало понятно, когда я пришел в казарму 8-ой батареи, чтобы представиться командиру батареи, тогда еще капитану В.Н.Сомову и определиться с дальнейшей службой. Казарма 8 батареи располагалась в одном из сборно-щитовых бараков, расположенных через плац напротив штаба дивизиона. 8-я батарея занимала левую половину здания, а в правой половине размещалась техническая батарея под командованием капитана Терновского.

В казарме батареи было многолюдно — сновали туда-сюда солдаты, несколько лейтенантов отдавали какие-то распоряжения, среди всей этой массы людей выделялся один капитан, громко подгонявший личный состав. Это и был командир 8-й батареи капитан В.Н.Сомов. Представиться по форме не получилось. Я успел ему только сообщить, что я назначен к нему заместителем по технической части, как он меня оборвал, сказав, что поговорим потом, что сейчас некогда, потому что сейчас весь личный состав батареи едет в город Жагаре, где в городском Доме культуры состоится военный суд над двумя солдатами нашей батареи. К казарме из автопарка уже подъехали два бортовых ЗИЛ-157. Личный состав батареи вместе с офицерами погрузились на автомашины и двинулись в Жагаре. Суд проходил в Доме культуры города Жагаре, потому что в дивизионе не было соответствующего помещения, где можно было бы собрать личный состав полка. Клуб дивизиона еще не был построен, солдатская столовая достраивалась. Как оказалось, временно солдатская столовая была размещена в автопарке в боксах нашей 8-ой батареи. Судили наших солдат, до сих пор помню их фамилии, Ланчука и Кондратюка. Судили за неуставные отношения с офицером — нецензурную брань и рукоприкладство. Происшествие, вернее воинское преступление, произошло в Жагаре во время очередной помывки личного состава в жагарской бане. Дело в том, что своей бани в дивизионе еще не было — она только строилась. Личный состав возили на помывку в Жагаре, но баня там была небольшая и не могла вместить сразу несколько десятков человек, поэтому приходилось мыться поочередно, дожидаясь своей очереди у бани. Этим пользовались некоторые солдаты, чтобы улизнуть от бани, поболтаться по городу и, возможно, и выпить, благо чепков тогда в Жагаре было достаточно. Тем более, что помывка личного состава проходила по вечерам. Выпившие рядовые Ланчук и Кондратюк наткнулись на лейтенанта Михайлова из 5 батареи и на его требование вернуться к бане ответили нецензурной бранью, а Кондратюк даже поднял на него руку. Суд осудил Кондратюка на 7 лет лишения свободы, Ланчука — на 5 лет. Прямо из зала суда они были взяты под стражу и отправлены в Елгавскую тюрьму. Это был хороший урок для личного состава.

Стоит сказать, что личный состав полка был не простой, кроме молодых солдат, призванных на воинскую службу установленным порядком, в полку было и достаточное количество солдат, прибывших из других частей, ведь полк был молодым, недавно сформированным и комплектовавшимся не только офицерами-выпускниками военных училищ и солдатами-призывниками, но и офицерами и солдатами из разных частей — мотострелковых, артиллерийских, авиационных и даже военно-морских, сокращаемых или переформировываемых.. Понятно, что когда речь идет о сокращении и передачи личного состава в другие части, то командование действует про принципу «Нате вам, Боже, что нам негоже», стараясь избавиться от разгильдяев и хулиганов. Такие разгильдяи и хулиганы, как правило третьего года службы, попали и в наш полк. Такого рода солдатами были и Кондратюк с Ланчуком. Но надо отметить, что тогда «дедовщины» в современном виде в подразделениях полка, в том числе и в 8-ой батарее не было. Были самовольные отлучки, были пьянки, были случаи воровства, разгильдяйства, и даже грабежа гражданского населения. В этой связи в памяти сохранилась одна фамилия, наверное, из-за экзотичности, обладателя которой можно назвать грабителем или даже бандитом.

Сержант Пятница — командир отделения технической батареи 2-го дивизиона. Дисциплинированный, исполнительный, инициативный, требовательный к подчиненным по службе, решавший возникающие по вине личного состава проблемы самостоятельно, проявляя находчивость, инициативу и предприимчивость, иногда за гранью закона без ведома своих командиров. Но если быстрое, самостоятельное, без излишнего шума восстановление солдатами задней стены бокса для хранения автомобильной техники технической батареи, в которую уперся задом агрегат на шасси ЗИЛ-157 при постановке его в бокс и выдавил эту кирпичную стену наружу, разрушив ее, заслуживало одобрения и поощрения, то операция, провернутая сержантом Пятницей, по замене неисправной раздаточной коробки шасси ЗИЛ-157 одного из агрегатов технической батареи, отдавала явным криминалом, не говоря уже о воинском правонарушении. Несколько солдат под предводительством сержанта Пятницы, движимые самыми благими намерениями по восстановлению агрегата, ночью самовольно ушли из дивизиона, прихватив с собой неисправную раздаточную коробку, добрались до 1-го дивизиона, расположенного в 10 километрах от нашего 2-го дивизиона, проникли на охраняемую техническую зону дивизиона, а потом и в сооружение, где находилась техника технической батареи дивизиона, сняли раздаточную коробку с одной из машин, поставив вместо нее принесенную с собой, и благополучно вернулись назад вместе с похищенной раздаточной коробкой, которую потом установили на свою машину. При всей криминальности совершенного деяния, было в этом поступке сержанта Пятницы определенное благородство, ведь намного проще было совершить подмену раздаточной коробки в своем дивизионе. Но это только один из эпизодов тайной жизни сержанта Пятницы. Он, как одинокий волк, по ночам, как говорится, выходил на большую дорогу, останавливал проезжающие машины и грабил в них сидящих. На его след напала местная милиция — следы привели в наш дивизион. Пятницу судили военным судом и приговорили к 10 годам лишения свободы. Надо сказать, что с преступниками в погонах в первые годы полка не церемонились. Только за один год в полку прошло 7 военных судов. Порядок с преступностью был наведен.

После суда, с которого началась моя служба в 8-ой батарее 2 рдн 867 рп, наступили трудовые будни, когда с тобой знакомилось командование полка и дивизиона и ты начинал постигать служебную иерархию в полку и дивизионе, не говоря уже о своей батарее.

Если отбросить различные хозяйственные работы, которыми приходилось заниматься, обустраивая и БСП, и свои боксы в автопарке, и казарму, определяющим во всей деятельности командиров, офицеров и личного состава стартовых батарей было поддержание постоянной боевой готовности ракетного вооружения, не считаясь со временем. Поэтому сутками гоняли компрессорные станции 8Г33У, добиваясь необходимой влажности выдаваемого воздуха, если она была не в норме, разворачивали подогреватели воздуха 8Г27У и сушили кабельную сеть, если сопротивление изоляции становилось ниже нормы, принимали экстренные меры, если на каких-то агрегатах возникали неисправности. Ничто не должно было помешать своевременному пуску ракет.

Должен сказать, что несмотря на постоянную занятость личного состава, находилось время и для спорта, и для отдыха личного состава. Даже для экскурсий в Ригу. Через несколько дней после моего вступления в должность я с группой солдат нашей батареи в воскресенье выехал в Ригу на экскурсию на автобусе дивизиона. Поездка прошла успешно, хотя и не без нервотрепки для меня. В Риге, после ознакомления с центром города, посетили зоопарк, а потом отправились на рижское взморье — в Юрмалу, где на пляже и провели оставшееся до отъезда время. Собрались уезжать, проверяю людей и обнаруживаю, что нет одного молодого солдата — дизелиста рядового Попкова. Начинаем искать — безрезультатно. Время идет, солдата нет. В голову лезут всякие нехорошие мысли — куда он мог деться? Но без солдата нельзя уезжать, продолжаем поиски... И, главное, никто из солдат, даже товарищ Попкова, другой дизелист, с которым они вместе работают и поддерживают нормальные товарищеские отношения, ничего не могут сказать. Только часа через два, наконец-то, появляется рядовой Попков, объясняет, что заснул под каким-то кустом. От сердца отлегло, солдат нашелся, жив и здоров, можно возвращаться. Возвращаемся из Юрмалы по дороге через Калнциемс, Аннениеки, Добеле-2, Добеле и далее по привычному маршруту. И теперь уже я, как я сейчас понимаю с высоты прожитых лет и почти 30 лет воинской службы, совершаю довольно опрометчивый поступок, который мог иметь самые неприятные последствия для меня. Решаю не ехать в дивизион вместе с личным составом и выйти в Добеле, ведь сегодня воскресенье и завтра с утра снова ехать на службу, а солдат отправить одних, тем самым совершаю, по крайней мере два серьезных проступка — оставляю личный состав без контроля и оставляю автомобиль, старшим которого я являюсь. Назначаю за себя сержанта Галкина, командира отделения стартового расчета, и отправляю в дивизион, выразив надежду, что личный состав меня не подведет и без приключений вернется в дивизион. Сержант Галкин и остальные солдаты заверили меня, что все будет нормально и меня они не подведут. Слово свое они сдержали. Конечно, на душе у меня было неспокойно: как доехали, все ли в порядке? С тревогой на следующий день ехал на службу в дивизион, но все было спокойно.

Через неделю наша батарея заступила на двухнедельное боевое дежурство. Когда я прибыл в дивизион в августе 1961 года, боевое дежурство в дивизионе несли попарно две батареи в течение двух недель. И двухнедельное боевое дежурство, на которое заступили 7 и 8 батареи, было последним. В дальнейшим на боевое дежурство заступали по две батареи еженедельно. Несмотря на то, что в сентябре полк должен был проверяться дивизией, командир батареи капитан В.Н.Сомов был отправлен в очередной отпуск и исполняющим обязанности командира батареи назначили меня, только что прибывшего молодого лейтенанта. Мне же пришлось представлять 8-ю батарею на проверку. Итоговая проверка проводилась офицерами управления дивизии по всем вопросам боевой и политической подготовки, начиная с ТСУ с дивизионом и кончая строевой подготовкой. Не помню, кто руководил проверкой от дивизии, но помню, что доклад о результатах проверки делал начальник штаба дивизии полковник Торопов Ю.В. Подведение итогов проводилось в помещении только что введенной в строй солдатской столовой. Батарея получила общую оценку «хорошо», что, конечно же, была очень высокая оценка, учитывая высокую требовательность инструкторской группы дивизии без скидок на отсутствие опыта у исполняющего обязанности командира батареи — молодого инженер-лейтенанта. И, кстати, такого же молодого инженер-лейтенанта, моего однокурсника Ю.Н.Семенова, начальника электроогневого отделения батареи. Как я понимаю, сам факт, что ты выпускник ракетной академии, инженер-ракетчик, а инженеров-ракетчиков тогда еще были считанные единицы в батареях, предполагал твою высокую подготовку и способность выполнять стоящие перед батареей боевые задачи — проведения пусков ракет в установленное время. Наверное, поэтому перед итоговой проверкой полка командира батареи отправляют в отпуск, оставляя вместо него только что прибывшего выпускника академии, считая, что он должен справиться с этой задачей. С этой задачей я справился, но при проверке моей специальной подготовки потерпел сокрушительное фиаско. Проверяющий, а им был Володя Кириллов, конечно, Володей Кирилловым он для меня стал позже, а тогда это был старший инженер-лейтенант Кириллов — офицер отделения боевой готовности и боевой стрельбы (так тогда называлось оперативное отделение) управления дивизии, безжалостно поставил мне «двойку» по специальной подготовке, кстати, первую и последнюю. Старший инженер-лейтенант Кириллов был специалистом по системе управления ракеты и работе электроогневого отделения, поэтому и гонял он меня по пресловутой одиннадцатилистовке — общей электросхеме системы управления ракеты, наземного электрооборудования и двигательной установки ракеты. И загонял, не пожалев земляка-москвича. Причин этого фиаско было несколько. Во-первых, я по специальности инженер-механик и общую электросхему ракеты и наземного оборудования мы изучали не так детально, как электрики, причем, со времени изучения прошло к моменту проверки уже более года, что не могло не сказаться на качестве моих знаний одиннадцатилистовки.

Во-вторых, я только прибыл в батарею и на меня свалилась масса дел, в том числе и подготовка к работе за командира батареи, которая заключалась не в знании одиннадцатилистовки, а в умении подготовить и провести пуск ракеты в точном соответствии с боевыми графиками и другими нормативными документами.

В-третьих, и это, на мой взгляд, самое главное, не было четко определено, что должен знать по специальной подготовке заместитель командира батареи по технической части, чтобы успешно выдерживать любые проверки. Вот и разрывался зампотех между отделениями, пытаясь охватить всю технику и работу всех отделений, вместо того, чтобы в первую очередь изучить ракету — работу системы управления ракеты и наземного электрооборудования при подготовке и пуске ракеты, ведь знание именно этого требовалось от зампотеха при проверках спецподготовки.

При подведении итогов полковник Ю.В. Торопов, конечно, огласил список «двоечников», нелестно его прокомментировав, что было неприятно, но не смертельно. В дальнейшем неоднократно приходилось встречаться и общаться с офицерами управления дивизии, в том числе с офицерами отделения боевой готовности, которые были в составе инструкторской группы дивизии. Монахов, Лавренов, Кириллов, Киселев. Никоненко... Я перечислил только тех, с кем пришлось встретиться в начале своего офицерского пути. Конечно, сначала для нас, молодых офицеров — лейтенантов, они представлялись асами, так и было на самом деле, которые уже прошли путь, который предстояло нам только пройти, и мы с определенным трепетом и уважением относились к ним. Потом, когда мы повзрослели и набрались опыта, ближе познакомились в процессе службы, между нами и теми из них, кто оставался в дивизии, установились товарищеские, дружеские отношения, несмотря на «двойки», когда-то полученные от них — вполне заслуженно.

Мое пребывание в должности исполняющего обязанности командира батареи закончилось уроком от командира дивизиона майора И.Г. Пармона, который не могу сейчас не вспомнить. Но сначала несколько слов о командире дивизиона майоре И.Г. Пармоне.

«Закон — тайга, Пармон — хозяин. Вот лозунг жизни «Техскладам», — метко отметил в одном из своих стихотворений лейтенант Женя Ермошкин — ст.оператор машины подготовки электроогневого отделения 6-ой стартовой батареи. Напомню, что вывеска «Техсклады», как легенда прикрытия, висела на КПП дивизиона. Майор И.Г. Пармон, действительно, был хозяином нашего лесного гарнизона — 2 рдн 867 рп. Невысокий, ладно скроенный, подтянутый, он твердой рукой правил вверенным ему личным составом дивизиона. «Пармон — маленький Наполеон», — так иногда между собой называли его офицеры дивизиона. Жесткий, требовательный, он умел без шума и мата поставить на место подчиненных, когда это было необходимо. Его уважали и побаивались. Сейчас, вспоминая его лицо, я вижу определенное сходство с артистом, не помню его фамилии, исполняющим роль графа Каллиостро в фильме Марка Захарова «Формула любви».

Но возвращаюсь к уроку, преподанному мне командиром дивизиона. Командир дивизиона поставил задачу командирам батарей в течение 3-х дней очистить закрепленную за батареями территорию от валежника, веток, мусора, скопившегося в лесу, ведь стартовые позиции батарей были расположены в сосновом лесу. И вывести весь этот мусор за пределы территории дивизиона. Два дня выделенный личный состав 8-й батареи очищал закрепленную территорию от мусора и складывал его на обочине дороги на технической зоне дивизиона, чтобы на следующий день, последний день, вывезти его за пределы дивизиона. Но на следующий день вышел из отпуска командир батареи капитан Сомов и приступил к своим обязанностям. Я доложил ему, что командиром дивизиона приказано очистить территорию от мусора и вывезти его за пределы дивизиона, что территория очищена и мусор собран для вывозки, что сегодня последний день и надо выполнить приказ командира. Но капитан Сомов посчитал, что есть дела поважнее и мусор не вывез. Не вывез, так не вывез — его дело, Он командир — ему и отвечать. Закончился рабочий день, командир батареи уехал домой. Мне ехать было некуда, тем более в будний день, я остался в дивизионе. Впрочем, я постоянно жил в дивизионе, иногда по субботам выезжая в Добеле, если был свободен от несения боевого дежурства. В будний день там вообще делать было нечего — только приехать, переночевать в такой же сборно-щитовой гостинице и рано утром снова ехать на службу в дивизион. Часов в 9 вечера, уже после ужина, прибегает в офицерскую гостиницу дивизиона посыльный и сообщает мне: «Товарищ лейтенант, Вас к себе вызывает командир дивизиона». Я в недоумении: почему он до сих пор в дивизионе и зачем я ему понадобился так поздно, к тому же в нерабочее время? Быстро одеваюсь, прибегаю в штаб дивизиона, захожу в кабинет, естественно, докладывая, как положено. Командир дивизиона сидит за столом, лицо строгое, неприветливое. Жестко, как он умел распекать подчиненных, задает вопрос:

— Товарищ лейтенант, Вы почему не выполнили мой приказ?

Я не могу понять о каком приказе идет речь:

— Товарищ майор, какой приказ?

— Я приказывал Вам очистить территорию от мусора. Почему Вы не выполнили мой приказ?

Отвечаю, что сегодня вышел из отпуска командир батареи капитан Сомов, что я передал ему приказ командира дивизиона, но он поступил по-своему.

— Я приказывал Вам, а не Сомову. Почему Вы не выполнили мой приказ?

Я снова пытаюсь объяснить, что командир приступил к своим обязанностям и я не мог через его голову командовать личным составом.

— Запомните, лейтенант, Вы получили приказ и Вы его должны были выполнить. Приказ должен быть выполнен сегодня. Идите.

Приказ я выполнил и запомнил, что отданные тебе приказы надо выполнять. На следующий день, встретив меня, повторил, уже мирным голосом: «Запомни, приказы надо выполнять». Не знаю, возможно, он отчитал и командира батареи капитана Сомова.

Операция «парашютист»
и некоторые нюансы «ракетной» службы и жизни

Курьезным событием в жизни полка, хотя могущим иметь и неприятные последствия, стала «операция» по поиску парашютиста, якобы спустившегося рядом со 2-ым дивизионом с небес поздно вечером в одну из суббот или воскресений октября 1961 года. Источником информации, вернее, дезинформации стал лейтенант Баранник — помощник начальника ОПД дивизиона, который возвращался из города Жагаре вместе с солдатами-строителями в кузове автомашины ЗИЛ-164. Надо сказать, что в дивизионе продолжалось строительство ряда боевых и бытовых объектов. Строительство осуществлялось военными строителями, которые и размещались в дивизионе. Было их взвод или два. В отличие от наших солдат, которых практически не пускали в увольнение, военные строители по субботам и воскресеньям отпускались в увольнение в город Жагаре. Вечером, к окончанию танцев в городском Доме культуры, за ними приезжала бортовая автомашина. Вместе со строителями возвращались в дивизион и наши офицеры, как правило, холостяки, которые по субботам и воскресеньям ездили в Жагаре на танцы или в какую-нибудь закусочную — užkandinė, или и на танцы, и в закусочную (ресторан тогда в 1961 году еще не был открыт).

Погода была сырая, мглистая, моросил мелкий дождичек. Когда машина выехала из Жагаре, пересекла латвийскую границу и продолжила движение далее, лейтенанту Бараннику показался или привиделся после танцев или užkandinė прямо по курсу купол парашюта, о чем он, вернувшись в дивизион, незамедлительно сообщил ответственному по дивизиону. Тот — командиру дивизиона, командир дивизиона — командиру полка. Командование полка и дивизиона немедленно выезжают в дивизион. Организуется поиск «парашютиста» — весь личный состав дивизиона получает оружие с боеприпасами. Личный состав двух батарей и других подразделений, свободный от несения боевого дежурства, вместе с офицерами, оказавшимися в это время в дивизионе (не на боевом дежурстве), выезжает за пределы дивизиона, блокирует территорию вокруг дивизиона и дороги, останавливая все проезжающие автомашины и проверяя их. В поисках «парашютиста» проверяли близлежащие хутора. Личный состав батарей, находившихся на боевом дежурстве, распределяется вдоль периметра жилой зоны, которая не охранялась караулом, изнутри для ее охраны. Личный состав 8 батареи, которая была на боевом дежурстве, рассредоточился вдоль бетонки, идущей в сторону РТБ, прикрывая часть периметра жилой зоны от технической зоны дивизиона до технической зоны РТБ до тех пор, пока нам не поступила команда вернуться в казарму. Не обошлось и без стрельбы, к счастью, не повлекшей за собой тяжких последствий — при попытке остановить машину свадебной компании жениху царапнуло ухо да командиру полка пришлось укрываться в кювете от решительных действий нашего воина, стоявшего на перекрестке дорог, пока разобрались в темноте и дожде кто есть кто. Конечно, «парашютист» оказался липой, но кое-кто из решительных поисковиков загремел и на рижскую гауптвахту, как старший лейтенант Коля Зеленский — начальник 2-го отделения 7-ой батареи, который, находясь сам в сильном подпитии, ведь было нерабочее время, с группой солдат начал слишком активно «искать парашютиста» на близлежащем хуторе. Попытки урезонить его со стороны солдат успеха не имели, не могли же солдаты применить к нему силу, тогда один из солдат прибежал в дивизион и доложил кому-то из командования. Туда срочно выехал заместитель командира полка подполковник Дрембич, но на его приказание «покинуть хутор», Зеленский отвечал:

— Не мешайте мне выполнять задание.

Пришлось его скрутить и посадить в машину.

Всю эту «операцию» с юмором описал наш дивизионный поэт лейтенант Женя Ермошкин — старший оператор машины подготовки 3-го отделения 6-ой батареи. Жаль, что стихи эти не сохранились. Остались в памяти две строчки, касающиеся как раз Коли Зеленского: «Застава», слушайте, «Застава», Зеленский Коля говорит» (тогда позывной полка был «Застава»). Это Зеленский звонит в полк, чтобы доложить о проделанной работе по поиску «парашютиста». И о том, как Зеленский «воспитывал» хозяина хутора: «Ты, вижу, дед, не комсомолец, а я-то сам партийный член».

Когда Коля Зеленский вернулся с рижской гауптвахты, в дивизионе шутили, что на стене камеры после Коли осталась надпись: «Здесь сидел Калинин, Зеленский и другие революционеры». Калинин, действительно, сидел там за революционную деятельность при царском режиме.

Изменение продолжительности несения боевого дежурства личным составом батарей с двух недель до одной недели, которое произошло осенью 1961 года, конечно же, несколько облегчило жизнь офицерского состава стартовых батарей, хотя и не сняло многие проблемы жизни и службы офицеров. Да, ситуация, связанная со спецификой службы в РВСН, изменилась в лучшую сторону, по сравнению с 1959 — 60 гг — периодом массового формирования ракетных полков РСД. Были в достаточной степени обустроены предстартовые жилые городки для размещения личного и офицерского состава, введены летная норма питания №5 для всех офицеров и техническая форма летного образца для рядового и офицерского состава батарей. Летная норма и офицерские гостиницы в дивизионах, со спальными местами для каждого офицера стартовых батарей и управления дивизиона, а также полковая гостиница в Добеле-2, где жили офицеры-холостяки или офицеры без семей и где всегда можно было остановиться при приезде в Добеле тем офицерам, которые не имели постоянного места в полковой гостинице, а предпочитали жить в дивизионах, а не трястись каждый день, если не были на боевом дежурстве, в Добеле-2 по грунтовой дороге только для того, чтобы там переночевать и утром снова возвращаться в дивизион, существенно облегчали нашу холостятскую офицерскую жизнь, но не до конца. Проведя неделю на боевом дежурстве или просто оставаясь в дивизионе в будние дни, хотелось в субботу вернуться домой к семьям или для одиноких молодых офицеров просто отдохнуть от службы в воскресенье и провести время по своему усмотрению — танцы, ресторан, встречи, свидания... Съездить в Елгаву, в Ригу... Вот тут и возникала проблема. Батареи заступали на боевое дежурство через неделю на неделю. Смена с боевого дежурства проходила тогда в субботу. Сменившиеся офицеры, естественно, стремились уехать из дивизиона, кто к семьям, кто к подругам, кто просто на свободу, но ведь батарею не оставишь без присмотра, кто-то должен был остаться ответственным на субботу или воскресенье, а для этого прибыть в воскресенье утром в батарею и надзирать ее до понедельника, а в следующую субботу снова на боевое дежурство. И оставались у офицеров, назначенных ответственными, свободными или вечер субботы, или скомканное воскресенье. Вот и получалось, что иной раз удавалось выбраться из дивизиона только один-два раза в месяц, остальное время проводя в дивизионе или на боевом дежурстве, или потому что в будние дни ехать в Добеле, для того, чтобы только переночевать там, не имело смысла. Иное дело женатые офицеры, в Добеле их ждали жены и дети. Проблема с ответственными в батареях была снята только с переходом в 1965 году на несение боевого дежурства дежурными сменами батарей, когда в батарее постоянно находилось два офицера, входящих в состав дежурной смены батареи.

Дислокация 867 ракетного полка.

До 1964 года я, если удавалось выбраться из дивизиона на выходные дни, ездил в Добеле. Потом пришло осознание того, что зачем ездить за тридевять земель на «луноходе» (так в шутку называли ЗИЛ-157), когда рядом находится целый город Жагаре с танцами по субботам и воскресениям, рестораном и užkandinė и куда можно смотаться и в будние дни, свободные от дежурства, и вернуться назад в тот же вечер на свое место в офицерской гостинице дивизиона, тем более, что часть офицеров 2-го дивизиона давно так поступала. У офицеров 1-го дивизиона не было выбора, кроме Добеле. Кроме того, 1-й дивизион находился от Добеле на расстоянии вдвое меньшее, чем 2 дивизион. У офицеров-холостяков и прочих одиночек 2-го дивизиона был выбор — или 40 км до Добеле, или 5 км до Жагаре. И часть молодых офицеров сделала выбор в пользу Жагаре, кто раньше, кто позже, обретя там, в итоге, свое семейное счастье (или несчастье). Другая часть офицеров, отдавших предпочтение Добеле, нашла свое семейное счастье (или несчастье) там. Не все, конечно, офицеры, условно говоря, жагарские или добельские, связали с себя с литовками и латышками, но многие.

Таким образом, офицерский состав 2-го дивизиона разделился на две группы — добельчан и жагарян, хотя и добельчане при случае не прочь были заглянуть в Жагаре и даже загулять там. В том числе и Женя Ермошкин, поделившийся своими наблюдениями:

Жагаре, Жагаре, второй твой этаж.
Отсюда начало берет кобеляж.
Отсюда дорога в Елгаву бежит.
На заднем сиденье Артюхин лежит.

Он выложил «Т» и, как истый пилот,
Он тело повел в боевой разворот,
Но в штопор свалился, с сиденья упал.
И чуть всю обшивку себе не порвал.

А рядом поручик глазеет в окно
И мысленно видит он только одно:
Елгава, Елгава, второй твой этаж...

Некоторые пояснения к стихотворению: «второй этаж» — ресторан и в Жагаре, и в Елгаве, «кобеляж» — думаю, в пояснениях не нуждается, «Артюхин» — Иван Егорович Артюхин — капитан, начальник заправочного отделения в 8-ой стартовой, батареи, женат, «поручик» — Валентин Пинин — ст. лейтенант, ст. оператор заправочного отделения 7-ой стартовой батареи, женат.

Офицеры 2 дивизиона в Жагаре

Евгений Ермошкин и сам, хотя был женат и имел квартиру в Добеле-2, не прочь был при случае наведаться в Жагаре на второй этаж или в užkandinė, посещение которых и состояние Ермошкина после посещения не всегда оставались не замеченными и становились достоянием гласности с не очень приятными последствиями для него. Правда, иногда из-за созвучия фамилий за его проступки перепадало мне от полкового начальства. Мне оставалось только отнекиваться, не мог же я заявить, что виноват Ермошкин, а не Ермолин, тем самым выдав его. Я помню, как отчитывал меня принародно замполит полка майор Моисеев на еженедельном совещании офицеров полка, которое проводилось по понедельникам в клубе 2-го дивизиона и на котором делался, как мы называли, «разбор полетов» за предыдущую неделю. Я думаю, что возможно еще с того времени за грехи Ермошкина был у политорганов полка и дивизии ко мне особый счет, из-за которого меня в течение нескольких лет не могли взять к себе в службы ни главный инженер дивизии полковник Рылов, ни начальник оперативного отделения управления дивизии полковник Лихолетов. Полковник Рылов откровенно мне сказал после очередной неудачной попытки перевести меня к себе в службу ракетного вооружения дивизии, что мою кандидатуру не пропускает политотдел, причем, без объяснения причин. Потом, уже работая в службе РВО дивизии помощником главного инженера, я сам столкнулся с подобной практикой, когда политотдел не пропускал отобранную нами для нашей службы РВО кандидатуру офицера из-за мнимых или действительных грешков лейтенантской молодости.

Кстати, если первую двойку мне поставил Володя Кириллов, то первое взыскание в виде выговора за грубое нарушение караульной службы обеспечил мне Женя Ермошкин, когда наложенное на него взыскание помощник начальника штаба полка по кадрам капитан Л.Смирнов записал в мою служебную карточку, о чем я узнал только при получении звания «майор», когда заводилась новая карточка. Я вообще никогда не назначался начальником караула, когда караул в дивизионе несли стартовые батареи. Даже дежурным по дивизиону заступал всего один или два раза в самом начале моей службы в качестве зампотеха 8 батареи, потому что в соответствии с установленным порядком зампотехи батарей назначались оперативными дежурными дивизиона, начальники отделений батарей — дежурными по дивизиону (иногда — начальниками караула), ст. техники (ст. операторы) батарей — начальниками караулов. Причина грубого нарушения лейтенантом Ермошкиным караульной службы мне была понятна, так же как и то, что он был не первый и не последний нарушитель. Говорят, что понять, значит, простить. Нет, простить нарушение устава, тем более, устава гарнизонной и караульной службы нельзя, ведь уставы пишутся кровью. Понять в данном случае, означает, найти объективную причину, по которой нарушался Устав гарнизонной и караульной службы во 2-ом рдн 867 рп, для того, чтобы не простить нарушителя, а устранить причину, толкающую на нарушение. Причина эта была в том, что отъезд офицеров дивизиона на «зимние квартиры» и смена караула происходила в одно время. А это значит, что если смена караула проходила в соответствие с Уставом, то начальник сменившегося караула не успевал к отходу автотранспорта в Добеле-2, вынужден был ночевать в дивизионе и мог попасть домой только на следующий день вечером. Вот и уходили начальники караулов из караула, грубо нарушая Устав гарнизонной и караульной службы, перепоручив сдачу караула сержанту — помощнику начальника караула, чтобы успеть на отъезжающий автотранспорт. Вообще несение караульной службы было тяжелым бременем для стартовых батарей, практически «через день на ремень», как говорят в армии, в течение недели, свободной от несения боевого дежурства. Это бремя было снято только в марте 1964 году, когда в штат рдн была введена рота охраны — РЭЗМ (рота электрозаграждения и минирования).

После этого небольшого экскурса в особенности караульной службы возвращаюсь в Жагаре. Да и командование полка, дивизиона и РТБ в лице отдельных представителей тоже не чурались города Жагаре, особенно его «второго этажа». Это ведь из жагарских чепков и ресторана был запущен в оборот майором Борисом Ивановичем Смирновым, заместителем начальника штаба полка, «Раствор Моисеева», смесь водки с ликером или вином в различных пропорциях — кому как нравилось, большим почитателем коего был начальник штаба полка подполковник Моисеев, в честь которого и назван был бодрящий напиток Борисом Ивановичем, продолжившим традицию употребления сего раствора в городе Жагаре вместе с другими офицерами управления полка и дивизиона.

Про «луноходы» и транспортную проблему

Была и я считаю, что до конца она так и не была решена должным образом, проблема транспортная, а точнее проблема перевозки офицерского состава, сверхсрочнослужащих (прапорщиков), вольнонаемных лиц из жилого городка полка в Добеле-2 к месту службы и работы и обратно. Штатный автобус дивизиона курганского производства на базе ГАЗ-51 или ПАЗ с количеством посадочных мест до 24 обеспечить перевозку такого количества человек физически не мог. В дивизионе насчитывалось до 100 человек, указанных категорий, и, хотя часть офицеров и прапорщиков была занята на боевом дежурстве, в нарядах, командировках и отпусках, все равно, чтобы вместить оставшихся надо было иметь, по крайней мере, три таких автобуса. Кроме того, отдельные крупные подразделения, как УС, ГР, ББО, вообще не имели штатного транспорта для перевозки офицеров и личного состава. Не было другого выхода, кроме использования бортовых автомашин с тентами (ЗИЛ-157) — знаменитых «луноходов», до тех пор, пока не появились другие варианты перевозки людей.

ЗИЛ-157.

Итак, и зимой, и летом, и осенью, и весной, и в зной, и в холод, и в пыль, и в грязь приходилось добираться на службу и со службы в кузове автомобиля ЗИЛ-157 на расстояние более 40 км до 2-го дивизиона и штаба полка, по, большей части, грунтовой дороге. Я уж не говорю о холоде зимой в продуваемом ветром кузове, хоть и под тентом. Особенно неуютно было тем, кто оказывался у заднего борта «лунохода», когда пыль летом, снег зимой, грязь из под задних колес автомобиля попадали в кузов. Согреться чем-либо в таких условиях было практически невозможно. Многие офицеры одевались в техническое зимнее обмундирование, в технические куртки. Пытаясь хоть как-то согреться, разводили огонь в ведре, поставленном в кузове. Толку от этого никакого не было, в лучшем случае могли согреть руки над огнем, близь сидящие к ведру. А что было делать тем, у кого не было теплых курток, или тем, кто жил в дивизионе и, вырываясь в город, переодевался в гражданскую одежду — туфли, пальто или куртки на рыбьем меху? Дрожали, думая о том, как бы быстрее доехать до города, если возвращались со службы, и принять на борт что-нибудь горячительное сугрева для. Если утром ехали на службу, то хотелось побыстрее попасть в офицерскую столовую к горячему завтраку по летной норме.

ЗИЛ-157.

Тут необходимо сделать пояснение об установленной системе использования автотранспорта в РВСН.

Во-первых, на каждые сутки автослужбой дивизиона составлялся план выхода машин, утверждаемый командиром дивизиона, на основании которого выписывались путевые листы.

Во-вторых, на каждое транспортное средство назначался старший машины, фамилия которого указывалась в путевом листе.

В-третьих, старший машины лично должен был получить машину в автопарке и после возвращения сдать с соответствующей отметкой в журнале учета выхода машин у дежурного по автопарку. Конечно, допускались исключения, но только для персональных машин командира полка, его заместителей, командира дивизиона.

В-четвертых, были установлены требования к старшему машины и водителю, которые были нанесены краской на лобовое стекло машины следующего содержания: «Приказ! Старший машины, руководи водителем, не отбирая руля!» и «Приказ! Водитель машины, не превышай установленной скорости движения в 40 км/час!».

Конечно, все это создавало определенные неудобства в использовании автотранспорта, хотя было и понятно, что все эти правила были приняты не от хорошей жизни, а из-за печального опыта использования автотранспорта при становлении РВСН.

Должен сказать честно, хотя это для ракетчиков, конечно же, не секрет, что если приказ старшему машины: «руководить водителем, не отбирая руля» в принципе соблюдался, то приказ не превышать установленную скорость движения в 40 км/час больше не соблюдался, чем соблюдался, что иногда приводило к печальным последствиям. Такие последствия случались и в нашем ракетном полку.

Как-то в один из летних дней 1970 или 1971 года, когда офицеры управления полка еще не разошлись по кабинетам после обеда, а перекуривали или просто кучковались на бетонке перед офицерской столовой и штабом полка, произошло два события, с собой вроде бы и не связанных, но которые оба могли иметь трагические последствия. Сначало поступило сообщение из медпункта дивизиона о том, что требуется срочно отправить в елгавский госпиталь капитана Гомонова — начальника службы ГСМ полка. Ему по какой-то надобности делали клизму в медпункте дивизиона, но вместо дистиллированной воды по ошибке влили 30% раствор перекиси водорода — пергидроли, перепутав каким-то образом бутыли с водой и перекисью водорода, хотя по всем медицинским правилам бутыли должны были быть соответствующим образом подписаны. В результате у него пошла бурная пена из всех щелей — требовалась срочная промывка организма и нейтрализация перекиси водорода. Наверное, многие испытали на себе, как пенится перекись водорода при обеззараживании мелких ранок и ссадин слабым раствором перекиси водорода.

Опыт применения пергидроли не по назначению во 2-ом дивизионе был. О нем мало кто знал, кроме участников и непосредственных свидетелей этого случая, когда один из офицеров, запивая спирт, хватанул по ошибке изрядный глоток пергидроля из стакана, в котором вместо воды оказалась пергидроль, заготовленная для отбеливания волос крашенной блондинкой — продавщицей солдатского магазина — чайной, где этот случай и имел место быть после закрытия магазина. Дело закончилось тогда благополучно, ограничившись обильной пеной изо рта потерпевшего, благодаря тут же проведенной нейтрализации обильным количеством выпитой воды.

Возвращаюсь, собственно, ко второму событию этого летнего дня — автомобильному. Не успели мы очухаться от медицинской истории, воспринятой нами, скорее, как трагикомическая, как поступило сообщение о том, что только что произошло ДТП с неизвестными последствиями с автомобилем 2-го дивизиона на дороге, ведущей из поселка Букайши в сторону дивизиона. Кто-то из офицеров возвращался из Жагаре в дивизион на автобусе и подхватил на дороге солдата, бежавшего в дивизион c места происшествия, чтобы сообщить о ДТП.

Заместитель начальника штаба полка майор Смирнов, я и еще кто-то из офицеров заскакиваем в автобус, благо он в этот момент находился на стоянке рядом со штабом полка, и мчимся к месту происшествия. Выскакиваем из нашего леса на дорогу Жагаре — Тервете, поворачиваем налево на Жагаре, через несколько сот метров сворачиваем направо на дорогу, ведущую к поселку Букайши. И уже издалека видим что-то неладное: автомобиль УРАЛ-375 находится не на дороге, а лежит на боку в стороне от дороги в поле. Подъезжаем, действительно, УРАЛ-375 лежит на левом боку метрах в 20 от дороги, в поле. У машины топчется с убитым видом старший машины старший лейтенант Петрунин — командир взвода РЭЗМ

2-го рдн. К счастью никто не пострадал — ни старший машины, ни водитель, ни солдаты, отделавшиеся только испугом. Без слов было понятно, что водитель превысил установленную приказом скорость, что старший машины не руководил водителем, не отбирая руля, что на крутом повороте (почти 90 градусов) водитель не сбросил скорость, не справился с управлением, не вписался в поворот. Автомобиль перелетел через кювет, опрокинулся на левый бок и пропахал метров 20 по земле, сорвав при этом крышку бензобака. Самое страшное, кроме разбитого автомобиля, было то, что вокруг на земле был разлит бензин, причем, высокооктановый, марки Б-70. На этот раз обошлось — из дивизиона прибыла команда с подъемным краном, пожарной машиной и разбитый УРАЛ притащили в дивизион. Но не всегда ДТП ограничивались только разбитой машиной. В ДТП погиб заместитель командира полка по тылу подполковник Луговой, начальник МТО 2-го дивизиона капитан Шевелев, начальник отделения капитан Пустовалов (правда, на личном автомобиле)...

Я отвлекся, возвращаюсь снова к нашим баранам, то бишь к нашим «луноходам» для перевозки офицерского состава. Понятно, что надо было что-то делать. Вывод напрашивался сам собой: нечего ждать милости от природы и начальства и проблему решать самим и самым естественным образом — поставить в кузов ЗИЛ-157 вместо тента будку. Что со временем было сделано начальником автослужбы дивизиона старшим лейтенантом В.Денисовым с помощью то ли колхозных мастерских, то ли мастерских сельхозтехники. Будку сразу в «ракетном» народе окрестили «душегубкой» по аналогии с немецким «газвагеном» из-за отсутствия окон и вентиляции, учитывая еще и то обстоятельство, что в нее набивалось человек 20-25. Опыт эксплуатации потребовал модернизации, хотя бы в виде открывающихся окон. Застекленные окна были поставлены. В окончательном варианте это сооружение получило название ДДМ — душегубка Денисова модернизированная.

Проблема перевозки людей была в какой-то степени решена только тогда, когда в войска стали поступать КУНГи — кузова универсальные герметизированные, которые устанавливались на шасси ЗИЛ-157 вместо бортовых кузовов и позднее на шасси ЗИЛ-131. Конечно, КУНГ не салон автобуса, как и подвеска армейского грузовика не мягкие рессоры автобуса, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба. КУНГи возложенную на них задачу выполнили, оставаясь основным средством перевозки личного состава в частях РСД. Думаю, что и сейчас их продолжают эксплуатировать в РВСН, используя универсальность КУНГов для перевозки людей. Но и после появления КУНГов в дивизионах продолжались поиски путей улучшения условий перевозки людей, повышения комфортности перевозки. Собственно говоря, выбор был невелик, точнее, его вообще не было — нужны были автобусы. Естественно, что ни купить, ни обменять грузовик на автобус полк не мог, оставалось одно — налаживание отношений и взаимодействие с местными АТП и прочими организациями, имеющие автотранспорт, в том числе автобусы, подлежащие списанию. Таким образом были добыты списанные автобусы, которые после соответствующего ремонта, какое-то время использовались в дивизионах для перевозки офицерского состава на службу и со службы.

Офицеры 2 дивизиона 867 ракетного полка

Некоторые детали из истории перевозок офицерского состава в полку и дивизионах, дающие определенное представление об особенностях нашей ракетной жизни тогда.

Автобус управления полка ПАЗ-652, постоянный старший автобуса — начальник финансового довольствия полка капитан В.Кибирев. К своим обязанностям старшего относился крайне ответственно, всячески оберегая автобус от проникновения посторонних лиц, а проще говоря, офицеров дивизиона, пока не займут места офицеры управления полка. И только, если оставались свободные места в салоне автобуса, пропускал посторонних в автобус. Справедливости ради надо сказать, что офицеры дивизиона и не стремились воспользоваться полковым автобусом, не желая ощущать свою второсортность в качестве просителей. А вот транспортные средства дивизиона, особенно ГУНГи, были открыты для всех желающих воспользоваться ими.

Помню автобус дивизиона, произведенный на курганском автобусном заводе и сделанный на базе ГАЗ-51, — типичный автобус сельской глубинки в 50-60 гг. прошлого века и войсковых частей, расположенных там же. Грязнозеленого цвета он выглядел как гадкий утенок рядом с белоснежным лебедем — автобусом павловского завода ПАЗ-652. Старшим автобуса назначался кто-нибудь из командиров батарей, не находящихся на боевом дежурстве. Если это был человек не курящий, то, как старший автобуса, он пресекал попытки закурить курильщиков, вызывая, естественно, недовольство у курильщиков и не только у них. Это сейчас считается само собой разумеющимся, что в автобусах не курят, и никому в голову не придет закурить, но 50 лет назад дело обстояло иначе, как иначе обстояло дело с употреблением мата и ненормативной лексики. Чего греха таить, мат в армии использовался, особенно никого не шокируя в мужских коллективах, но совершенно недопустимым было использование его и другой ненормативной лексики в кино, на телевидении, в книгах и СМИ, в отличие от нынешних «демократических» времен, когда мат распространился из солдатских казарм в кино, на телевидение, на страницы книг, газет и журналов.

На почве курения в автобусе случались и конфликты, если в наш автобус подсаживался кто-нибудь из курящих старших офицеров не нашего дивизиона. В связи с этим вспоминается один случай, свидетелем которого пришлось быть мне при поездке в Добеле-2. Однажды, при отъезде из дивизиона в Добеле-2, случилось так, что в автобусе не оказалось никого из командования дивизиона. Возможно, кто-то поехал с командиром дивизиона майором И.Г.Пармоном на его машине ГАЗ-69, возможно, кто-то был занят по службе, зато вместе с нами, офицерами дивизиона, в автобус сел командир дивизиона транспортировки и заправки КРТ майор Дмитриев, заняв место на сиденье за спиной водителя автобуса. Старший автобуса, как обычно, занял место старшего у двери автобуса с правой стороны салона, чтобы руководить водителем, не отбирая руля, и дал команду водителю «Трогай». Автобус тронулся в путь.

Майор Дмитриев — бывший летчик, здоровый, крепкий мужик, через какое-то время достал сигарету и закурил.

— Товарищ майор, у нас не курят, — сделал замечание старший автобуса. На что майор Дмитриев ответил:

— У вас не курят, а я курю. И кто дал тебе право, капитан, делать замечание старшим по званию и должности?

Это был нокдаун, но капитан еще пытался сопротивляться:

— Я Вам говорю ни как офицер, а как человек.

На что последовал безжалостный удар:

— А кто тебе сказал, что ты человек?

И, повернувшись к офицерам майор Дмитриев, добавил:

— Закуривай, ребята!

Это уже был нокаут. Ребята оживились и с радостью закурили. Старший автобуса молчал, ни на кого не глядя, потрясенный нанесенным ударом. Я понимаю, что в душе у него все клокотало от обиды и возмущения. Требовалось дать выход своему возмущению, что он и сделал, когда автобус проехал Кроньауце. Он дал команду водителю остановить автобус и вышел вон в осеннюю тьму и сырость, нарушив обязанности старшего автобуса. Должен признаться, что может быть это было и нехорошо, но горевать никто не стал по этому поводу, а с еще большим оживлением мы продолжили путь в Добеле-2.

Боевая подготовка: «Делай, как я»
и «Подготовь себе замену»

Майор С.Н. Ермолин, 1973 год.

Главным событием 1962 года в нашей ракетной жизни был, конечно, так называемый Карибский кризис и связанное с ним боевое дежурство в повышенной боевой готовности в период с 11 сентября по 22 ноября. Хотя наш полк и не принимал непосредственного участия в операции «Анадырь», как Плунгенский ракетный полк, но подготовка к этой операции в какой-то степени коснулась и других полков дивизии, в том числе и нашего. Но это произойдет только в середине лета и об этом я скажу ниже, а пока полк, дивизионы, батареи продолжали нести боевое дежурство в постоянной боевой готовности и заниматься в соответствие с планами боевой подготовки, совершенствуя подготовку личного состава, в первую очередь специальную подготовку — теоретическую и практическую. Надо сказать, что в первые годы после формирования ракетных полков требования к специальной подготовке личного состава были очень высокими, в том числе к теоретической подготовке. Со временем основное внимание стало обращаться на практическую подготовку, а требования к теоретической подготовке значительно уменьшились. Но это произойдет со временем по мере накопления опыта эксплуатации ракетного вооружения и опыта подготовки и проведения пусков ракет.

Специальная подготовка личного состава проводилась офицерами стартовых батарей в учебном корпусе дивизиона, размещенном в таком же сборно-щитовом бараке, как и казармы. Собственно говоря, во 2-ом дивизионе было 2 учебных корпуса, размещенных по обе стороны от бетонки, ведущей к солдатской столовой, даже два с половиной. С правой стороны, сразу за КП полка по направлению к солдатской столовой, сборно-щитовой барак, где размещался учебный корпус дивизиона и секретная часть дивизиона. Далее — сборно-щитовой барак, в одной половине которого располагался штаб дивизиона, а в другой — учебные классы, но сначала, пока не было построено здание офицерской столовой, в этой половине размещалась офицерская столовая. С левой стороны от бетонки — сборно-щитовой барак другого учебного корпуса, половину которого занимали классы связистов УС, а половину — спортивный зал. Но спортивный зал появится позже, а в 1962 году в этой половине было устроено женское общежитие для появившихся в 1962 году женщин-военнослужащих (солдаток, как их называли) узла связи полка. Прошло время и после женщин-военнослужащих какое-то время там жили семьи офицеров, жены которых работали официантками в офицерской столовой дивизиона и которые предпочитали жить в дивизионе, чем каждый день мотаться на «луноходах» (ЗИЛ-157) за 40 км в Добеле-2 в свои квартиры. С этим учебным корпусом связано еще одно событие, которое могло иметь самые негативные последствия для командования полка, свидетелем и участником которого мне пришлось стать. Я находился на боевом дежурстве в качестве командира дежурных сил полка, когда в одно прекрасное летнее утро 1975 года меня разбудил громкий стук в дверь комнаты в офицерской гостинице управления полка, где я спал, и громкий крик подполковника Винокурова, главного инженера РТБ, тоже находящегося на боевом дежурстве и спавшего в соседней комнате:

— Сергей! Вставай! Пожар! Горит учебный корпус!

Взглянул на часы — 6 часов. Быстро одеваюсь, выскакиваю из гостиницы и по бетонке бегу в сторону учебных корпусов, а в голове страшная картина: пылающий учебный корпус вместе с секретной частью. Приближаюсь ближе — слева, где основной учебный корпус вместе с секретной частью, тихо — ни дыма, ни огня. Немного отлегло, но справа от бетонки у второго учебного корпуса с торца стоит работающий водообмывщик, водитель с брандспойтом в руках, снуют несколько солдат и дежурный по дивизиону. Открытого огня нет, но дым идет из окна учебного класса, из чердачного окна и из дверей учебного корпуса. Дежурный по дивизиону, к сожалению не помню его фамилии и должности, доложил, что проходя мимо учебного корпуса, заметил огонь в окне класса связистов. Горела электропроводка и кусок поверхности внутренней стены класса под ней, поэтому-то и были видны через окно всполохи пламени. Очевидно, недавно произошло короткое замыкание. Он не растерялся, не стал искать вышестоящих начальников, а немедленно поднял пожарную команду дивизиона, которая из пожарного депо на пожарной машине сразу же прибыла к учебному корпусу и водой из пожарной машины сбила открытое пламя в классе, но, очевидно, продолжалось тление или скрытое горение внутри перегородки и в потолочном перекрытии класса, потому что выделение дыма не прекратилось — и класс, и коридор, и чердак были сильно задымлены. Когда я подошел, пожарной машины рядом с учебным корпусом не было. Она убыла для заправки водой, а вместо нее работал водообмывщик, вызванный дежурным по дивизиону из автопарка. Опасность возникновения открытого очага огня и распространения огня по внутренним перегородкам и, особенно, по потолочному перекрытию сохранялась, а, значит, сохранялась возможность пожара, способного за несколько минут уничтожить деревянное, хорошо просушенное за 15 лет эксплуатации здание. И такие случаи в ракетных частях были — сборно-щитовые бараки горели, как порох. Поэтому для надежности даю команду дежурному по дивизиону вызвать остальные водообмывщики дивизиона из автопарка, кроме двух, находящихся в боксе с агрегатами 8Г11, заполненных перекисью водорода. Это еще 5 водообмывщиков, естественно, заполненных водой. Продолжали заливать водой здание изнутри и с чердака, пока не убедились, что опасности возникновения огня нет. К 7 часам утра, как раз к подъему личного состава, все противопожарные мероприятия были завершены и можно было оценить урон, нанесенный зданию учебного корпуса огнем и водой. По сравнению с тем, что могло быть, урон был мизерный. Обгорела часть внутренней стены одного класса, были залиты водой сам класс, коридор, часть чердака и потолочное перекрытие над частью учебных классов. Отпускаю всех участвовавших в тушении пожара людей и технику, но на всякий «пожарный случай» оставляю у учебного корпуса один водообмывщик с водителем с задачей следить за зданием и при необходимости немедленно использовать воду, а сам иду на КП полка, чтобы позвонить и доложить командиру полка подполковнику Анатолию Дмитриевичу Краснову о происшествии. Наверх докладывал сам командир полка, если докладывал.

Возвращаюсь к учебно-материальной базе. Излишне говорить, что учебно-материальная база дивизиона создавалась и совершенствовалась силами офицерского и личного состава дивизиона. Конечно же, она была достаточно скромная, конечно же, не было никаких электронных тренажеров и стендов, не было и тренажеров механических, позволяющих отрабатывать те или иные технологические операции, как на борту ракеты, так и на наземном оборудовании — агрегатах и пультах. Со временем, когда появилась возможность, кое-какие механические тренажеры были сделаны, учебные классы были соединены циркулярной связью, что позволяло провести командиру батареи комплексный тренаж со всеми отделениями. А пока учебные классы были оборудованы развешанными на стенах рисунками узлов и механизмов, графиками и схемами, иллюстрирующими принципы действия и работу приборов и агрегатов, иногда электрифицированными, и классными досками с мелом. Можно сказать, что специальная подготовка в учебных классах была сугубо теоретической. Практикой овладевали непосредственно на технике во время технического обслуживания (регламента) и на комплексных занятиях (КЗ) — высшей форме специальной и тактико-специальной подготовки офицеров и личного состава стартовых батарей.

Основным средством обучения личного состава была учебная литература: секретная, для служебного пользования, несекретная. Все, что касалось ракеты, боевые графики, инструкции, технические описания и инструкции по эксплуатации некоторых агрегатов наземного оборудования (Руководства службы) носило гриф «секретно», поэтому никаких тетрадей для записей у личного состава не было и быть не могло, в отличие от офицеров, которые имели и обязаны были иметь секретные рабочие тетради для специальной подготовки. Обучение и усвоение учебного материала личным составом проходило только на слух и по схемам, чертежам и рисункам. Офицеры получали необходимые секретные документы в секретной части дивизиона и доводили до личного состава нужный материал в части касающейся того или иного номера боевого расчета. Был один документ, который должен был знать весь без исключения личный состав стартовых батарей, причем, знать очень хорошо (как «Отче наш»). Это Инструкция по технике безопасности при работе с КРТ — знаменитая Ин-21, без знания которой никто не мог быть допущен к работе на ракетной технике и к подготовке и проведению пусков ракет. Учитывая секретную специфику всей службы в РВСН, а так же и постоянное обращение с секретными документами офицерского состава, требовалось знание и соблюдение требований еще одного важнейшего документа, определявшего порядок обращения с секретными документами — приказа МО СССР №010. Нарушение требований этого приказа, я уж не говорю об утрате секретного документа, могли иметь самые негативные последствия для служебного роста нарушителя.

Забегая вперед скажу, что, к сожалению, в полку имела место пропажа нескольких листов из секретного документа. Где-то в конце 1964 или в начале 1965 года случилась пренеприятная история, связанная с секретной инструкцией по технике безопасности Ин-21. Один из офицеров службы РВО полка, получая Ин-21 в секретной части полка, обнаружил отсутствие двух листов в инструкции. Поиски вырванных листов в секретной части и попытки найти их в штабе полка ни к чему не привели. Это было ЧП. Естественно, что к выяснению обстоятельств происшествия, поискам злоумышленника и самих пропавших листов подключились и офицеры особых отделов, и офицеры соответствующих служб дивизии, армии и ГШ РВСН. И хотя это ЧП произошло в штабе полка и дивизиона не касалось, косвенное участие в работе комиссии пришлось принять и мне, старшему инженеру дивизиона по заправке. Надо было объяснить, что пропавшие листы не содержат секретной информации и тем самым несколько снизить остроту ситуации и возможные отрицательные последствия ЧП. Это мне удалось, потому что пропавшие листы действительно не содержали секретной информации. На пропавших листах описывались физико-химические свойства пускового горючего ТГ-02 и меры безопасности при обращении с ним. ТГ-02 это известное еще со времен войны ракетное горючее, использовавшееся немцами под названием «Тонка» и описанное в нашей открытой печати. Для доказательства этого факта я представил членам комиссии имевшиеся у меня книги по ракетной тематике. Мои объяснения были приняты, хотя, конечно же, сам факт наличия документа с описанием ракетного горючего на «Техскладах» (такова была легенда прикрытия) был секретным и оставался открытым вопрос: кто вырвал листы из инструкции Ин-21 и с какой целью? Шпионская версия была отвергнута сразу: какой смысл было вырывать два листа, тем более с несекретными данными, когда можно было похитить саму инструкцию. Оставались еще две версии: первая — злонамеренное похищение листов из секретной инструкции с целью доставить крупную неприятность конкретному офицеру и вторая, совершенно нелепая — возможно кто-то из писарей, не думая, воспользовался этими листами вместо туалетной бумаги. Версия, конечно, мало убедительная, но она давала направление поиска пропавших листов, тем более, что и в случае первой версии злоумышленник мог смыть листы в туалете штаба полка или, если это был кто-то из солдат-писарей, выбросить их еще и в наружном туалете рядом с казармой. Поиски начали с ближайшего к казарме писарей наружного туалета. Надо было вскрыть выгребную яму и исследовать ее содержимое, а для этого содержимое извлечь из ямы и разложить на поверхности. Хорошо, что была зима и содержимое было в застывшем состоянии. Вскрыли, извлекли, разложили, исследовали каждую бумажку... Безрезультатно. Но в итоге туалетно-канализационное направление поиска пропавших листов оказалось плодотворным. Листы были обнаружены на станции перекачки канализационных стоков, расположенной в лесу за пределами территории дивизиона, — зацепились за решетку сливной трубы. ЧП завершилось достаточно благополучно — пропавшие листы обнаружили, хотя злоумышленника так и не нашли. Какие были дисциплинарные последствия, не знаю, наверное, были.

Возвращаюсь к особенностям специальной подготовки личного состава и используемой для этого учебной литературы. Гриф «Для служебного пользования» имели инструкции по обслуживанию наземного ракетного вооружения (регламенты) — агрегатов и отдельных пультов и приборов, руководства служб на отдельные агрегаты наземного оборудования. Кроме секретных документов и документов для служебного пользования для обучения личного состава и для эксплуатации некоторых агрегатов наземного оборудования, как правило общевойскового назначения, вроде компрессорной установки 8Г33У или дизельных электростанций ЭСД-20 и ЭСД-50, использовались и несекретные документы — руководства служб на эти агрегаты. Можно сказать, что учебной литературы было достаточно для качественного обучения личного состава. Но, как известно, теория без практики мертва, а на практике требовались номера боевого расчета, способные вовремя и качественно с соблюдением всех мер безопасности выполнить боевую задачу — подготовить и провести пуск ракеты, то есть каждому на своем месте выполнить ряд технологических операций на ракете и наземном оборудовании. И тут на первый план выходила практическая подготовка личного состава и, как средство быстрой и надежной подготовки номеров боевых расчетов, два основополагающих принципа обучения номера боевого расчета номером боевого расчета. Первый — «делай, как я», второй — «подготовь себе замену». Применялись эти два принципа обучения при работе на технике, при проведении технического обслуживания (регламента) техники и на комплексных занятиях (КЗ).

8К63. Комплексное занятие.

Что такое комплексное занятие? Это занятие различных степеней боевой готовности, перевод из одной степени боевой готовности в другую и имитация пуска ракеты из различных степеней боевой готовности личным составом стартовой батареи, проводимое на своей штатной ракетной технике и учебно-боевой ракете. О некоторых особенностях проведения КЗ, в том числе во 2-ом рдн 867 рп, хотелось бы сказать несколько слов. В соответствии с планом боевой подготовки каждая стартовая батарея должна была проводить по два КЗ в месяц, то есть всего плановых 24 КЗ за год. Причем, в месяце одно КЗ должно было быть дневным, другое — ночным. Из этих плановых 24-х КЗ с началом проведения КЗ с реальной заправкой КРТ в 1964 году каждая стартовая батарея проводила в течение года 2 КЗ с заправкой КРТ — одно зимой, другое летом, одно ночное, другое дневное. Кроме плановых КЗ были КЗ и неплановые — при проверках различного уровня, при подготовке к выезду на полигон для проведения учебно-боевых пусков ракет. Кажется со стороны, что два КЗ в месяц это совсем немного и надо проводить, по крайней мере, КЗ каждую неделю. Так показалось и мне, молодому лейтенанту, только что прибывшему в дивизион, когда командир дивизиона майор Пармон беседовал со мной и в общих чертах знакомил меня с обстановкой в дивизионе, с задачами и проблемами, решаемыми личным составом дивизиона, и со стоящими передо мной задачами как заместителем командира батареи по технической части. В том числе он упомянул комплексные занятия и необходимость скорейшего получения мною допуска к работе за командира батареи при подготовке и проведении пусков ракет. По молодости лет и неопытности я выразил сомнение в достаточности 2-х КЗ в месяц, на что майор Пармон с усмешкой мне ответил:

— Посмотрим, что ты скажешь через два-три месяца.

Надо сказать, что о комплексных занятиях у меня было довольно смутное представление, вернее, его не было никакого. Во время учебы в Академии мы были на полигоне Капустин Яр, наблюдали с безопасного расстояния учебно-боевой пуск ракеты Р-12, но не присутствовали на стартовой позиции во время подготовки ракеты к пуску боевым расчетом. Были на полевой технической позиции, где отделение технической батареи, проверяло боевую ракету Р-12 перед пуском, но проверка ракеты на технической позиции технической батареей и подготовка ракеты к пуску на боевой стартовой позиции стартовой батареей вещи совершенно разные и несопоставимые. В чем я и убедился в течение ближайших месяцев службы в должности заместителя командира стартовой батареи по технической части и понял, что кроме боевой подготовки и КЗ батарея должна нести караульную службу, обслуживать технику, выполнять массу хозяйственных работ по обустройству боевой стартовой позиции, парко-гаражной группы, своей казармы... Так что скоро предсказание командира дивизиона майора Пармона сбылось и мои сомнения относительно количества КЗ развеялись и стало понятно, что два КЗ в месяц — самая оптимальная норма, вполне обеспечивающая при соответствующей организации качественную подготовку личного состава стартовой батареи.

Конечно, не всегда и все проходило гладко во время проведения комплексных занятий. На наше время выпал период массового развертывания ракетных комплексов средней дальности Р-12, а значит и освоения новой техники, что влекло за собой появления, как всегда это бывает в таких случаях, проблем технического, технологического и эксплуатационного характера, связанных как с техникой, так и с личным составом, особенно офицерским, как носителем и накопителем опыта использования ракетного вооружения. Как говорится, солдаты приходят и уходят, а офицеры остаются, передавая свой опыт меняющемуся личному составу. Но чтобы приобрести опыт, нужно определенное время работы на ракетном вооружении, включая техническое обслуживание и подготовку и проведение пусков ракет, хотя бы условных во время комплексных занятий. Такого опыта в первые годы было недостаточно — офицеры молодые, техника новая, в процессе эксплуатации которой проявлялись некоторые конструктивные, технологические и эксплуатационные недостатки, что тоже вызывало дополнительные проблемы. Шло время, офицеры набирались ума-разума, совершенствовались боевые графики, «притирались» техника к личному составу и личный состав к технике, устранялись выявленные недостатки и улучшались технические качества ракетного вооружения в масштабе Ракетных войск проведением так называемых «доработок» агрегатов и систем представителями заводов-изготовителей, ремонтных заводов Ракетных войск, силами личного состава ракетных полков. Но я несколько отвлекся и забежал вперед, поэтому возвращаюсь назад к комплексным занятия и к проблемам, которые возникали при их проведении, к правилам, которые должны были неукоснительно соблюдаться при этом, и особенностям проведения комплексных занятий.

«Все на тележку!»

ОСОБЕННОСТИ ПРОВЕДЕНИЯ КОМПЛЕКСНЫХ ЗАНЯТИЙ

Для проведения комплексных занятий стартовыми батареями каждый ракетный дивизион укомплектовывался учебно-боевой ракетой Р-12 (8К63), предметом заботы и головной боли главного инженера дивизиона (заместителя командира дивизиона по ракетному вооружению), который должен был обеспечить ее постоянную боевую готовность к использованию стартовыми батареями для проведения комплексных занятий. А это значит, контроль за техническим состоянием ракеты и грунтовой тележки 8Т115, на которую она была уложена, за приведением стартовой батареей ракеты и тележки в исходное состояние после комплексного занятия, и организация проведения своевременного регламента ракеты технической батареей (отделением регламентных работ).

8К63. Комплексное занятие.

В первые годы, пока было свободно сооружение №2-4, расположенное рядом с технической зоной РТБ, зачехленная гермоукупоркой учебно-боевая ракета на грунтовой тележке 8Т115 хранилась в этом сооружении. Это создавало определенные трудности для стартовой батареи, потому что перед проведением комплексного занятия ракету надо было доставит на БСП стартовой батареи и расположить ее рядом с сооружением №2 — хранилищем боезапаса. А это значит посылать офицера с машиной и личным составом для ее транспортировки из сооружения №2-4 через жилую зону дивизиона на БСП стартовой батареи. Но это только полдела, после окончания комплексного занятия ракету необходимо было оттранспортировать к сооружению №2-4 и вручную закатить ее задом в хранилище, обеспечив безопасность личного состава и сохранность ракеты с тележкой и ворот хранилища. Дело в том, что, как правило, эту операцию приходилось выполнять в темное время, вечером или ночью, после окончания комплексного занятия с уставшим личным составом, мечтавшим об ужине или отдыхе. Вот такая была одна из особенностей проведения КЗ во 2-ом рдн 867 рп. В последующем эта особенность была снята: учебную ракету стали оставлять после комплексных занятий на БСП у сооружений №2 и стартовой батарее, которой предстояло проводить комплексное занятие, оставалось только перевезти ракету с тележкой на свою стартовую позицию и поставить ракету у ворот своего хранилища боезапаса. После комплексного занятия просто откатить тележку с ракетой к своему хранилищу боезапаса. Разумеется, вручную, личным составом батареи.

8К63. Комплексное занятие.

Надо сказать, и это еще одна особенность при проведении комплексных занятий, что все перемещения ракеты с грунтовой тележкой на стартовой позиции батарей проводились вручную, для чего приходилось привлекать почти весь личный состав батареи, находящейся на стартовой позиции. Необходимо было грунтовую тележку с ракетой переместить от сооружения №2 на стартовую позицию и установить тележку с ракетой у пускового стола строго по оси «установщик 8У210 — пусковой стол 8У217» с другой стороны пускового стола. Руководил транспортировкой командир батареи. По команде командира «Все на тележку!» личный состав батареи бегом бросался к тележке, распределялся вдоль тележки с обоих сторон, два воина брались за дышло тележки и по команде командира батареи начиналось перемещение тележки с ракетой к пусковому столу, корректируемое командами командира батареи: «Дышло влево», Дышло вправо», «Все к столу», «Все от стола» и снова «Все к столу» до тех пор пока тележка с ракетой точно не устанавливалась по осевой линии «установщик — стол». После установки ракеты на пусковой стол и опускания тележки снова подавалась команда «Все на тележку» и команда «Все от стола», по которой тележка откатывалась от пускового стола за пределы стартовой позиции. Во время КЗ после проведения условного пуска ракеты и подготовки к снятию ракеты с пускового стола опять звучала команды «Все на тележку», «Дышло влево», «Дышло вправо», «Все к столу», тележка подкатывалась к столу... После снятия ракеты со стола тележка с ракетой под эти же команды откатывалась к сооружению №2. Учитывая габариты грунтовой тележки (длина 22,85 м, ширина 2,72 м), общий вес тележки и ракеты (около 18 т) и расстояние от сооружения №2 до пускового стола (около 100 м), перемещение тележки с ракетой вручную требовало определенных физических усилий от личного состава.

К особенностям проведения комплексных занятий можно отнести и развертывание и свертывание кабельной сети на стартовой позиции — операций достаточно трудоемких, требующих для своевременного выполнения привлечения в помощь номерам расчета электроогневого отделения номеров расчетов стартового и двигательного отделений в качестве живой силы для переноса кабелей и раскладывания их по желобам. Эта особенность была устранена только после того, как с совершенствованием боевых графиков кабельная сеть в постоянной боевой готовности была развернута на стартовой позиции.

К еще одной особенности проведения комплексных занятий во втором дивизионе можно отнести и доставку ГЧ на стартовую позицию батареи, хотя, может быть, это и не особенность 2-го рдн 867 рп, а норма. Дело в том, что во втором дивизионе техническая зона (БСП) дивизиона и техническая зона РТБ были разнесены и отделены друг от друга жилой зоной дивизиона, в отличие от первого дивизиона, где техническая зона РТБ размещалась на технической зоне дивизиона. При проведении комплексного занятия командир батареи второго дивизиона с доверенностью должен был прибыть вместе с машиной прикрытия с личным составом к технической позиции РТБ, встретить там расчет стыковки со стыковочной машиной 8Т318 с ГЧ и машиной обогрева ГЧ 8Н217 и сопровождать их на свою стартовую позицию.

ПРАВИЛА ПРОВЕДЕНИЯ КОМПЛЕКСНЫХ ЗАНЯТИЙ

А теперь об установленных и незыблемо выполняемых правилах проведения комплексных занятий. Во-первых, к работе на ракетном вооружении и проведению комплексных занятий допускался личный состав только после сдачи зачета на допуск к работе комиссией дивизиона (полка) с отданием письменного приказа по полку и вручением заверенного печатью полка Удостоверения о допуске к работе по специальности в качестве номера расчета отделения.

Во-вторых, на каждое комплексное занятие назначался ответственный от командования дивизиона (КЗ с заправкой — отдельная тема). Обычно это был или командир дивизиона, или его заместитель, или главный инженер дивизиона. Иногда — начальник штаба дивизиона. Задача ответственного: обеспечить качественное проведение комплексного занятия и оценить действия командира батареи при подготовке и проведении пуска ракеты в соответствие с планом комплексного занятия.

8К63. Комплексное занятие.

В-третьих, на каждое комплексное занятие назначалась инструкторская группа из офицеров других стартовых батарей дивизиона, которая включала начальников отделений и оператора машины подготовки. Впоследствии, с созданием в дивизионе службы ракетного вооружения в 1963 году, в качестве инструкторов стали назначаться в основном офицеры службы РВО дивизиона. Задача инструкторской группы — обеспечить безопасность и безаварийность при проведении КЗ, оценить офицеров батареи и каждого номера расчета.

В-четвертых, в конце комплексного занятия проводилось с офицерским составом батареи подведение итогов с разбором действий офицеров и личного состава батареи с выставлением оценок каждому офицеру и каждому номеру боевого расчета, каждому отделению и батарее.

Эти правила можно назвать правилами организационными, но были правила и технологического характера, обязательные к исполнению при проведении комплексных занятий. Одно из них — защита всего личного состава стартовой батареи и контролирующих лиц от поражения компонентами ракетных топлив (при проведении различного рода учений и в боевой обстановке защита и от воздействия оружия массового поражения), поэтому при проведении комплексных занятий весь личный состав работал в средствах защиты. Это защитный костюм из ткани ПХВ (перхлорвиниловой), состоящий из куртки с капюшоном и брюк, противогаз, резиновые сапоги и резиновые перчатки. Обычно личный состав переодевался в средства защиты по прибытии на стартовую позицию средств заправки (независимо от того с КРТ или без КРТ, как это было до 1965 года) и находился в средствах защиты до выполнения учебной задачи — проведения условного пуска ракеты. В первые годы на комплексных занятиях и при работе с КРТ использовались обычные общевойсковые противогазы МО-4 со шлем-маской ШМ-41, которые хранились в казармах в пирамидах вместе с автоматами, и защитные костюмы комбинированного типа, у которых и на куртках, и на брюках передняя сторона была изготовлена из ткани ПХВ, а задняя сторона — из шерстяной ткани типа солдатского шинельного сукна. Такой костюм, конечно, не мог полностью обеспечить защиту от КРТ, но пока комплексные занятия проводились без заправки ракеты КРТ, эти недостатки никак себя не проявляли, но, когда пришлось личному составу работать и обращаться с КРТ, несовершенство защитного костюма стало очевидным. Это несовершенство испытали на себе во втором дивизионе, когда начались комплексные занятия с заправкой. Ракетные войска были укомплектованы новыми защитными костюмами, полностью изготовленными из ткани ПХВ, капюшон, обшлага рукавов и брюк которых стягивались резинками, что обеспечивало более надежное прилегания капюшона к противогазу на голове и обшлагов рукавов и брюк к резиновым перчаткам на руках и резиновым сапогам на ногах и удобство при одевании и снятии костюма.

В войска поступили и специальные противогазы для работы с КРТ — ПРВ-У со шлем-маской ШМС-Р, оборудованной защищенным от воздействия КРТ переговорным устройством, что было очень важным для ракетчиков. Противогазы ПРВ-У и защитные костюмы находились на боевых постах и в сооружениях стартовых позиций батарей. Отпала необходимость брать с собой общевойсковые противогазы МО-4 из казармы при проведении КЗ. Использование средств защиты при проведении комплексных занятий, когда весь личный состав одевал защитные костюмы и противогазы и становился не различим, очень осложняло командование батареей при подготовке и проведении пусков ракет. Надо было как-то пометить личный состав по отделениям и номерам боевых расчетов. Не помню, было ли это указание сверху или решение принималось в дивизионе, но было решено на защитных костюмах написать краской по трафарету на спине и на левой стороне груди цифры — номера боевого расчета в геометрической фигуре — в круге, квадрате, треугольнике и ромбе, которые обозначали отделения батареи. Какая фигура соответствовала какому отделению я уже не помню, но помню, что на защитном костюме командира батареи была нанесена 4-х цветная опоясывающая полоса на груди и спине, а над ней на спине и на левой стороне груди — аббревиатура КБ (командир батареи) Проблема опознавания была решена, но оставалась проблема управления в противогазах в условиях звуко- и светомаскировки при проведении подготовки и пуска ракеты.

Звуко- и светомаскировка — это еще одно правило, которое требовалось соблюдать при проведении комплексных занятий. Отдавать команды, распоряжения и получать доклады во время комплексного занятия, находясь в общевойсковом противогазе МО-4 со шлем-маской ШМ-41 без переговорного устройства (а именно в нем приходилось работать в первые годы службы) довольно затруднительно, если не сказать, что почти невозможно, тем более в условиях, когда на стартовой позиции достаточно шумно от работающих агрегатов. Командиру батареи, начальникам отделений, чтобы быть услышанными, приходилось, нарушая установленные правила безопасности, оттягивать маску противогаза от лица, чтобы отдать команду или распоряжение личному составу. Появление новых противогазов ПРВ-У со шлем-маской ШМС-Р с переговорным устройством положение, конечно, улучшило, но полностью проблему не решило. Но маска ШМС-Р с переговорным устройством давала возможность использовать громкоговорители-динамики для управления войском на старте, чем и воспользовались командиры батарей. Маска-то давала, однако компетентные органы через какое-то время эту возможность прикрыли, потому что выяснилось, что команды, усиленные динамиком-громкоговорителем, слышны за пределами дивизиона, особенно ночью. Громкие команды по ночам были слышны иногда за пределами дивизиона даже без употребления динамиков-громкоговорителей, вызывая недоумение у случайных аборигенов, слышавших в ночи призывы: «Все на тележку», «Все к столу», «Все от стола». Кстати, по этой же причине было запрещено использование сирен в дивизионах для объявления «Тревоги», чтобы не нарушать скрытность проводимых мероприятий. Командирам батарей оставалось только компенсировать запрет на динамики повышением голоса и совершенствованием взаимопонимания с начальниками отделений, чтобы понимать друг друга с полуслова, вернее, с полу-жеста. Проблему улучшения управления боевым расчетом на БСП Р-12 пытались решить и на верху, но приемлемого решения так и не нашли. Я помню, что к нам в дивизион приезжала группа специалистов из какого-то НИИ, чтобы в войсковых условиях на комплексном занятии проверить возможность использования шлемофонной связи для управления при подготовке и проведении пуска ракеты в наземном дивизионе. Испытание они проводили на комплексном занятии 8-ой батареи и убедились в невозможности использования шлемофонной связи при боевой работе. С чем и удалились, запомнившись только одетыми на них новыми кожаными меховыми летными куртками. Больше этот вопрос не поднимался.

8К63. Комплексное занятие.

Что касается светомаскировки. Светомаскировка не предполагала тотального запрета на освещение на стартовой позиции и работе в кромешной темноте. Средства заправки, установщик 8У210, компрессор 8Г33У, обмывочно-нейтрализационные машины 8Т311, пневмощиток стартовый ПЩС, находящиеся на стартовой позиции, были оборудованы средствами освещения и подсветки органов управления и рабочих мест, но кроме работы на этих агрегатах надо было подготовить пусковой стол 8У217 к установке ракеты, установить ракету на пусковой стол, привести ее в вертикальное состояние и отгоризонтировать, подсоединить заправочные коммуникации к ракете с помощью наполнительных соединений, подсоединить электрические кабели, не перепутав в темноте разъемы, и воздушные коммуникации, установить ампульные батареи, провести прицеливание, а для этого установить угломер в приборный отсек ракеты и т.д и т.п. Причем, все эти операции ответственные, при ненадлежащем исполнении могущие привести к аварийной, даже к катастрофической ситуации с выводом из строя техники и личного состава, или просто к не выполнению боевой задачи. Естественно, что было желание осветить стартовую позицию с помощью дополнительных источников освещения в виде фонарей, установленных на столбах у стартовой позиции или на сооружениях стартовой позиции. Или с помощью фар автомобилей. Что вначале и делалось, но, как в случае со звукомаскировкой, пришлось от подобного рода демаскировки стартовой позиции отказаться и использовать только штатные средства подсветки — светильники на щелочных аккумуляторах в расчете прицеливания и подручные средства в виде автомобильных переносок или ручных фонариков для подсветки конкретной операции, проводимой номером боевого расчета. Надо отметить, что за все время существования полка нештатных ситуаций на ракетном вооружении из-за недостаточной освещенности во время проведения комплексных занятий, тактико-специальных учений не было.

По прошествии нескольких лет с момента развертывания ракетных полков РСД появилось еще одно правило проведения комплексных занятий — НЕПРЕРЫВНОСТЬ проведения комплексного занятия от начала КЗ до его окончания и занятия исходного положения постоянной боевой готовности. И это правило появилось не случайно и было вызвано не злой волей командования, а чрезвычайным происшествием в одном из полков РСД во время проведения комплексного занятия с заправкой. Я не помню, что это за полк и где он дислоцировался, но до сих пор помню фамилию непосредственного виновника происшествия. Сержант Михайлов — начальник расчета заправки горючего заправочного отделения стартовой батареи. Происшествие произошло во время проведения комплексного занятия с заправкой учебно-тренировочной ракеты КРТ. После того, как батарея выполнила учебную задачу — провела условный пуск ракеты, соответствующими командирами было принято решение сделать перерыв в работе для того, чтобы отправить личный состав батареи на обед в солдатскую столовую, и продолжить работу на старте по занятию исходного положения постоянной боевой готовности после возвращения личного состава с обеда, а на время отсутствия личного состава оставить одного воина для охраны стартовой позиции с развернутой техникой от посторонних лиц. Им стал сержант Михайлов. Надо сказать, что в таком решении не было ничего необычного. Так же поступали и в других ракетных полках при проведении комплексных занятий и не только с заправкой, в том числе и у нас в полку. Дело в том, что комплексные занятия и операции по занятию постоянной боевой готовности занимали достаточно много времени в зависимости от выполняемого плана и батареи не успевали закончить комплексные занятия до установленного времени обеда личного состава. Перед командиром батареи всегда возникал вопрос о том, каким образом кормить личный состав. Обычно при проведении комплексных занятий личный состав отправлялся на прием пищи или после занятия определенной степени боевой готовности, или после проведения условного пуска ракеты, как в случае с сержантом Михайловым. При проведении тактико-специальных занятий и учений с организацией боевого дежурства в различных степенях боевой готовности пища доставлялась на стартовую позицию и прием пищи проводился в одном из сооружений стартовой позиции во время несения боевого дежурства в той или иной боевой готовности.

Чрезвычайное происшествие с участием сержанта Михайлова произошло из-за того, что сержант Михайлов как начальник расчета заправки горючего решил времени зря не терять и до возвращения личного состава с обеда слить горючее ТМ-185 из ракеты в цистерну горючего 8Г112, но он не учел того, что для слива КРТ из ракеты должны быть открыты дренажно-предохранительные клапана (ДПК) баков окислителя и горючего, а для этого на борт ракеты для открытия ДПК должен быть подан с ПЩС воздух высокого давления. А это уже сфера деятельности двигательного отделения батареи. ДПК, естественно, были закрыты, как и положено при пуске ракеты, что при сливе привело к трагическим последствиям: в баке горючего образовался вакуум, под действием атмосферного давления произошло смятие обечайки бака горючего, нарушение вертикальности ракеты и падение ракеты со стола с разливом окислителя на стартовой позиции и выводу из строя агрегатов ракетного вооружения. Сержант Михайлов погиб. После этой катастрофы Главнокомандующим РВСН было приказом запрещено прерывать комплексные занятия до полного их окончания и занятия постоянной боевой готовности.

А «АПР» горит, комбат волнуется...

ТЕХНИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ПРИ ПРОВЕДЕНИИ КОМПЛЕКСНЫХ ЗАНЯТИЙ

Конечно же, проведение комплексных занятий, особенно в первые годы службы, не обходилось без возникновения технических проблем. Речь идет не о поломках и выходу из строя агрегатов ракетного вооружения, непосредственно связанных с подготовкой и пуском ракет во время проведения комплексных занятий, таких случаев я вообще не помню, речь идет именно о технических проблемах, связанных с проверкой некоторых параметров при подготовке ракеты к пуску. Можно выделить три типовые характерные технологические операции, проводимые при разворачивании наземного оборудования и подготовки ракеты к пуску, которые вызывали три технические проблемы. Технические проблемы, без устранения которых нельзя было продолжать подготовку ракеты к пуску. Это «Проверка влажности воздуха», «Проверка целостности цепей и сопротивления изоляции кабельной сети» и «Проверка АПР». Результатов этих проверок командир батареи, начальники отделений, контролирующие и ответственные лица ожидали с определенным волнением, ибо было совсем не исключено, что результаты окажутся не укладывающимися в норму.

После прибытия компрессорной станции 8Г33У на стартовую позицию надо было обязательно перед тем, как использовать компрессорную станцию для выдачи сжатого воздуха, проверить влажность выдаваемого воздуха. Влажность определялась по температуре выпадения росы из воздуха, так называемой точки росы, которая должна была быть не выше минус 55 градусов C. Влажность выдаваемого воздуха замерялась с помощью фотоэлектронного индикатора влажности 8Ш31, который был довольно капризным прибором, особенно в неопытных руках, поэтому иногда результаты замеров влажности были неудовлетворительными не столько из-за компрессора, сколько из-за прибора замера влажности. За влажностью выдаваемого воздуха компрессором был строгий контроль. Не мог находиться в постоянной боевой готовности, тем более на боевом дежурстве агрегат, не обеспечивающий кондиционные параметры воздуха. Мало того, что влажность воздуха проверялась еженедельно при еженедельном обслуживании техники и при отклонении от нормы часами гонялись компрессорные станции для регенерации (осушки) адсорберов, не взирая на время, но и при подготовке к комплексному занятию начальники двигательных отделений старались еще раз убедиться, что влажность выдаваемого компрессором воздуха в норме. Но все равно на старте результатов замера влажности командир батареи и начальник двигательного отделения ожидали с некоторым беспокойством. Со временем как-то все утряслось и острота проблемы спала, то ли личный состав стал лучше работать, то ли индикатор влажности приспособился к личному составу.

Еще одна технологическая операция, вызывающая беспокойство командира батареи и офицеров электроогневого отделения при подготовке ракеты к пуску, — проверка целостности электрических цепей и сопротивления изоляции наземной кабельной сети, после которой могла обнаружиться техническая проблема — нарушение какой-нибудь электрической цепи и (или) отклонение от нормы сопротивления изоляции некоторых электрических цепей. Как правило, нарушения (обрывы) электрических цепей иногда обнаруживались в переходных кабелях ШР-ШО, связывающих наземную кабельную сеть с бортом ракеты. Была и понятна причина появления обрывов — износ кабелей ШР-ШО из-за интенсивной эксплуатации — регулярного развертывания и свертывания на комплексных занятиях, что не могло не отразиться на кабелях, приводя к обрыву некоторых цепей. Стартовая батарея была укомплектована двумя комплектами кабелей ШР-ШО (для первого и второго пуска ракет). Один комплект из них постоянно использовался при проведении комплексных занятий и, естественно, изнашивался. Однако, не так беспокоил обрыв цепей кабелей ШР-ШО, в конце концов кабеля можно было без задержки заменить вторым комплектом, сколько отклонение от нормы сопротивления изоляции некоторых цепей наземной кабельной сети. Причем, таких цепей было совсем немного — одна или две и со временем и командир батареи, и офицеры электроогневого отделения стали знать от каких цепей можно ждать неприятности при проверке специальным пультом ЭБС — эквивалентом бортовой сети и с тревогой ждали, когда стрелка переключателя приближалась к номерам этих цепей. Если подобная неприятность случалась, то надо было принимать срочные меры по поиску того места, где могло произойти нарушение сопротивления изоляции, а это, значит, проверять состояние соответствующих кабелей и разъемов, которыми они были подсоединены к наземным агрегатам, в первую очередь к электропреобразовательному агрегату 8Н214, который размещался на стартовой позиции в заглубленном неотапливаемом сооружении, при необходимости разворачивать подогреватель воздуха 8Г27У и просушивать теплым воздухом возможные места нарушения сопротивления изоляции. А агрегат 8Г27У представлял потенциальную опасность и требовал умелого обращения, чтобы не «раздуться». В полку было несколько случаев вывода из строя подогревателей воздуха из-за неумелого или небрежного обращения с ними, когда нарушались установленные правила включения — обязательная продувка камеры горения от паров бензина перед включением
подогревателя.

8К63. Комплексное занятие.

И третья типовая характерная техническая проблема — красный транспарант «АПР» (аварийный подрыв ракеты) на пульте в машине подготовки 8Н213 после установки ракеты на пусковой стол и подачи питания на борт ракеты.

А «АПР» горит, комбат волнуется.

Не унывай комбат, не унывай.

Писал оператор машины подготовки 8Н213 6-ой батареи лейтенант Евгений Ермошкин. Но как мог не унывать командир батареи, если ГЧ пристыкована к ракете, ракета установлена на пусковой стол, а цепи аварийного подрыва ракеты не в норме? Значит нельзя проводить подготовку системы управления ракеты к пуску, пока проблема не будет решена. Проблему, конечно же, решали.

Возникали и другие технические проблемы при подготовке к пуску ракеты, поэтому на старте всегда была под руками знаменитая «одиннадцатилистовка» — электрическая схема наземного и бортового электрооборудования ракеты 8К63 (Р-12). Находилась она у оператора машины подготовки 8Н213 в чемодане с секретными документами, которые оператор машины подготовки получал в секретной части дивизиона с объявлением «Тревоги» батарее и в сопровождении солдата с автоматом доставлял на стартовую позицию и держал при себе в машине подготовки, выдавая при необходимости командиру и офицерам батареи. Надо сказать, что за все время существования полка никаких происшествий, связанных с секретными документами и оружием личного состава при проведении комплексных занятий не было, а вот происшествия на ракетном вооружении во время проведения комплексных занятий с заправкой КРТ и без заправки КРТ были, но об этом — позже.

Карибский кризис

Летом 1962 года в дивизии началась подготовка 79 (Плунгенского) ракетного полка к предстоящей переброске на Кубу в составе специально сформированной для этой цели из нескольких ракетных полков 51 ракетной дивизии (операция «Анадырь»). Подготовка Плунгенского полка косвенно коснулась и других полков дивизии, в том числе и нашего полка, в частности для перевозок различного технического имущества с окружных складов для нужд готовящегося к переброске на Кубу полка. В одной из таких перевозок пришлось принять участие и мне. В полку была сформирована колонна из нескольких грузовых автомашин ЗИЛ-164 и двух бортовых — КРАЗ-214. Начальником колонны был назначен майор — один из начальников служб полка (за давностью лет я уже забыл кто это был, но помню, что это был худощавый черноволосый и смуглый мужик), а его помощником я — заместитель командира 8-ой стартовой батареи по технической части. Он возглавлял колонну на ЗИЛ-164, я замыкал на КРАЗ-214. Мы должны были получить разнообразное автотракторное имущество на окружных автомобильных складах в Вильнюсе и доставить груз в 115 рп на склад в поселке Паплака. Был июль-месяц, погода стояла прекрасная, дорога была отличная и наша колонна без приключений добралась до Вильнюса. Мне было интересно проехать по Литве, тем более, что, хотя я уже прослужил в полку почти год, Литвы, кроме Жагаре, я почти не видел и дальше Ионишкиса не ездил, даже не был в Шяуляе, где располагался штаб дивизии. А теперь пришлось проехать половину Литвы по маршруту Жагаре — Ионишкис — Шяуляй — Кельме — Крижкальнис — Каунас — Вильнюс.

Из Вильнюса со складов выехали только рано утром на следующий день, потому что получили и загрузили имущество только к вечеру и ехать на ночь не имело смысла. Водителей определили для ночлега в солдатскую казарму подразделения, обслуживающего склады и несущего их охрану. Майор, как белый человек, ушел в город в гостиницу, а меня оставил с солдатами. Поболтавшись некоторое время по городу, я вернулся на склады к отбою, убедился, что с нашими водителями все в порядке и они, намаявшись от долгой дороги и загрузки автомобилей, спят безмятежно здоровым сном потрудившихся молодых ребят, тоже лег, не раздеваясь, поверх одеяла, благо было тепло, на свободную койку в казарме. В пять часов утра наша колонна выехала со складов в том же порядке, как и приехала. Майор во главе колонны на ЗИЛ-164, я в замыкании на КРАЗ-214. Раннее июльское утро, ясная погода, прекрасная дорога, хорошее настроение. Ничто не предвещало никаких неприятностей. Однако, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Не успели мы отъехать и десяти километров от города, как впереди идущий КРАЗ начал тормозить, съехал на обочину и остановился. Пришлось остановиться и нам, пристроившись в его хвост. Водитель остановившегося КРАЗа вылезает из кабины, взбирается на крыло, откидывает капот... Что-то случилось? Выпрыгиваем из нашего КРАЗа и мы с водителем, подходим, залезаем на крыло и видим, что двигатель, капот — все залито маслом. Прорвало пробковую прокладку между головкой блока и блоком и масло буквально хлещет из под головки блока при работающем двигателе. Двигаться дальше нельзя — за считанные секунды масло из двигателя будет выброшено и двигатель заклинит. Что делать? Собственно говоря, никаких вариантов на у нас, стоящих на дороге, нет. Тащить тяжелогруженый КРАЗ на буксире другим тяжелогруженым КРАЗом более 400 км до места назначения? Наверное, было бы можно, но у нас нет жесткого буксира — штанги, как, впрочем, и мягкого — троса, хотя трос в нашей ситуации не подходил — опасно да и порвался бы он, стоило его только дернуть буксировщиком. Что и происходило в дальнейшим, ведь наши напасти не закончились прорывом прокладки головки блока, но об этом чуть ниже. Подумали мы, подумали и решили посмотреть, что же такое случилось с прокладкой и можно ли что-либо сделать, чтобы масло не выбивало, а поскольку положение все равно безвыходное, снять головку блока шестицилиндрового двигателя ЯАЗ-М206, установленного на КРАЗе.

Голивудская реконструкция карибского кризиса.
Кадр из фильма Р. Дональдсон "Тринадцать дней"

К сожалению, я не помню фамилии водителей КРАЗов, но могу только сказать, что хорошие и толковые были солдаты да и водители неплохие, чтобы отважиться на такое дело на дороге. Я думаю, что профессиональные водители понимают, что задача эта не простая. Решение принято — водители начинают снимать головку блока. Через какое-то время, обнаружив, что хвост колонны оторвался, возвращается майор-начальник колонны, чтобы узнать в чем дело. Узнал, отдал распоряжение мне остаться с КРАЗами до устранения неисправности и догонять колонну, которая продолжила свой путь. Водители сняли головку блока. Состояние пробковой прокладки было не утешительным, не оставляющим никаких надежд на ее хоть какую-то реанимацию. Нужна была новая прокладка. Самое обидное было в том, что в нашей колонне были такие прокладки, ведь мы получали запасные части, в том числе и прокладки для двигателей ЯАЗ-М204, установленные на компрессорных станциях 8Г33У. А двигатели ЯАЗ-М206 и ЯАЗ-М204 — однотипные, только у одного 6 цилиндров, а у другого — 4. И из двух прокладок для двигателя ЯАЗ-М204 очень просто можно составить прокладку для двигателя ЯАЗ-М206. Но беда в том, что прокладки уехали вместе с колонной, а мы остались и стоим на дороге Вильнюс — Каунас с поднятым капотом и снятой головкой блока.

Время — 7-ой час, тихо, на дороге не души — ни людей, ни машин. Вдруг со стороны Вильнюса послышался звук работающего двигателя автомобиля и далеко на пригорке появился какой-то движущийся предмет, который по мере приближения к нам оказался автомобилем ГАЗ-51 с будкой вместо кузова, движущимся с большой скоростью, чем он, собственно, и привлек наше внимание на пустынной дороге. С крыльев КРАЗА, на которых мы стояли, было хорошо видно, как машина приближается к нам, мало того, что с большой скоростью, но и с твердым намерением таранить в зад второй КРАЗ. В последнюю секунду водитель ГАЗ-51, стремясь избежать лобового столкновения, резко рванул руль влево, но столкновения избежать все-таки не удалось — машина задела правым углом будки левый угол заднего борта нашего КРАЗа. Скорость ГАЗ-51 была настолько велика и удар об КРАЗ настолько сильным, что в одно мгновение будка превратилась в кучу мусора из щепок и обломков досок, перемешанных с соломой, находившейся в будке. Водитель ГАЗ-51 удержал машину на дороге и она, вихляясь, проскочила вперед мимо наших КРАЗов, мимо нас, стоящих на крыльях переднего КРАЗа и с изумлением наблюдавших эту картину, и остановилась в метрах 30 от нас. За машиной по дороге катилась куча мусора — все то, что осталось от будки, устилая дорогу обломками, пока окончательно не рассыпалась, как раз перед нами. Но самым неожиданным и страшным было то, что среди этого мусора на дороге перед нами вдруг обнаружился человек без признаков жизни. Не знаю, что чувствовали мои водители, но мои чувства были не из приятных. Ощущение произошедшей трагедии, жалости, сострадания, с одной стороны, и чувство досады от предстоящих разбирательств, выяснений, с другой стороны. Между тем, из кабины ГАЗ-51 выскочили водитель и женщина и с воплями бросились к лежащему на дороге мужчине, начали его тормошить с причитаниями. К их и нашему счастью, мужчина зашевелился и открыл глаза, с помощью водителя и женщины поднялся и даже с помощью своих спутников, державших его под руки, доплелся до ГАЗ-51.

Отлегло, но не на долго. К месту происшествия подъехал и остановился рейсовый автобус с пассажирами, направлявшийся в сторону Вильнюса. Мысленно ставлю себя на место водителя автобуса. И что же водитель автобуса видит? Стоящий без кузова гражданский ГАЗ-51, военный КРАЗ с поднятым капотом и разбросанными деталями, второй КРАЗ и усыпанную обломками дорогу. И думает, что произошло дорожно-транспортное происшествие по вине военных и что надо помочь своим землякам разобраться с нами. Вылезает из автобуса и с ходу прет на нас, получая в ответ совет не лезть не в свое дело и идти... Начинает объясняться с земляками. Мы не поняли, что они друг другу говорили, потому что говорили они по-литовски, но на всякий случай приготовились к отпору, вооружившись здоровенными гаечными ключами. Однако все обошлось — автобус двинулся по своему маршруту в сторону Вильнюса, земляки быстренько очистили дорогу от мусора, усадили мужика из будки на раму за кабину своего автомобиля и слиняли. А мы опять остались одни со своей проблемой и чувством тревоги — как бы водитель не сообщил на въезде в Вильнюс первому попавшемуся милиционеру о ДТП на дороге. Минут тридцать находились в тревожном ожидании, но ни милиции, ни ГАИ не появилось. То ли водитель не сообщил, то ли не встретил ни одного милиционера, а постов ГАИ на въезде в город тогда не было, то ли земляки попросили не подымать шума.

Время движется к 8 часам утра и к началу рабочего дня на складах. Остается один вариант — вернуться на склады в Вильнюс и попросить прокладку головки блока для двигателя КРАЗа. Оставляю неисправный КРАз с водителем на дороге, а на втором КРАЗе возвращаюсь на склады в Вильнюс, одному из работников склада объясняю ситуацию и прошу помочь — найти и дать мне прокладку головки блока двигателя ЯАЗ-М206. Такой прокладки не оказалось, но нашлись две прокладки для двигателя ЯАЗ-М204, что нас полностью устраивало. Замечу также, что все это безвозмездно. Удовлетворенные успехом, возвращаемся назад к оставленному КРАЗу и, не теряя времени, принимаемся за работу. Водители устанавливают головку блока, проверяют работу двигателя и герметичность стыка блока двигателя с головкой. Все в порядке! Можно двигаться дальше. 400 км преодолеваем без проблем, а потом возникает новая проблема — закипает вода в системе охлаждения двигателя одного из КРАЗов. Потек радиатор. Надо автомашину брать на буксир, а буксира ни жесткого, ни мягкого у нас нет (крупный прокол автослужбы полка и неопытность офицеров, в том числе и моя. Да и опыта-то не откуда было взяться у нас, неавтомобилистов, если только с 1963 года начались выходы наземных дивизионов в УЗПР, а значит появился и опыт вождения автомобильных колонн на большое расстояние), зато есть на КРАЗах лебедки, установленные спереди — хоть какой-то выход из положения. Сматываем с лебедки неисправного КРАЗа метров 15 троса, цепляем трос за буксирный крюк другого КРАЗа и снова в дорогу.

Транспортировка на мягком буксире тяжелогруженой машина — задача непростая, требующая опыта обоих водителей, чтобы не допускать провисания троса и рывков троса буксировщиком. Такого опыта у нас нет и через несколько километров трос лебедки рвется, как нитка. И так повторяется несколько раз. Становится темно, а мы никак не можем преодолеть оставшиеся километры до Паплаки. Пришлось оставить неисправный КРАЗ с водителем на дороге и ехать в Паплаку за помощью. В автопарке полка в Паплаке нашелся жесткий буксир, с помощью которого, наконец-то, мы притащили неисправный КРАЗ к месту назначения. На следующий день разгрузились, заменили неисправный радиатор на КРАЗе, загрузились различным техническим имуществом для Плунгенского полка и убыли в Плунге в 79 ракетный полк. В полку полным ходом шла подготовка к передислокации. В памяти о том времени сохранилась суета подготовки, штаб полка, а он тогда находился в городе Плунге, переполненный массой офицеров различных категорий из вышестоящих штабов, и ресторан вечером, буквально забитый офицерами полка и командировочными.

Участие Плунгенского полка в операции «Анадырь» косвенно коснулось и нашего полка не только участием в перевозке грузов, но и временным размещением в каждом из наших наземных дивизионов по одной стартовой батареи Омского полка, который прибыл на смену Плунгенскому полку и должен был развернуться на БСП Плунгенского полка после его убытия. Это размещение отразилось и на судьбе некоторых офицеров 2-го дивизиона. До убытия Плунгенского полка стартовые батареи Омского полка временно распределили без техники по наземным дивизионам остальных полков дивизии, а чтобы не снизить уровень боевой подготовки стартовых батарей предписали проводить комплексные занятия поочередно на стартовых позициях и технике наших батарей в основном в вечернее и ночное время.

Обычно всякие организационные мероприятия влекут за собой и некоторые кадровые изменения, в том числе замену кадров или доукомплектования новых подразделений за счет старых, чем пользуются командиры, чтобы избавиться от неугодных или неудобных офицеров по известному принципу, о котором я уже говорил ранее. Под этот принцип попали и два офицера 5-ой батареи, я думаю, не без участия командира 5-ой батареи капитана Платкова, которому надоело маяться с ними, когда возникла необходимость доукомплектовать батарею Омского полка, временно размещенную во 2-ом дивизионе. Этими офицерами были начальник электроогневого отделения инженер-лейтенант Станислав Сынков и техник НКС (или БКС) лейтенант Николай Михайлов. С лейтенантом Михайловым все понятно — неказистый, небольшого роста, не вызывающий уважения у личного состава и доверия у командиров, к тому же не женатый и не умеющий держать себя в определенных рамках при распитии спиртных напитков, одним словом, безалаберный, он не был угоден ни командиру батареи, ни командованию дивизиона, ни командованию полка. Представился удобный случай и от него избавились. Но инженер-лейтенант Сынков почему? Статный, ладный, крепкий, подтянутый, отличный специалист и толковый офицер c высшим военным и инженерным образованием, тем более, что инженеров-ракетчиков в войсках не хватало, инженер-лейтенант Сынков был морским офицером, окончившим Севастопольское военно-морское инженерное училище, и по злой воле рока (в лице Н.С. Хрущева, который резал корабли на металлолом, и Министра обороны, которому нужны были кадры для Ракетных войск) вместо того, чтобы бороздить просторы мирового океана на ракетном крейсере в качестве командира какой-нибудь ракетной БЧ, попал в 1961 году в наш темный и сырой лес на должность начальника электроогневого отделения 5-ой стартовой батареи, где не было места ни морскому шику (ну какой морской шик мог быть в темном и сыром лесу и в близлежащих хуторах и заштатных селениях Прибалтики, это ведь не набережные и рестораны Севастополя, Одессы, Ленинграда, Владивостока, на худой конец, Мурманска или Петропавловска-Камчатского), ни морскому с золотыми позументами сюртуку с морским кортиком, вместо которых предстояло облачаться в затрапезный армейский мундир защитного цвета, сапоги и портупею.

Инженер-лейтенант Сынков тяготился своей наземной службой в темном и сыром лесу, морская душа требовала простора, отсутствие которого приходилось компенсировать жагарским чепками, а морскую качку — обильными возлияниями, как со своими сослуживцами, так и с аборигенами. Инженер-лейтенант Сынков был крепким физически, в бытность курсантом Севастопольского военно-морского инженерного училища занимался гиревым спортом и даже, говорили, был чемпионом Черноморского флота по гиревому спорту, поэтому стойко переносил алкогольные нагрузки и крепко держался на ногах. Один драматический случай, связанный со Станиславом Сынковым, который до сих пор в памяти тех, кто с ним служил, а иногда и пил. Однажды в Жагаре он весь вечер пил с кем-то из местных аборигенов, а утром зашел в этот же чепок похмелиться. Буфетчица ему говорит, что человек, с которым он вчера пил, умер. На что он невозмутимо отвечает:

— Он умер, а я живой. 200 грамм водки мне.

Залпом выпил, поправил усики (как истинный моряк, он носил небольшие франтоватые усики) и вышел вон. И хотя он ни разу не попался командованию полка за свои «подвиги» и ни разу не был объектом разбирательства, как некоторые другие молодые и не очень молодые офицеры, он был, если можно так сказать, в группе риска — причиной головной боли командира батареи, подчиненный, от которого в любой момент можно было получить неприятность.

Инженер-лейтенант Сынков был неудобен и поэтому, как только появилась возможность, избавились от него, переложив свои заботы и тревоги, связанные с Сынковым на командира батареи Омского полка, временно размещенной во 2-ом дивизионе. Естественно, что отношение Стаса (мы называли его Стас) Сынкова к службе не изменилось, ведь поменялась не служба, которой он тяготился, просто менялся наш темный и сырой лес на другой такой же темный и сырой лес. Но если у нас его сдерживало боевое дежурство, ответственность за боеготовность личного состава и техники, то с переводом в новую батарею, не несущую боевого дежурства и не имеющей техники, не стало и этих сдерживающих факторов. И если раньше инженер-лейтенант Сынков убывал в Жагаре после работы в дни, когда был свободен от несения боевого дежурства, комплексных занятий и прочих служебных дел, то с переводом в новую батарею стал ездить туда практически каждый день, не исключая и дней проведения комплексных занятий батареей.

Мы, конечно, сочувствовали командиру батареи Омского полка, наблюдая за его безуспешными усилиями остановить своего начальника отделения, когда инженер-лейтенант Сынков вместо того, чтобы идти на комплексное занятие, в морской форме с золотыми позументами и с прицепленным кортиком залезал в кузов ЗИЛ-157, отъезжающего в 18.00 в Жагаре. В ответ на вопли командира батареи:

— Лейтенант Сынков! Вы куда! У нас комплексное занятие! Вернитесь!

Лейтенант Сынков поднимался с места и стоя, приложив руку к морской фуражке, четко отвечал:

— Инженер-лейтенант Сынков направляется в город Жагаре к своей возлюбленной Лаймуте.

И уезжал, оставляя возмущенного командира батареи на бетонке. Стас Сынков и по сей день живет в Жагаре со своей возлюбленной Лаймутей. Уволили его из армии в 1964 году уже из Майкопа, куда был переведен бывший Омский полк после возвращения Плунгенского полка с Кубы. После увольнения вместе со своей возлюбленной Лаймутей они вернулись в Литву, несколько лет он проработал в городе Электренай, а потом возвратились в Жагаре, где сейчас и обитают.

Конечно же, и участие в перевозке грузов для Плунгенского полка, и временное размещение стартовых батарей Омского полка в наших дивизионах, и некоторые кадровые перемещения это только мелкие эпизоды из жизни нашего 867-го рп, связанные косвенно с операцией «Анадырь». Главное событие 1962 года — это событие, связанное с Карибским кризисом, — приведение полка в повышенную боевую готовность (без подстыковки головных частей к ракетам) и дежурство полка в повышенной боевой готовности с 11 сентября по 22 ноября.

Вспоминая события 48 летний давности и 72-е суток проведенных на боевом дежурстве в повышенной боевой готовности, я могу сказать, что для меня, для таких, как я, холостых офицеров, живших постоянно в дивизионе и выезжавших из дивизиона два-три раза в месяц, чтобы развеяться после боевого дежурства, ничего экстраординарного в 72-х суточном дежурстве не было — та же кровать в офицерской гостинице, та же летная норма в офицерской столовой, те же комплексные занятия, тот же личный состав батареи рядом, та же самая внутренняя готовность к немедленному действию — подготовке и проведению пусков ракет. Все то же, только деньги целее были. Труднее было переносить 72-х суточное дежурство офицерам, имеющим семьи, жен и детей, и их семьям, хотя семьи и были приучены к двухнедельным дежурствам, к суточным занятиям и многосуточным ученьям своих мужей и отцов, но 72-е суток в состоянии неизвестности и тревожном ожидании было, конечно же, сильной психологической нагрузкой.

«Вроде — все, как всегда: то же небо — опять голубое, тот же лес, тот же воздух и та же вода, только — он не вернулся» домой ни 11 сентября 1962 года, ни 12, ни 13... Хотя 72 суток не 72 метра. Только 22 ноября 1962 года вернулись домой офицеры да и то не все, ведь боевое дежурство в постоянной боевой готовности никто не отменял, и две батареи в дивизионе продолжили несение боевого дежурства уже в постоянной боевой готовности до субботы 24 ноября 1962 года, когда они сменились с боевого дежурства, а две другие — заступили на неделю на боевое дежурство. Кроме того, в подразделениях должны были оставаться ответственные.

Как частица того времени, остались в памяти шутливые строчки на злобу тех дней, рожденные в повышенной боевой готовности в офицерской гостинице 2-го дивизиона оператором машины подготовки электроогневого отделения 6-ой батареи Евгением Ермошкиным:

Сидел б в Гаване, не шумел,
Мочил бы бороду у моря.
Ан нет, свободы захотел,
С американцами поспорил.

Может быть сейчас некоторым эти стихи, вырванные из контекста всего стихотворения, покажутся антикастровскими, но это не так. Это просто «шутка юмора».

У нас не было никаких интеллигентских рефлексий, сомнений, переживаний и размазывания соплей — ни сердца, ни руки не дрогнули бы, нажимая кнопки «Пуск».

Кубинский опыт

Можно сказать, что весь 1963 год стал годом практической реализации и внедрения в жизнь ракетных полков РСД опыта, приобретенного Ракетными войсками в результате подготовки и проведении операции «Анадырь». И самое главное событие 1963 года для ракетных полков РСД Р-12 как результат этого опыта, — принципиальное решение командования РВСН о боевом применении полков из запасных позиционных районов с целью повышения живучести наземных дивизионов и связанная с выполнением этого решения большая работа, которую пришлось проводить в 1963 году по рекогносцировке, выбору и утверждению запасных позиционных районов для выполнения боевых задач и учебных запасных позиционных районов для проведения учений с наземными дивизионами. Для нашего 867 ракетного полка это решение обернулось не только работой по выбору запасных позиционных районов — боевых и учебных, укомплектованием стартовых батарей сборно-разборными стартовыми площадками СП-6 и автокранами (двух батарей в каждом наземном дивизионе) для их установки, но и проведением в июле 1963 года командующим 50-ой ракетной армией генерал-полковником Ф.И. Добышем опытного учения с полком на тему «Управление ракетным полком при нанесении ядерного удара в начальный период войны из запасного позиционного района». Об этом чуть позже.

8К63. Комплексное занятие.

Результатом «кубинского» опыта стало и расформирование в феврале 1963 года дивизиона транспортировки и заправки ракет и передача средств заправки вместе с личным составом в стартовые батареи, в которых были сформированы заправочные (четвертые отделения) отделения. В стартовых батареях прибавилось 2 офицера, три сержанта и 9 солдат, а также 10 единиц заправочной и автомобильной техники. В 8-ой батарее, где я был заместителем командира батареи по технической части, начальником 4-го (заправочного) отделения стал капитан Иван Егорович Артюхин, а старшим техником (старшим оператором) лейтенант Петрунин. Правда, сказав «а», задержались с «б» и не произвели забор компонентов ракетного топлива в подвижные цистерны окислителя и горючего, что было сделано только в 1965 году. Но и без этого включение заправочных средств в состав стартовых батарей было большим шагом вперед по повышению боевой готовности наземных дивизионов. Стартовые батареи стали полностью самодостаточными подразделениями, способными провести весь цикл работ по подготовке ракеты к пуску от установки ракеты на пусковой стол до заправки компонентами ракетных топлив. Личный состав батареи или, как его обычно называли при при подготовке ракеты к пуску на боевой стартовой позиции, боевой расчет пуска стал единым целым, подчиненным командиру батареи не только при подготовке ракеты к пуску, но и в постоянной боевой готовности, за подготовку которого он нес личную ответственность.

Разделение ракетных полков на собственно стартовые батареи и заправщиков, ракетные дивизионы и дивизион подвоза и заправки КРТ, берет свое начало, я думаю, в уже далеком немецком ракетном прошлом, из которого выросла первая бригада особого назначения РВГК под командованием генерал-майора артиллерии А.Ф.Тверецкого. При формировании новых ракетных соединений — бригад особого назначения РВГК в первой половине 50-х годов это разделение было продолжено. Возможно, тогда это не создавало особых проблем, учитывая тот факт, что на две стартовые батареи огневого дивизиона приходилась одна батарея заправки, находящаяся рядом. Проблема возникла, когда были сформированы ракетные полки РСД Р-12, в которых на два наземных ракетных дивизиона — 8 стартовых батарей приходился отдельный дивизион заправки, размещавшийся в нескольких десятках километров от ракетных дивизионах, как это было в нашем 867 рп, когда дивизион заправки и транспортировки ракет и КРТ размещался в Добеле-2 в 25 км от 1-го дивизиона и в 40 км от 2-го дивизиона. Проблема была бы несколько сглажена, если хотя бы батареи транспортировки и заправки КРТ дивизиона заправки размещались в самих ракетных дивизионах в готовности при необходимости немедленно произвести забор КРТ со склада КРТ ракетного дивизиона и доставить на стартовые позиции стартовых батарей, а не совершать многокилометровый марш с места постоянного базирования в ракетные дивизионы в боевой обстановке и на комплексные занятия, не только демаскируя себя, но и подвергая себя опасности дорожно-транспортных происшествий. Парадокс был и в том, что в дивизионе заправки не было даже боевого дежурства в постоянной боевой готовности.

Фактически подобная штатная организация ракетных полков повторяла штатную организацию авиационных полков, где подразделения заправки самолетов горючим относились к подразделениям обслуживания и где были боевые эскадрильи и батальон аэродромного обслуживания (БАО) с заправщиками. Но стратегическая ракета это не самолет, и подготовка ракеты к пуску это не подготовка самолета к вылету, а целый комплекс мероприятий, проводимый большим количеством личного состава в пределах строго ограниченного боевыми графиками времени и требующий слаженности и взаимодействия всего личного состава, задействованного в подготовке ракеты к пуску. «Кубинский» опыт и здравый смысл помогли это осознать и сделать правильные выводы в феврале 1963 года.

Еще одним следствием «кубинского» опыта стала организация инженерно-ракетной службы (службы ракетного вооружения) в каждом ракетном дивизионе в августе 1963 года. Событие чрезвычайно нужное и своевременное, потому что накопленный к этому времени опыт эксплуатации ракетного вооружения настоятельно потребовал принятия мер по ее улучшению и поддержанию ракетного вооружения на должном уровне, а значит усиления контроля за состоянием ракетного вооружения, за технической и боевой подготовкой личного состава, которого один заместитель командира дивизиона по ракетному вооружению обеспечить был не в состоянии. Создание службы ракетного вооружения в дивизионах из квалифицированных инженеров-специалистов по каждому ракетному профилю (стартовики, двигателисты, электрики и заправщики) эту проблему сняло, обеспечив постоянный контроль за состоянием ракетного вооружения и оказание при необходимости квалифицированной помощи стартовым батареям, за технической и боевой подготовкой личного состава батарей, за проведением и оценкой комплексных занятий, ведь в дивизионе появилась постоянная инструкторская группа. Кроме того, на офицеров службы ракетного вооружения — старших инженеров дивизиона была возложена обязанность по несению боевого дежурства сначала в качестве оперативных дежурных на КП дивизиона, а затем и в качестве командиров дежурных сил дивизиона.

Служба ракетного вооружения дивизиона возглавлялась заместителем командира дивизиона по ракетному вооружению (главным инженером дивизиона) и включала в себя трех старших инженеров: старшего инженера дивизиона по стартовому и двигательному оборудованию, старшего инженера дивизиона по электрооборудованию и старшего инженера дивизиона по заправочному оборудованию — инспектора по технике безопасности. В состав инженерно-ракетных служб (служб РВО) дивизионов были назначены наиболее опытные начальники отделений из стартовых батарей. Старшим инженером по стартовому и двигательному оборудованию стал начальник стартового отделения 8-ой батареи ст.лейтенант А.Родионов. Старшим инженером по электрооборудованию — начальник электроогневого отделения 5-ой батареи ст.лейтенант Л.Капитонов. Старшим инженером по заправочному оборудованию был назначен я, заместитель командира 8-ой батареи по техчасти ст.лейтенант С.Ермолин. Тогда же старшим инженером по заправочному оборудованию 3-его (шахтного) дивизиона был назначен заместитель командира 5-ой батареи по техчасти ст.лейтенант В.Жданов. Но мне, в отличие от В.Жданова, не повезло и в новую должность я не вступил. Выяснилось, что бывшему заместителю по техчасти командира расформированной батареи подвоза и заправки КРТ расформированного дивизиона подвоза и заправки ракет требуется почти год дослужить до увольнения в запас и надо было такую возможность ему предоставить. И меня попросили подождать годик в прежней должности, чем сильно огорчили, тем более, что за годик и со мной, и в батарее могли произойти всякие неприятности, которые могли повлиять на мое назначение. К счастью, ничего страшного ни со мной, ни в батарее не произошло, командование свое слово сдержало и в мае 1964 года я был назначен старшим инженером дивизиона по заправочному оборудованию, в качестве которого и пребывал до июля 1969 года, когда был переведен в службу ракетного вооружения полка на должность помощника по заправочному оборудованию заместителя командира полка по ракетному вооружению (главного инженера полка). C облегчением покинул 8-ю стартовую батарею, где пребывал в должности заместителя командира батареи по технической части с августа 1961 года, испытывая вместе с личным составом батареи все тяготы и лишения воинской службы с ракетной спецификой, усугубленные ответственностью за личный состав, а это (кто служил в армии, знают) — самое сложное. И вот я свободен от личного состава и отвечаю только за себя перед своим непосредственным начальником — заместителем командира дивизиона по ракетному вооружению.

Пока я ждал, когда освободится место старшего инженера дивизиона по заправочному оборудованию, сменился и заместитель командира дивизиона по ракетному вооружению майор Самойлов, который убыл к новому месту службы, а на его место в 1964 году пришел капитан Крыгин, который долго не задержался у нас и вместо него в 1965 году был назначен майор Азаркин. Шло время и менялись офицеры в службе ракетного вооружения дивизиона. В 1964 году старший инженер дивизиона по электрооборудованию капитан Л.Капитонов был переведен в 307 ракетный полк на должность заместителя командира дивизиона по ракетному вооружению, а на его место был назначен начальник отделения проверок ракет расформированной технической батареи 1-го дивизиона капитан Н.Андреев. В 1965 году убыл к новому месту службы старший инженер дивизиона по стартовому и двигательному оборудованию капитан А.Родионов, а вместо него был назначен капитан Татаринов, прибывший в полк после окончания Харьковского военного инженерного училища.

Что касается должности старшего инженера по заправочному оборудованию, то она, об этом как-то забывают, включала в себя и обязанности, по большей части не имеющих отношение к заправочному оборудованию — инспектора по котлонадзору и технике безопасности дивизиона и именовалась официально «старший инженер по заправочному оборудованию — инспектор по котлонадзору и технике безопасности дивизиона». Кроме обязанностей старшего инженера дивизиона по заправочному оборудованию, что само по себе было большой нагрузкой и ответственностью, на меня были возложены и обязанности по учету, контролю и испытаниям всех объектов котлонадзора дивизиона. А это: десятки воздушных баллонов высокого давления, применяемых на различных машинах и агрегатах; сотни углекислотных огнетушителей ОУ-2; различные емкости, для наддува которых использовался воздух повышенного давления, включая цистерны окислителя 8Г131 и подогреватели-заправщики перекиси 8Г210; грузоподъемные механизмы, начиная от автокранов, автовышек 8Т116 и кончая лебедками и тельферами в ремонтных мастерских. И т.д. и т.п., вплоть до безбашенных водокачках системы водоснабжения дивизиона. И все это надо было учесть, контролировать их содержание и своевременно испытывать.

Конечно, объединение обязанностей старшего инженера дивизиона по заправочному оборудованию и инспектора по котлонадзору и технике безопасности было не самым разумным решением. Соответствующие должностные лица, когда принимали благое решение о создании в дивизионах служб РВО и о навешивании на старшего инженера по заправочному оборудованию еще и обязанностей инспектора по котлонадзору и технике безопасности, исходили из самого простого и очевидного факта, что главная опасность при эксплуатации заправочного оборудования и подготовке ракеты к пуску — КРТ. Естественно, что специалист по заправочному оборудованию и должен обеспечить эту безопасность (безопасность при работе с КРТ), забыв, что, как не хлебом единым жив человек, так и дивизион живет не только подготовкой ракет к пуску, но и выполняет массу работ, обеспечивающих его жизнедеятельность, работ, требующих соблюдения соответствующих мер безопасности постоянно, начиная с работы на высоте, с электрооборудованием, с работой в колодцах, наконец, с забором угля на угольном дворе кочегарки для топки котлов, который мог обернуться трагедией и обернулся во 2-ом дивизионе гибелью солдата. И если ты по штату старший инженер дивизиона по заправочному оборудованию и инспектор по технике безопасности, то несешь ответственность и за все это.

"Имитация" выезда в ЗПР.
Транспортировка ракеты 8К63 для съемки
корреспондентами ''Красной звезды''.
БСП 1-го рдн. Знаменской гв. рд (1978 г.)
Фото из архивов Журавлева Ю.М.

Возвращаюсь к проведенному в июле 1963 года командующим 50-ой ракетной армией генерал-полковником Ф.И. Добышем опытного учения с полком на тему «Управление ракетным полком при нанесении ядерного удара в начальный период войны из запасного позиционного района». Это было не только первое учение такого рода в РВСН для практической проверки принятого решения о выполнении боевых задач ракетными полками Р-12 с запасных позиционных районов (ЗПР), но и вообще первый выход стартовых батарей и дивизионов полка в ЗПР (в данном случае в учебный ЗПР), развертывание там и выполнения боевых задач (учебных), используя мобильные возможности ракетного комплекса Р-12. До этого мобильные возможности наших стартовых батарей выражались только в том, что все агрегаты ракетного вооружения, за исключением пускового стола 8У217, были смонтированы или на автомобильных шасси, или изготовлены в виде прицепов, и в том, что два раза в месяц во время комплексных занятий автомобили из паркогаражной группы и средства доставки КРТ в виде двух цистерн окислителя 8Г131 и одной цистерны горючего 8Г112 со складов КРТ дивизиона, буксируемые КРАЗами и АТТ, выдвигались на боевые стартовые позиции батарей и возвращались назад после проведения комплексных занятий, проезжая всего около одного — двух километров. Мало того, что такие перемещения не прибавляли практического опыта вождения водителям, но и сами водители, закончившие, как правило, автомобильные школы ДОСААФ перед призывом в армию, практически не имели опыта вождения, тем более опыта буксировки прицепов. Было ясно, что для реализации мобильных возможностей комплекса Р-12 необходимо, в первую очередь, добиться такого качества практической подготовки водителей, которое бы позволило без происшествий совершить марш в УЗПР, развернуться там и после выполнения учебных боевых задач вернуться назад. И хотя возможности практической подготовки водителей были сильно ограничены особенностями нашей службы, предпринятые меры в период подготовки к учению позволили в общем-то успешно справиться с поставленной задачей.

В каждой батарее были проведены тренировки с водителями по практическому вождению закрепленных за ними боевых машин по территории технической зоны дивизиона. В том числе и установщиков 8У210, вождение которых вызывало особое беспокойство из-за особенностей конструкции установщика и отсутствие у водителей навыков управления подобного рода машинами при передвижениях на большие расстояния. Конечно, для получения нужного опыта водителями установщиков тренировок по вождению на технической зоне дивизиона было явно недостаточно, к тому же установщики не принимали участие в тренировочном марше, что тоже сказалось при выходе дивизиона на УЗПР на опытных учениях. Кроме тренировок по вождению на технической зоне дивизиона, каждая батарея провела тренировочный марш в окрестностях дивизиона на расстояние около 50 километров, такое же, как до УЗПР. К сожалению, в силу специфики нашей службы (боевое дежурство, секретность, скрытность) без установщиков и прицепов (цистерн КРТ, дизельных электростанций, электропреобразовательного агрегата). Тренировочный маршрут батарей 2-го дивизиона: БСП дивизиона — п. Букайши — п. Пенкуле (на дороге Елгава — Лиепая) — п. Кроньауце — п. Тервете — п. Аугсткалне — БСП дивизиона. При проведении тренировок и марша отрабатывались новые для нас вопросы, которые раньше нас не касались, такие, как управление колонной на марше, слаженность и взаимодействие в колонне при движении. Перед самым учением с офицерами и водителями дивизиона было проведено занятие-инструктаж начальником автомобильной службы полка майором Зотовым, на котором он обратил особое внимание на особенности управления установщиком при совершении марша. Занятие было толковое, прошло почти 50 лет, а до сих пор в памяти сохранились эти злосчастные особенности.

При подготовке к учениям каждая стартовая батарея была укомплектована сборно-разборными стартовыми площадками СП-6, двухосными бортовыми прицепами для перевозки СП-6 и две батареи — автокранами для установки СП-6. Во 2-ом дивизионе это были 6 и 8 батареи (в 5 и 7 батареях были автовышки 8Т116). Предполагалось использовать автокраны поочередно, как и автовышки. Задача заключалась в том, чтобы научиться устанавливать СП-6 во время и качественно в любой грунт и в любое время года. Научились, но тогда в 1963 году задача частично облегчалась тем, что было лето, но все равно надо было лопатами выкапывать грунт, готовить место для укладки бетонных плит СП-6, а их было 8 — 4 плиты для установки и крепления на них пускового стола 8У217 и по две плиты под задние колеса установщика 8У210 и грунтовой тележки 8Т115. В период подготовки к учению каждая стартовая батарея провела занятие по установке СП-6 на территории дивизиона. Пусковой стол, конечно, на СП-6 не устанавливался, но и без установки стола начальнику стартового отделения, личному составу отделения и не только стартового отделения пришлось изрядно потрудиться и, надо сказать, с большой пользой для себя, что позволило уже на учение задачу по установке СП-6 выполнить успешно.

Немалое место при подготовке к учению занял вопрос не только о подготовке к выполнению боевой задачи из ЗПР, но и об обустройстве личного состава в ЗПР, организации размещения, питания личного состава, организации охраны и обороны стартовых позиций батарей и мест расположения других подразделений полка в ЗПР, ведь подразделений охраны в 1963 году в ракетных полках Р-12 еще не было. Думаю, что создание в ракетных дивизионах в марте 1964 год штатных подразделений охраны — рот электротехнических заграждений и минирования (РЭЗМ) тоже было следствием как «кубинского» опыта, так и опыта проведения в нашем 867 ракетном полку первого опытного учения по выполнению боевой задачи из ЗПР.

К учению готовилась не только техника батарей. Батареи укомплектовывались палатками для размещения личного состава в ЗПР, шанцевым инструментом — лопатами, ломами, кирками для обустройства стартовой позиции, где предстояло провести большой объем земляных работ по сооружению укрытий для агрегатов ракетного вооружения и установки СП-6. И еще масса дел, которые надо было заблаговременно решить и подготовить к исполнению при получении приказа на марш в ЗПР, начиная от солдатских коек, матрасов и подушек, которые надо было взять с собой, бачков для воды и кончая сборными будками для туалетов. Это только батареи, а еще были тыловые подразделения дивизионов, которые должны были быть готовы в полевых условиях обеспечить нормальное питание солдат и офицеров, медицинское обслуживание и снабжение ГСМ. И обеспечили.

Мост Шкаликова и бухгалтер из Эстонии

Стартовые батареи формировали свои колонны на своих стартовых позициях таким образом, чтобы не мешать друг другу при занятии своего места в общей колонне дивизиона. Прежде чем выстроиться в батарейную колонну, необходимо было к автомобилям подцепить агрегаты ракетного вооружения, размещенные на прицепах, такие как электростанции ЭСД-20 и ЭСД-50, электропреобразовательный агрегат 8Н214, а для этого их выкатить из сооружений стартовой позиции, цистерны окислителя 8Г131 и цистерну горючего 8Г112, но самое главное с точки зрения безопасности погрузить на установщик 8У210 пусковой стол 8У217, после чего можно было со спокойной душой до начала марша выстраивать колонну батареи. Что и было успешно сделано всеми батареями дивизиона. Колонна стартовой батареи состояла из 19 автомобилей, включая установщик 8У210 с пусковым столом 8У217, и 8 прицепов.

Закончены последние приготовления, проведены инструктажи личного состава подразделений, командиром дивизиона определен порядок марша — расчетное время прибытия на место, скорость, интервалы между машинами, интервалы между колоннами подразделений, меры безопасности при совершении марша, команды и сигналы управления маршем. Отдается приказ на марш и колонны подразделений начинают движение, занимая свое место в общей колонне дивизиона согласно установленному порядку. Впереди на лихом коне ... Впереди колонн стартовых батарей на машине ЗИП стартового отделения командиры стартовых батарей, позади, в техническом замыкании на бортовых ЗИЛ-157, заместители командиров батарей по технической части. Начальники стартовых отделения — на установщиках, остальные начальники отделений в первых машинах своих отделений. В 8-ой батарее впереди майор В.Н. Сомов, позади — я, старший лейтенант С.Н.Ермолин. На установщике — начальник стартового отделения старший лейтенант А.Родионов, на компрессоре — начальник двигательного отделения ст. лейтенант Л.Козин, на машине подготовки — начальник электроогневого отделения старший лейтенант Ю.Семенов, на обмывочно-нейтрализационной машине — начальник заправочного отделения старший лейтенант И.Артюхин.

Скорость — не более 40 км/час, интервал между машинами — 10 метров, интервал между колоннами подразделений — 100 метров. Стартовые батареи следуют в колонне дивизиона друг за другом, начиная с 5-ой батареи и кончая 8-ой. В конце колонны дивизиона подразделения тыла с полевыми кухнями и техническое замыкание во главе с начальником автослужбы дивизиона старшим лейтенантом В.Денисовым. Общая колонна дивизиона представляет внушительное зрелище. Только в стартовых батареях почти 80 автомашин и более 30 прицепов, а ведь еще в колонне идут техническая батарея дивизиона, хозяйственный взвод, автомобильный взвод дивизиона. После общей колонны дивизиона отдельной колонной под руководством заместителя командира дивизиона по ракетному вооружению капитана Самойлова транспортируется боезапас дивизиона (четыре учебно-боевые ракеты). Во главе колонны дивизиона командир дивизиона майор Пармон на командирском ГАЗ-69. Колонна уверенно следует за ним. Не отстает от 5, 6 и 7 батарей и наша 8 батарея. Проходим Аугсткалне, Тервете, движемся дальше...

Пока потерь нет ни среди впереди идущих батарей, ни в нашей 8-ой батарее. Все-таки не зря готовились к учению, но... Вечное это «но», которое может испортить, как ложка дегтя бочку меда, результат подготовки, усилий и стараний воинского коллектива. Колонна вдруг остановилась. Может что-то случилось в нашей батарейной колонне? Надо идти разбираться. Иду в начало колонны к командиру батареи. У нас все в порядке, мы просто упираемся в колонну 7-ой батареи, которая почему-то остановилась на длинном спуске к мосту через небольшую речку Скуяйне. Почему остановилась колонна 7-ой батареи, стало понятно, когда подошли ближе к мосту и перед нами предстала страшная картина — слева от моста в воде лежал вверх колесами установщик 8У210 вместе с пусковым столом 8У217. Установщик находился в таком жутком состоянии, что первой мыслью было: что с людьми — водителем и начальником стартового отделения капитаном Б.Шкаликовым? Затем: как это могло произойти? К счастью, оказалось, что водитель установщика и старший — начальник стартового отделения 7-ой батареи капитан Б.Шкаликов отделались только испугом. Вообще говоря, им крупно повезло, а Боре Шкаликову вдвойне, ведь этот мост остался в истории полка и в памяти ветеранов и всех, кто служил в то время в полку, мостом Шкаликова.

Что-либо сделать с установщиком в ночных условиях да и дневных тоже было невозможно, в полку не было средств, способных поднять, поставить на колеса и вытащить из воды большую и тяжелую машину, которая была не под силу имеющемуся в полку крану 8Т26 грузоподъемностью 10 тонн. Хотя вытащить смогли бы несколькими гусеничными тягачами АТТ, если бы установщик стоял на колесах, но использовать по назначению его уже было бы нельзя. Чтобы не срывать учение, остановившаяся часть колонны дивизиона продолжила движение, благополучно преодолев водную преграду по теперь уже мосту Шкаликова, и без приключений прибыла в УЗПР, где стартовые батареи сразу по прибытии установили СП-6 и заняли повышенную боевую готовность. А установщик оставили в покое до следующего дня, ограничившись набрасыванием на него маскировочной сетки. Представляю изумление аборигенов из близлежащих населенных пунктов и проезжающих на следующий день по дороге и через мост при виде поверженного мастодонта. На следующий день установщик вместе с пусковым столом был поднят, поставлен на колеса и оттранспортирован в первый дивизион с последующей отправкой на ремонт. В 7-ю батарею в УЗПР был пригнан установщик с пусковым столом из ВШМС дивизии из Елгавы.

Р-12. Установщик 8У210 за работой.

Происшествие с установщиком было возможным в силу особенностей его конструкции и управления им и по причине отсутствия навыков, опыта управления у молодых водителей. Где тонко, там и рвется. Это как раз тот случай. Что такое установщик 8У210? Это автопоезд — одноосный тягач МАЗ-529В с подсоединенной посредством арочного дышла двухосной платформой с размещенными на ней рамой-стрелой с гидродомкратами для подъема рамы-стрелы и подъемного механизма для установки на пусковой стол и снятия со стола ракеты, погрузки на платформу и выгрузки с платформы пускового стола. Длина установщика — 15,62 м, ширина — 3,15 м, высота — 3,76 м. Вес только снаряженного тягача МАЗ-529В без платформы — 9 тонн. Всего полный вес установщика с загруженным на него пусковым столом весом почти 7 тонн составлял около 40 тонн. Одноосный тягач МАЗ-529В с двухтактным двигателем ЯАЗ-М206 мощностью 180 лошадиных сил имел единственный ведущий мост с односкатными неуправляемыми колесами большого диаметра (1790 мм) с грунтозацепами в виде косой расчлененной елки. Конструировался и изготовлялся в качестве базы для самоходных скреперов и другой дорожно-строительной техники. В паре с платформой установщика, колеса которой не являлись ведущими, МАЗ-529В образовывал сочлененную машину, поворот которой осуществлялся путем взаимного разворота тягача и прицепа посредством 2-х гидродомкратов (гидроцилиндров) относительно вертикальной оси, проходящей через моментный шарнирный узел, соединяющий тягач и прицеп. Изменение направления движения автопоезда, когда поворачивались не колеса тягача, а поворачивался сам тягач с помощью гидроцилиндров (так называемое бустерное управление) относительно прицепа, было возможно только при работающем с определенным числом оборотов коленчатого вала двигателе тягача МАЗ-529В для поддержания необходимого давления в гидроцилиндрах. Рессорная подвеска колес тягача отсутствовала и необходимая амортизация обеспечивалась только за счет упругости шин большого размера. Следует также заметить и то, что установщик имел рабочую тормозную систему с барабанными тормозными механизмами с пневмоприводом, действие которого напрямую были связаны с работой двигателя установщика.

Водитель установщика при начале движения по длинному спуску к мосту инстинктивно сбросил обороты двигателя так же, как это делают водители обычных автомобилей для уменьшения скорости движения на спуске (разумеется переключившись на пониженную передачу), и продолжил движение, постоянно притормаживая, кратковременно нажимая и отпуская педаль тормоза, тем самым стравливая воздух из тормозной системы автопоезда. При движении в таком режиме на длинном спуске двигатель установщика, работавший на пониженных оборотах, не мог поддерживать необходимое давление ни в воздушных баллонах тормозной системы, ни в гидроцилиндрах поворотной системы тягача. В результате отказали и тормозная система установщика, и поворотное устройство. Установщик скатывался по спуску к мосту, постепенно отклоняясь в левую строну. Попытка повернуть его на путь истинный успехом не увенчалась, как не удалось и затормозить его перед мостом — тормозная система отказала. В результате постоянного подтормаживания при затяжном спуске к мосту давление воздуха в баллонах тормозной системе оказалось ниже нормы. Установщик не вписался в мост — правое колесо тягача попало на мост, а левое не попало, и многотонная машина завалилась на левую сторону и перевернулась.

Современные тяжелые грузовые машины специально, с целью предотвращения отказа рабочей тормозной системы из-за использования на затяжных спусках, оборудуются вспомогательной тормозной системой для длительного поддержания постоянной скорости на затяжных спусках за счет торможения двигателем, что достигается прекращением подачи топлива в цилиндры двигателя и перекрытием выпускных трубопроводов. Инструкции по эксплуатации грузовых автомобилей и автобусов прямо предписывают двигаться на затяжных спусках только с включенной вспомогательной тормозной системой. Сейчас, рассматривая это происшествие с сегодняшней позиции, понимаешь, что авария с установщиком была бы предотвращена, если бы автопоезд был оснащен запасной тормозной системой, предназначенной для остановки автотранспорта при выходе из строя рабочей тормозной системы, то есть если бы на установщик были установлены тормозные камеры с пружинными энергоаккумуляторами, которые приводят в действие тормозные колодки колес среднего и заднего мостов при выходе воздуха из рабочей тормозной системы. Но судя по тому, что авария произошла, тогда, 50 лет назад, установщики не имели запасной тормозной системы.

На мой взгляд, использование одноосных тягачей МАЗ-529В, предназначенного для скреперов и других землеройно-строительных машин, в РВСН в качестве тягачей установщиков и подъемных кранов было не самым лучшим решением. Объяснить это можно только двумя обстоятельствами: отсутствием более подходящего тягача в конце 50-х годов, когда проектировались и создавались ракетные комплексы, и пришлось довольствоваться тем, что было в тот момент, и тем, что изначально их использование предполагалось на ограниченной территории БСП ракетных стационарных комплексов, а не передвижение на большие расстояния в запасные полевые районы.

Как бы то ни было, полк задачу поставленную на учении выполнил с пользой для дела. Вывод полка в запасной полевой район, развертывание там, обустройство в полевых условиях с обеспечением жизнедеятельности личного состава дали необходимый опыт и позволили сделать определенные выводы и предложения из опыта проведенного учения. И главный вывод из учения — ракетные полки Р-12 способны выполнять боевые задачи из ЗПР. В планы поддержания боевой готовности ракетных полков были включены выходы каждого наземного дивизиона в УЗПР один раз в год — зимой или летом поочередно. И даже один раз, по-моему, в 1973 году тактико-специальное учение дивизиона с выходом в УЗПР было проведено с реальной заправкой КРТ. За все годы до снятия полка с боевого дежурства в 1982 году происшествий с установщиками при выходах в УЗПР не было.

От проведенного учения, кроме истории с установщиком, остался в памяти один курьезный случай, когда на стартовую позицию 8 батареи с установленной на пусковой стол ракетой во время комплексного занятия выскочил по какой-то лесной тропинке мотоциклист. Он, конечно, от вида ракеты, агрегатов, людей в защитных костюмах и противогазах опешил. Деваться ему было некуда — проезд вперед был закрыт техникой, а развернуться и рвануть назад было невозможно. Его уже окружили со всех сторон, тоже с изумлением глядя на него и прикидывая, что же с ним делать дальше — убрать, как нежелательного свидетеля, узнавшего страшную военную тайну, или передать компетентным органам, чтобы не брать грех на душу, а они (компетентные органы) уж, пускай, сами решают его дальнейшую судьбу. Отвели его куда-то со старта на разборку, но выстрелов не было слышно, очевидно, компетентные органы решили не убирать его и ограничились профилактической беседой и подпиской о неразглашении государственной тайны.

Еще один случай 1963 года, связанный с выездом в полном составе 1-го дивизиона на полигон и с компетентными органами в лице особиста полка капитана Кутьянова. Помню, что он единственный из всех особистов, бывших в полку после него, имел мотоцикл с коляской для проведения оперативных мероприятий. Одно из таких мероприятий он с успехом и провел, продемонстрировав дедуктивные способности не хуже, чем у Шерлока Холмса. После убытия дивизиона на полигон обнаружилась на скромном памятнике советским воинам, установленном на братской могиле советских воинов рядом с первым дивизионом в поселке Тервете, надпись на русском языке следующего содержания: «Русские вон из Латвии! Да здравствует свободная Латвия!», написанная губной помадой. Не знаю, сумел ли Шерлок Холмс вместе с доктором Ватсоном найти того, кто сделал эту надпись, а наш простой советский особист нашел. Действуя дедуктивным методом, он отбросил местных жителей, а так же и женщин, хотя надпись и была сделана губной помадой. Надо было искать мужчину, причем, не местного, а приезжего. Наиболее вероятный вариант: приезжий — пациент туберкулезного санатория, который размещался рядом с дивизионом в поселке Тервете. А если это мужчина, то вероятнее всего он приобрел женскую губную помаду в одном из магазинчиков в близлежащих от Тервете населенных пунктах, и мужчина, покупающий женскую губную помаду, мог запомниться продавщице, тем более, когда чужие покупатели крайне редки в таких магазинчиках. Дедукция не подвела нашего армейского Пинкертона, в магазинчике поселка Путели, что находится в 3 километрах от Тервете на дороге Тервете — Елгава, он обнаружил следы странного мужчины, покупавшего губную помаду. Пожилого, явно не местного, говорившего по-русски с характерным акцентом, который отличает только эстонцев. Остальное было делом техники — найти его в санатории (оказался бухгалтер из Эстонии), пожурить, после чего он спешно покинул санаторий. Оставаться в санатории ему было стыдно. Вот такие у нас служили бойцы невидимого фронта.

22 ноября 1963 года, или смерть президента

1963 год вошел в историю событием, которое потрясло мир, а в моей памяти навсегда сохранила дату несения мною боевого дежурства на КП 2-го дивизиона в качестве оперативного дежурного. За время службы сотни раз приходилось нести боевое дежурство на командных пунктах дивизиона, полка, дивизии в разном качестве — от оперативного дежурного КП дивизиона до командира дежурных сил дивизии, но ни одна конкретная дата не сохранилась в памяти, кроме одной — 22 ноября 1963 года. День, когда в Далласе был убит президент США Джон Фицджеральд Кеннеди.

22 ноября 1963 года в 10.00 я заступил на суточное боевое дежурство на КП 2-го дивизиона в качестве оперативного дежурного. Тогда, в 1963 году, обстановка на КП дивизиона была спартанская. Обвалованное арочное бетонное сооружение, разделенное на несколько отсеков — главный зал, или, собственно, командный пункт, помещение (класс) для отделения подготовки данных (ОПД), где рассчитывалось полетное задание на пуск для стартовых батарей, вентиляционная и еще какой-то закуток, где обретались связисты во время КЗ и учений. Голые бетонные арки, покрашенные на высоту двух метров от пола сине-зеленой масляной краской и побеленные выше с протянутыми вдоль стен трубами отопления. Стол, стул, сейф, пара телефонных аппаратов, концентратор на 10 номеров для прямой связи со стартовыми позициями батарей и КП полка. И у стены вместо дивана армейская койка. Ни радио, ни телевизора, никакой связи с внешним миром, кроме служебной телефонной связи, никакой информации о том, что творится на белом свете за пределами забора из колючей проволоки в 12 нитей и проволочного ограждения технической системы охраны «Сосна». Оперативный дежурный должен был постоянно находиться на КП, не имея права покидать его. Обед, ужин и завтрак утром следующего дня на КП дивизиона приносил кто-нибудь из солдат — связистов в специальных судках из офицерской столовой дивизиона. Тогда в дивизионах еще были свои взводы связи. Во 2-ом дивизионе взводом связи командовал старший лейтенант Гафар Махмудов родом из Дагестана. КП и связь, а значит, и связисты — две вещи неразрывные, поэтому солдаты из взвода связи дивизиона постоянно околачивались на КП в своем закутке по делу или без дела, а их командир составлял компанию оперативному дежурному, чтобы лично убедиться, что связь функционирует, а заодно и поболтать «за жизнь» и за связь, ведь «все знают, что без связи худо, но связь худа еще пока». Постоянное общение со старшим лейтенантом Гафаром Махмудовым при несении мной боевого дежурства на КП дивизиона способствовало установлению товарищеских отношений между нами. Днем появлялся на КП личный состав ОПД, который занимался в своем помещении (классе), а поскольку в ОПД подбирался специально личный состав и по образованию, и по общему развитию, то среди солдат были толковые ребята, грамотные в широком смысле слова, с которыми тоже можно было поговорить на серьезные темы, не касающиеся воинской службы. До сих пор помню одного солдата по фамилии Журавский, по-моему, родом из Киева, которому отдал сборник произведений Кафки, который был у меня и особого впечатления на меня не произвел, а у Журавского загорелись глаза от одного имени Кафки, ведь Кафка — это был кумир советской интеллигенции, знаковая фигура, как Булгаков с «Мастером и Маргаритой»..

На КП дивизиона могли зайти офицеры дивизиона и полка, оказавшиеся на технической зоне дивизиона, чтобы позвонить или просто посидеть и потрепаться. С окончанием рабочего дня и наступлением вечера, если не было ночного комплексного занятия в одной из стартовых батарей, техническая зона пустела, опускалась тьма и оперативный дежурный оставался один-одинешенек наедине с телефонами в пустом бункере командного пункта в ожидании боевого приказа или какого-нибудь неожиданного звонка сверху или снизу о каком-либо происшествии в дивизионе, вроде самовольной отлучки. Честно признаюсь, что подобного рода звонки были страшнее боевого приказа. Конечно, оперативный КП дивизиона не только сидел в тревожном ожидании рокового звонка, но и пытался как-то скрасить свое пребывание на КП чтением художественной литературы, когда позволяла обстановка, в вечернее и ночное время и изучением секретных документов по боевому управлению и по своей специальности. Помогала мне скрасить боевое дежурство на КП дивизиона моя верная «Спидола», которую я приобрел, наверное, первым из офицеров полка, как только эти, по тем временам, лучшие советские портативные приемники появились в продаже.

К счастью, 22 ноября 1963 года ничего экстраординарного ни в полку, ни в дивизионе не произошло и ночь на КП дивизиона, отрезанного от внешнего мира, прошла спокойно, позволив оперативному дежурному вздремнуть пару часов чутким сном военного профессионала на стоявшей на КП койке. А утром 23 ноября еще до начала рабочего дня (до приезда офицеров на службу) вдруг зазвенел телефон и старший лейтенант Виктор Скульбеда, заместитель командира эксплуатационно-ремонтной роты, с которым мы вместе обитали в одной комнате в офицерской гостинице дивизиона, огорошил меня известием об убийстве президента США Джона Кеннеди, таким образом, на всю жизнь связав две даты — дату моего дежурства на КП дивизиона и дату смерти Джона Кеннеди.

Должен заметить, что смерть президента США Кеннеди не отразилась на боевой готовности РВСН, а, значит, и нашей военной судьбе и жизни. Жизнь продолжалась во всем ее многообразии — с новыми заботами и старыми проблемами, с достижениями и недостатками, с радостями и печалями...

Заправка КРТ

В 1964 году командованием РВСН было принято, наконец, разумное решение о проведении комплексных занятий стартовыми батареями с реальной заправкой КРТ. Решение давно ожидаемое в войсках. Практиковавшиеся до сих пор выезды ракетных дивизионов в полном составе на полигон вместе с техникой только для того, чтобы провести на одной боевой ракете комплексные занятия с заправкой КРТ тремя батареями дивизиона и только одной батарее провести реальный пуск этой ракеты, были не рациональными по многим причинам. Это и снятие дивизиона с боевого дежурства, это и перевозка большого количества личного состава и техники на большое расстояние железнодорожным транспортом и связанные с этим расходы, это, наконец, демаскировка и нарушение режима секретности при перемещении на станцию погрузки в условиях густонаселенной местности западной части страны. Да и здравый смысл подсказывал, что вряд ли надо ехать за тридевять земель, чтобы провести КЗ с заправкой КРТ, когда это можно вполне успешно можно сделать на месте, не снижая боевой готовности.

Маршал Н.И.Крылов во время вручения
Памятного знамени ростовскому училищу (1967 год).
Фото с сайта rau-rostov.narod.ru

Зимой 1964 года Главнокомандующий РВСН Маршал Советского Союза Н.И.Крылов проводит на базе 307 (Елгавского) ракетного полка сборы руководящего состава Ракетных войск с проведением комплексного занятия с реальной заправкой ракеты Р-12 компонентами ракетных топлив. Занятие прошло успешно и показало, что такое комплексное занятие максимально приближается к боевой подготовке ракеты к пуску, повышает ответственность личного состава за свои действия и общую требовательность к подготовке личного состава и техники к комплексным занятиям. С 1965 года начинаются регулярные плановые комплексные занятия стартовых батарей с заправкой КРТ в соответствии с Планом поддержания боевой готовности полка, которым устанавливался определенный порядок проведения КЗ с заправкой КРТ — 2 КЗ в год на каждую стартовую батарею, причем, одно КЗ — зимой, другое КЗ — летом, одно КЗ ночное, другое — дневное, меняясь поочередно из года в год. Установленный порядок — количество КЗ и периодичность их проведения сохранились до снятия ракетных полков с боевого дежурства, показав свою достаточность и эффективность для поддержания высокой боевой готовности стартовых батарей.

В дополнение к требованиям проведения обычных КЗ, о которых я говорил выше, прибавились новые, а именно:

— ответственным за проведение КЗ с заправкой КРТ назначался командир полка или кто-то из его заместителей — заместитель командира полка или заместитель командира полка по РВО (главный инженер полка);

— личный состав допускался к КЗ с заправкой только после сдачи зачета на допуск к КЗ с заправкой КРТ комиссии полка (дивизиона), несмотря на имеющийся у личного состава допуск к работе на ракетной технике;

— перед КЗ с заправкой КРТ в обязательном порядке проводилась проверка противогазов всего личного состава стартовой батареи, так называемое «окуривание» в палатке, заполненной хлорпикрином;

— обязательно на каждое КЗ с заправкой КРТ привлекалась аварийно-спасательная команда (АСК), включающая в себя пожарную команду дивизиона вместе с пожарной машиной, медиков из медпункта дивизиона вместе с санитарной машиной во главе с врачом — начальником медпункта, электриков из эксплуатационно-ремонтной роты (ЭРР) и других. АСК оснащалась средствами пожаротушения, нейтрализации КРТ, необходимым набором средств для оказания первой медицинской помощи. Члены АСК одевались в специальные защитные костюмы более высокой степени защиты от поражения КРТ.

Еще одной особенностью КЗ с заправкой КРТ в отличие от обычного КЗ было обеспечение личного состава дополнительным питанием в виде молока, хлеба, сала, которые доставлялись на стартовую позицию старшиной батареи, и каждый солдат, офицер батареи и контролирующие лица могли выпить кружку молока, съесть ломоть белого хлеба с куском соленого сала. Учитывая, что КЗ продолжались по несколько часов, к тому же, без перерывов на прием пищи, кусок хлеба с салом и кружка молока были отнюдь не лишними, особенно зимой и в ночное время. Да еще если этот кусочек сала немного опалить на открытом огне, хотя бы от спички или зажигалки. Всю прелесть такого куска сала с хлебом может оценить только тот, кто на морозе готовил ракету к пуску или просто в полевых условиях зимой терпел тяготы и лишения армейской службы в различных родах и видах войск. Кто в армии не служил, вряд ли может понять этого, ну, может быть, за исключением охотников и любителей подледного лова рыбы.

Для проведения КЗ с заправкой КРТ была разработана специально для многократных заправок КРТ учебно-тренировочная ракета (УТР) 8К63Д («деревянная», как называли ее в обиходе ракетчики). В 1965 году УТР 8К63Д были поставлены в ракетные полки для проведения КЗ с заправкой КРТ.

За время службы в 867 ракетном полку мне пришлось участвовать в нескольких десятках комплексных занятиях с заправкой КРТ в составе инструкторских групп в качестве инструктора по заправочному отделению. И я, не кривя душой, могу сказать, что практически все КЗ с заправкой КРТ проходили успешно, и я не могу вспомнить ни одного случая, когда бы стартовая батарея не выполнила учебно-боевой задачи по вине отделения заправки. Думаю, что в этом свою роль сыграла и качественное поддержание средств заправки в постоянной боевой готовности, и тщательная подготовка техники и личного состава к КЗ с заправкой КРТ. Хотя было два случая во 2-ом дивизионе, которые хоть и не повлияли на выполнение учебно-боевой задачи, но могли привести к тяжелым последствиям.

Один случай произошел на КЗ с заправкой 8-ой батареи и о нем мало, кто знал, другой в 6-ой батареи, и который был достаточно хорошо известен в полку, хотя и не привел ни к каким последствиям, кроме дисциплинарных. О случае в 6-ой батарее чуть ниже, а пока о том, что произошло на КЗ с заправкой 8-ой батареи. А произошло следующее. Во время заправки окислителя из ДПК бака окислителя произошел выплеск небольшого количества окислителя, который в виде мелкого дождичка опустился вниз к подножью ракеты и попал на шею номера расчета 3-его отделения, устанавливающего ампульные батареи на борт ракеты в лючок, расположенный как раз под ДПК бака окислителя. У номера расчета был откинут капюшон защитного спецкостюма с головы и капли окислителя попали ему на шею. Почувствовав жжение, он спрыгнул с лестницы и бросился бежать, срывая с себя противогаз, но не к водообмывщикам, которых было на стартовой позиции два, готовых немедленно смыть окислитель, не к пожарной машине, которая находилась тут же в составе АСК, а со старта. Вдогонку бросились солдаты из АСК, еле поймали и притащили к пожарной машине, обмыли. Медики из АСК тут же оказали первую медицинскую помощь и отправили в медпункт. И хотя поражение было небольшим, пришлось его госпитализировать, потому что после химического ожога кислотой требуется пересадка кожи.

8К63. Комплексное занятие.
На заднем плане - техника отедения заправки КРТ.

Капли окислителя попали и на другого солдата, номера расчета 2-го отделения, который стоял на нижнем мостике установщика 8У210, но он абсолютно не пострадал, потому что одет был по всем правилам. И хотя на него попали капли окислителя, он не поддался панике, не бросился бежать куда глаза глядят, а спустился с мостика только по команде начальника отделения для того, чтобы смыть капли окислителя с защитной одежды и противогаза водой из стоящего рядом с цистернами 8Г131 водообмывщика 8Т311. Солдат был молодой и точно следовал инструкции по ТБ и инструктажу начальников, в отличие от другого номера 2-го отделения, который стоял у ПЩС, одет был, как положено, но запаниковал, когда несколько капель окислителя попали ему на маску противогаза и на перчатки, и вместо того, чтобы смыть капли окислителя с перчаток и одежды тут же из стоящего рядом водообмывщика расчета заправки перекиси, водитель которого во время заправки стоит со стволом в руках в готовности немедленно выдать струю воды, попытался сорвать с себя маску противогаза руками в перчатках, на которые попал окислитель, тем самым подвергая себя опасности попадания капель окислителя с перчаток на лицо. Конечно, своевременно его остановили, смыли следы окислителя с маски противогаза, с перчаток и защитного костюма. Тут же медики из АСК проверили состояние его кожных покровов, к счастью, ничего серьезного не обнаружили.

Этот случай с выплеском окислителя из ДПК был классическим примером того, что, во-первых, нельзя нарушать установленные правила защиты от КРТ (откинутый с головы капюшон защитного костюма), во-вторых, нельзя поддаваться панике и срывать с себя защиту, подвергая себя опасности поражения КРТ, в-третьих, что используемые защитные средства полностью обеспечивают защиту от КРТ и личную безопасность. В дальнейшем при подготовке личного состава к работе с КРТ, при инструктажах перед КЗ с заправкой КРТ я всегда использовал этот случай для иллюстрации того, как надо и как не надо себя вести при возникновении подобных ситуаций.

Выплеск окислителя из ДПК произошел вследствие перелива, перезаправки ракеты окислителем сверх установленного полетным заданием уровня. Перелив мог произойти по нескольким причинам, которые в итоге сводились к двум. Или несвоевременная команда на прекращение заправки, или несвоевременное выключение насоса ЗАК 8Г113. Контроль заправки осуществлялся 3-им отделением с помощью пультов заправки 8Г014, а заправляло ракету 4-ое отделение. Заправка велась до установленного полетным заданием уровня, который задавался с помощью пульта заправки 8Г014. Для страховки и надежности заправщики всегда сами подсчитывали объем заправки в литрах, суммируя объем заправки, который соответствовал установленному уровню заправки, и объем заправочной коммуникации от насоса до наполнительного соединения и определяли ориентировочное время в заправки в минутах и секундах, исходя из производительности насоса агрегата 8Г113, а также оператор агрегата 8Г113 контролировал объем заправленного окислителя по показаниям счетчика, установленного в кабине управления агрегата 8Г113, хотя это и не предусматривалось нормативными документами. Главным, определяющим был контроль заправки до нужного уровня пультом заправки 8Г014. Оператор агрегата 8Г113 должен был действовать по команде начальника отделения заправки, который в свою очередь должен был получить доклад о достижении «Предварительного уровня» и «Уровня» от номера 3-его отделения, работающего с пультами заправки 8Г014, при загорании соответствующих транспарантов на пульте. По команде «Предварительный уровень» оператор агрегата 8Г113 должен был немедленно уменьшить подачу окислителя в ракету, по команде «Уровень» — выключить насос. Промедление в выполнении этих двух команд вело к перезаправке ракеты, вплоть до перелива окислителя через ДПК. И хотя пульты заправки 8Г014 устанавливались между пусковым столом 8У217 и агрегатом 8Г113 прямо на бетонке, в условиях, когда все одеты в противогазы и средства защиты и на стартовой позиции стоит шум от работающих двигателей агрегатов, требовалось четкое взаимодействие между номерами 3-го и 4-го отделений и быстрое, без промедления доведение исполнительных команд оператору агрегата 8Г113, что было не так просто, учитывая, что оператор, зачехленный по всем правилам, стоял в кабине управления агрегата 8Г131 спиной к пультам заправки и к своему начальнику отделения, также зачехленному по всем правилам. Чтобы облегчить ситуацию и гарантировать своевременное выключение насоса агрегата 8Г113, исключив посредников между пультом заправки и агрегатом 8Г113, сделали мы вместе с начальником 3-го отделения 8 батареи капитаном М.Бочкаревым самовольную доработку агрегата 8Г113 8-ой батареи, обеспечивающую и автоматическое снижение производительности агрегата при достижении «Предварительного уровня» (загорания транспаранта «Предварительный уровень» на пульте заправки 8Г014) и выключение насоса агрегата 8Г113 при достижении заданного «Уровня» (загорания транспаранта «Уровень» на пульте заправки 8Г014), благо пульт 8Г014 это позволял, так как имел соответствующий разъем для выдачи нужных команд на насосную установку. Почему насосные установки, агрегаты 8Г113, не были соответствующим образом оборудованы не понятно до сих пор. И ведь ничего сложного в этом не было. Нужно только было изготовить кабель с разъемами на концах для соединения пульта заправки 8Г014 с агрегатом 8Г113, в электрическую схему управления насосной установкой поставить реле, соединенное со штепсельным разъемом, установленном на панели управления насосной установкой агрегата 8Г113. Что мы с капитаном Бочкаревым и сделали, вернее, своими руками, как электрик, сделал капитан Бочкарев. В течение нескольких лет наша доработка без сбоев работала при КЗ с заправкой КРТ 8-ой батареи, надежно обеспечивая заправку окислителя без сбоев и нервотрепки. Сделать в других батареях подобные доработки не получилось, мы и так с Мишей Бочкаревым взяли грех на душу, самовольно изменив электрическую схему агрегата 8Г113.

Другим результатом моего сотрудничества с начальником 3-го отделения 8 батареи капитаном М.Бочкаревым стало электрифицированное табло, на котором отображалось в процессе заправки количество окислителя в литрах, заправляемого в ракету. Конечно, тогда мы не могли использовать ни светодиодов, ни жидких кристаллов и использовали обычные автомобильные электролампы на 12 вольт, собранные на табло и включенных в электросхему табло таким образом, что при прощелкивании кругового переключателя, установленного на табло, высвечивались цифры — 0,1,2,3,4,5... и так до 20, что означало: заправлено 1000 литров окислителя, 2 тысячи, 3 тысячи, 4 тысячи и т.д. Табло вывешивалось на заднюю стенку кабины агрегата 8Г113, подключалось к электросети агрегата и на табло загоралась цифра «0». При заправке окислителя оператор агрегата 8Г113 одновременно с установленным докладом: «Заправлено 1000 литров окислителя» поворачивал переключатель и устанавливал его на цифре 1. Оператор агрегата, контролируя количество заправленного окислителя по литромеру агрегата, докладывал через каждую тысячу литров количество заправленного окислителя, одновременно устанавливая переключатель на соответствующую цифру круговой шкалы. Если доклад оператора, одетого в противогаз, было трудно услышать в шуме работающих агрегатов, то табло, висевшее достаточно высоко, было видно всем, особенно ночью, позволяя командиру батареи постоянно держать на контроле процесс заправки. В других батареях также использовались табло для информации о количестве заправленного окислителя, но достаточно примитивные — оператор агрегата просто вставлял в табло картонки (или фанерки) с написанными цифрами. Понятно, что подобного рода табло не шло ни в какое сравнение, особенно, в ночных условиях, с электрофицированным табло в 4-ом отделении 8-ой батареи.

А теперь о случае, произошедшем на КЗ с заправкой в 6-ой батарее. Случае, который, я думаю, был единственным в своем роде в РВСН. При проведении КЗ с заправкой 6-ой батареей в декабре 1969 года после успешного выполнения учебно-боевой задачи и слива КРТ при снятии ракеты с пускового стола, когда тележка с ракетой опустилась на бетонное покрытие стартовой позиции, обнаружилось, что основное горючее ТМ-185 с ракеты не слито. А это ни много ни мало, а 7 с лишним тонн дополнительной нагрузки на установщик 8У210. Я не принимал участие в этом КЗ с заправкой, КЗ проходило под контролем инструкторской группы дивизиона, а я в июле 1969 года перешел в службу РВО полка на должность помощника главного инженера полка по заправочному оборудованию, поэтому принимал участие в разбирательстве и установлении причин случившегося чрезвычайного происшествия, а это было именно ЧП, к счастью, не приведшее к трагическим последствиям.

6 батарея проводила плановое КЗ с заправкой под командованием командира батареи майора Милованова. Ответственным от полка на КЗ был заместитель командира полка подполковник Латунов, ответственным от дивизиона — командир 2-го дивизиона майор Баталов. Отделением заправки руководили начальник отделения капитан Бакун и старший оператор (старший техник) старший лейтенант Рузанков. Тут стоило бы упомянуть и начальника двигательного отделения, ведь именно номер двигательного отделения работает с наполнительным соединением основного горючего: присоединяет его к заправочно-сливному штуцеру бака горючего, открывает заправочно-сливной клапан бака горючего при сливе горючего с ракеты, снимает наполнительное соединение с заправочно-сливного штуцера после слива горючего. Но, к сожалению, я не помню фамилии начальника двигательного отделения 6-ой батареи в то время.

Следует заметить, что о произошедшем происшествии знали только сами участники КЗ, командование полка и дивизиона. Широкую огласку оно получило только через несколько дней, когда начальник штаба дивизиона майор Перескоков при проверке планирующих документов дивизиона офицерами штаба дивизии заявил одному из них в ответ на какое-то замечание:

— Вы придираетесь к мелочам, а у нас в дивизионе ракеты снимают с пускового стола вместе с КРТ.

Это был, если называть вещи своими именами, донос. Почему он это сделал? По дурости или злонамеренно, сейчас трудно сказать, хотя он, бывший командир батареи, начальник штаба дивизиона, не мог не понимать последствий своего доноса для некоторых должностных лиц полка и дивизиона. В общем, говоря прямо, подложил в портянку кому-то. Кому? Не знаю. Естественно, происшествие стало известно командованию дивизии, к счастью, доносчиков в штабе дивизии не оказалось и происшествие не вышло за пределы дивизии, судя потому, что никакой ответной реакции вышестоящих штабов, как это всегда бывало в подобных случаях, не последовало. Разбирались собственными силами. В результате разбирательства выяснилось, что, когда тележка с ракетой опустилась и коснулась бетонного покрытия, из ДПК (дренажно-предохранительного клапана) бака горючего начало капать горючее на бетон. Почувствовав неладное, начальник отделения капитан Бакун и старший оператор старший лейтенант Рузанков бросились к цистерне горючего 8Г112, вскрыли люк цистерны и к своему ужасу обнаружили, что цистерна пуста. Тут же вспомнилось, что при опускании ракеты каким-то необычным, другим был звук работающего электродвигателя и всего грузоподъемного механизма установщика 8У210, таким, как будто он работал с перегрузкой. Вспомнилось, что при опускании тележки с ракетой почему-то и у одноосного тягача МАЗ-529В установщика огромные колеса чуть ли не отрывались от бетона.

Почему же не произошел слив горючего из ракеты в цистерну 8Г112 и почему никто не заметил этого и посчитал, что слив произведен? Во-первых, потому, что номер двигательного отделения по неопытности не сумел открыть заправочно-сливной клапан бака горючего толкателем наполнительного соединения горючего, а начальник двигательного отделения не проконтролировал. Во-вторых, заправщики не убедились, что слив действительно идет. Проконтролировать слив возможно, но в отличие от окислителя визуально трудно. Никаких мерных приборов на агрегате 8Г112 не было, кроме мерного штока, опущенного в цистерну через крышку люка. Прямо скажем, устройства достаточно примитивного, не исключающего возможность ошибки при его использовании. Что и произошло в 6 батарее при сливе горючего из ракеты. По результатам разбирательства мы с начальниками заправочных отделений решили впредь при сливе горючего для полной гарантии слива открывать люк цистерны и визуально контролировать слив.

А ракету с горючим в баке осторожно снова установили на пусковой стол, надеясь на качество и запас прочности советской ракетной техники. И она не подвела незадачливых ракетчиков 6-ой батареи. Горючее благополучно слили. Какие были дисциплинарные последствия, не знаю, но, судя по тому, что все «герои» этого экстраординарного события остались на своих местах, дело ограничилось просто
выговорами.

Некоторые особенности службы
и сцены из «ракетной» жизни

Продолжаю заметки о своей службе в РВСН, в которых скажу несколько слов об особенностях службы личного состава, связанного с работой с КРТ — личного состава, эксплуатирующего средства заправки КРТ, и обслуживающего персонала складов КРТ в каждом ракетном дивизионе. И вспомню некоторые сцены из «ракетной» жизни и героев этих сцен.

Когда срок срочной службы в Советской армии был три года, личный состав указанных категорий служил 2 года. В 1968 году в связи с переходом на двухгодичный срок службы срок службы «заправщиков» не сократили, а в качестве компенсации ввели обязательный 10-дневный отпуск после года службы и ежедневный дополнительный паек, который включал в себя:

— яйцо — 1 шт.

— масло сливочное — 20 гр.

— сыр ферментный — 15 гр.

— молоко — 200 мл.

— консервы рыбные — 1 банка на 3 человека.

Что касается офицеров, то всем офицерам, имеющим отношение по должности к работе с КРТ, представлялся очередной отпуск продолжительностью не 30 суток, а 45 суток без дороги. Я, как старший инженер дивизиона по заправочному оборудованию, а затем помощник главного инженера полка и дивизии по заправочному оборудованию, естественно, уходил в отпуск на 45 суток. Кроме того офицеры — «заправщики» должны были регулярно проходить медицинское обследование в Главном госпитале ракетных войск в Одинцово. И проходили, но должен сказать, что за все годы службы на должностях, связанных с работой с КРТ, я ни разу во время службы не воспользовался такой возможностью, с одной стороны, по молодости и глупости, а с другой стороны, просто не чувствовал потребности. И только при увольнении в запас из рядов Вооруженных сил, когда надо было ложиться в госпиталь на обследование, как положено перед увольнением, я сослался на свое право бывшего заправщика на специализированное обследование и настоял, чтобы меня положили в Главный госпиталь ракетных войск в Одинцово. И как оказалось, это было единственным правильным решением, которое коренным образом повлияло на мою дальнейшую «гражданскую» жизнь. Но это уже другая история. Я отвлекся и сейчас снова возвращаюсь в 1964-65 годы к КЗ с заправкой КРТ.

Офицеры 2 дивизиона 867 ракетного полка

Следует отметить, что КРТ находились на складе КРТ дивизиона в стационарных емкостях и только во второй половине 1965 года был проведен забор окислителя и горючего в подвижные емкости 8Г131 и 8Г112, когда наземные дивизионы перешли на боевое дежурство в постоянной боевой готовности по новым графикам. Склад (или склады) КРТ дивизиона состоял из нескольких сооружений, предназначенных для хранения окислителя АК27И, горючего ТМ185, перекиси водорода — продукт 030, пускового горючего ТГ-02, и располагался на технической зоне дивизиона перед стартовыми позициями батарей таким образом, что, чтобы попасть на стартовые позиции 5 и 6 батарей, надо было проехать (пройти) мимо склада КРТ (сооружения №15 и №16) с правой стороны, а чтобы попасть на стартовые позиции 7 и 8 батарей проехать (пройти) сначала перед сооружениями №15 и №16, а затем обогнуть их с левой стороны.

Сооружение №15 предназначалось для хранения окислителя и включало в себя: четыре наземных алюминиевых резервуара объемом 100 кубов каждый, установленные на бетонные опоры, обвалованные с боков и защищенные сзади брандмауэрной стеной; небольшое здание, оборудованное вытяжной вентиляцией, системой наддува резервуаров воздухом и нейтрализации паров окислителя; дистиллятором для получения дистиллированной воды (как правило, не работающим по техническим причинам) и душем. Грунтовая площадка (к сожалению, так и не забетонированная во 2-ом дивизионе и покрытая только щебенкой) и система трубопроводов с выдающими и приемными вентилями, которыми были оборудованы резервуары с окислителем, позволяли размещаться и производить забор окислителя в цистерны 8Г131 одновременно расчетам окислителя заправочных отделений всех четырех батарей.

Сооружение №16, предназначенное для хранения перекиси водорода — продукта 030, находилось рядом с сооружение №15 с правой стороны, и включала в себя два полуподземных алюминиевых резервуара емкостью 20 кубов каждый, обвалованных сверху грунтом, на поверхности которого находились только закрытые горловины резервуаров и заборные и сливные трубопроводы. В одном из резервуаров хранилась боевая перекись водорода — продукт 030, в другом — 30% раствор перекиси водорода, так называемая пергидроль, для учебных заправок ракеты УТР 8К63Д на КЗ с заправкой КРТ.

Сооружения №17 и №18, предназначенные для хранения горючего ТМ-185 и пускового горючего ТГ-02, располагались на некотором отдалении с левой стороны от сооружения №15. Основное горючее ТМ-185 находилось в двух углубленных в землю и обвалованных стальных резервуарах с системой заборных и сливных трубопроводах на каждом резервуаре, обеспечивающих одновременный забор горючего в цистерны 8Г112 четырьмя расчетами. Пусковое горючее ТГ-02 хранилось в стальных 200-литровых бочках в небольшом здании (сооружении №18), оборудованном вытяжной вентиляцией, которая включалась снаружи здания перед тем, как туда войти, и должна была работать все время, пока в сооружении находились люди. Связано это было с крайне опасными для человека свойствами пускового горючего.

Рядом с сооружениями №17 и №18 находилось еще одно небольшое здание — сооружение №19, где хранились различные защитные средства для личного состава, обслуживающего склад КРТ: противогазы ПРВ-У, изолирующие противогазы ИП-46, защитные костюмы и т.д., и ЗИП — инструмент, вентили, задвижки, резервные воздуходувки для сооружения №15...

Обслуживало склад КРТ дивизиона отделение ракетных топлив, а руководил всем этим хозяйством начальник службы ГСМ и КРТ дивизиона, которого частенько называли просто начальником склада КРТ. Во 2-ом дивизионе им был лейтенант Эдуард Фролов. Толковый офицер и специалист, он впоследствии стал начальником службы ГСМ и КРТ Лидской ракетной дивизии. Были у него две особенности, отличающего его от нас, молодых офицеров, в те годы.

Во-первых, он был женат, но дело не в этом. Некоторые молодые офицеры — выпускники училищ были тоже женаты. Дело в том, что при нем, кроме жены, была и теща и не простая, а в самом нарицательном смысле этого слова, которую знал весь жилой городок полка. Вообще теща в офицерских семьях в ракетных полках явление довольно редкое в связи со спецификой нашей службы, а тут не просто теща, а привезенная с собой после выпуска из училища. Мы ему искренне сочувствовали.

Во-вторых, он был рыжим и морда у него была постоянно красная, но дело не в этом. Мало ли рыжих на белом свете. Дело в том, что он был очень аллергичен, что свойственно рыжим и светлокожим. Он не мог есть помидоры, грибы, клубнику, малину и еще многое чего. И однажды случился с ним казус, даже не казус, а несчастный случай, который в глазах окружающих выглядел трагикомически, как в случае с капитаном Гомоновым, которому вместо дистиллированной воды сделали клизму пергидролью, а для Эдуарда Фролова обернулся госпиталем.

Однажды после отбора проб КРТ для анализа решил Эдуард Фролов принять душ, который имелся в здании сооружения №15, а в качестве моющего средства использовал обычный стиральный порошок, имевшийся в сооружении №15 и применявшийся, как ему и положено, для стирки солдатами пропотевшего нижнего белья после работы на складе КРТ в защитных костюмах и очистки самих костюмов от следов КРТ. Использование стирального порошка в качестве моющего средства было, конечно, крайне легкомысленным делом, которое закончилось для рыжего Эдика катастрофой. Сначала он весь покраснел и опух, вызывая удивление у окружающих и подтрунивание над ним, но вскоре стало не до шуток — у него развился такой аллергический шок, что его пришлось немедленно везти в Елгавский госпиталь и там госпитализировать до приведения в исходное состояние. Как видите, опасность подстерегала работающих с КРТ не только от КРТ.

Р-12. Кадр из учебного фильма
Минобороны СССР.

До забора окислителя и горючего в подвижные емкости в 1965 году КЗ с заправкой для заправочных отделений батарей начиналось с развертывания на складе КРТ дивизиона и заборе боевых окислителя и горючего, пергидроля (30% раствора перекиси водорода) вместо боевого 80% раствора перекиси водорода (продукта 030) и пускового горючего, в качестве которого вместо крайне ядовитого и огнеопасного (в соединении с окислителем) продукта ТГ-02 использовалось основное горючее ТМ185.

Забор КРТ на складах, особенно окислителя АК27И, уже сам по себе представлял ответственную и опасную операцию, требующую подготовленного личного состава, умелого руководства со стороны начальника отделения и контроля. Но это был практический и дополнительный опыт для расчетов заправки, ведь был задействован весь личный состав отделений заправки и выполнялись практически аналогичные операции при заправке КРТ в ракету и сливу КРТ из ракеты после выполнения учебно-боевой задачи.

Мало, кто помнит, что в первой серии КЗ с заправкой КРТ вместо боевого окислителя АК-27И использовался имитатор окислителя четыреххлористый углерод. Конечно, сделано это было из соображения безопасности. Четыреххлористый углерод — бесцветная жидкость со специфическим запахом, используемая в лакокрасочной промышленности в качестве растворителя, была не столь опасна, как окислитель и требовала соблюдения обычных правил безопасности при работе с растворителями. Четыреххлористый углерод хранился в двух резервных цистернах 8Г131, которые использовались заправочными отделениями на КЗ с заправкой вместо своих. Но в отличие от азотной кислоты четыреххлористый углерод не электропроводен, а в устройстве контроля уровней в цистернах 8Г131 используется именно электропроводность азотной кислоты. Надо было как-то решить возникшую проблему. Было сделана доработка — вместо штатного устройства контроля уровня было поставлено какое-то другое, которое работало крайне ненадежно. Но это не главное, главное то, что личный состав, во-первых, не получал необходимого опыта работы с боевым окислителем на старте, а во-вторых, не получал и опыта работы на складе КРТ по забору и сливу окислителя. В итоге здравый смысл восторжествовал и от имитатора окислителя отказались.

Конечно, работа на складе КРТ была дополнительной нагрузкой на личный состав отделений заправки, особенно после окончания КЗ, когда остальной личный состав батареи, заняв исходное положение постоянной боевой готовности, возвращался в казарму. Особенно ночью. Но на сливе КРТ на складах заботы и мытарства заправщиков не заканчивались. Необходимо было агрегаты заправочного оборудования освободить от остатков КРТ, промыть и нейтрализовать. Как правило, подобные работы проводились на следующий день.

Обмывочно-нейтрализационная машина 8Т311.

Надо было промыть и нейтрализовать агрегаты, связанные с окислителем, — заправщик окислителя ЗАК 8Г113 и цистерны 8Г131. ЗАК 8Г131 промывали на технической зоне вблизи стартовой позиции батареи, используя для промывки обмывочно-нейтрализационную машину 8Т311 как источник воды, с одной стороны, и как средство обеспечения необходимых мер безопасности при работе с окислителем, с другой стороны. Сложнее было с цистернами 8Г131, потому что для промывки и нейтрализации их надо было полностью заполнить водой. Если использовать для этой цели водопровод, то процедура заполнения двух цистерн растягивалась бы на многие часы да и не было подходящего места во 2-ом дивизионе, где бы их можно было заполнить водой, никому не мешая. Поэтому для заполнения водой цистерн мы использовали речку Свете, которая протекала на расстоянии около одного километра от КПП дивизиона и которую пересекала дорога, ведущая из дивизиона в большой мир, по бетонному, специально построенному вместе с дорогой мосту. Рядом с этим мостом сохранился старый деревянный мост и старая дорога, которые использовались военными строителями при строительстве объектов БСП дивизиона до постройки нового моста и прокладки новой дороги. После постройки нового моста старый мост и старая дорога никогда не использовались для движения транспорта, постепенно ветшая и зарастая травой и кустарником. Вот этот-то мост мы использовали для наполнения цистерн окислителя водой. На мост загонялась одна цистерна, буксируемая тягачом КРАЗ-214, рядом с мостом на берегу размещался водообмывщик 8Т311, с помощью которого вода из реки закачивалась в цистерну через открытый люк цистерны. После заполнения цистерны водой КРАЗ-214 стаскивал ее с моста и тащил вверх (от моста в сторону дивизиона дорог шла на длинный пологий подъем) по старой дороге, тресясь вместе с цистерной на рытвинах и ухабах, тем самым улучшая процесс промывки цистерны. В конце старой дороги, почти там, где основная дорога поворачивала налево к КПП дивизиона, КРАЗ-214 с цистерной на крюке останавливался, бойцы открывали сливные вентили и вода самотеком вытекала из цистерны на грунт, сливаясь в ручеек, бегущий по склону дороги в соответствии с законом тяготения.

А как же экология? — предвижу ехидный вопрос современных поборников экологии. Всем поборникам экологии скажу, что в цистернах после слива окислителя на складе КРТ практически не было никаких остатков окислителя и те капли, которые могли остаться на стенках цистерны, разбавленные 20 кубометрами речной воды, никак не могли загрязнить окружающую среду. И хотя вреда прибалтийской природе наша промывка цистерн не наносила, однако, отдавала какой-то кустарщиной, мало совместимой с современной ракетной техникой, поэтому надумал я построить в дивизионе пункт нейтрализации. Идея моя возражения командования дивизиона не вызвала. Считаешь нужным — делай, по принципу: проявил инициативу — сам ее и претворяй в жизнь на общественных началах. Общими усилиями личного состава заправочных отделений стартовых батарей с помощью лопат мы эту инициативу претворили в жизнь рядом со стартовой позицией 8-ой батареи. К счастью, воспользоваться пунктом нейтрализации не пришлось, потому что в том же 1965 году был произведен забор КРТ в подвижные емкости и отпала необходимость после каждого КЗ с заправкой сливать окислитель и горючее из цистерн на склад КРТ, а, значит, и промывать, и очищать внутренние поверхности цистерн.

Обслуживание цистерн окислителя после КЗ с заправкой не ограничивалось только промывкой, необходимо было провести осмотр внутренней поверхности цистерны, убрать остатки воды и капли воды со стенок цистерны, а также частицы песка и грунта, которые могли попасть в цистерну вместе с речной водой. С этой целью вскрывался верхний люк цистерны и номер расчета в в противогазе и средствах защиты с ведром и чистой тряпкой спускался в цистерну и досуха протирал всю внутреннюю поверхность цистерны и очищал от цистерну от частиц песка и грунта, если они там оказывались. Как правило, состояние внутренней поверхности цистерны после очистки и просушки проверял я, как старший инженер дивизиона по заправочному оборудованию и инспектор котлонадзора, ведь цистерны 8Г131 относились к объектам котлонадзора. С переносной лампой в руках залезал в цистерну и тщательно осматривал внутреннюю поверхность цистерны и состояние устройства замера уровней. Правда, без противогаза и средств защиты, вдыхая воздух со слабым запахом окислителя.

Но забор КРТ в подвижные емкости, когда необходимость в этих работах отпала, еще впереди, а пока для строительства пункта нейтрализации необходимо провести некоторый объем земляных работ, а для этого, кроме лопат, надо было бы привлечь какую-нибудь землеройную технику. Таковой в дивизионе нет. Вся землеройная техника в ББО (батарее боевого обеспечения), а ББО в то время размещалась в Добеле-2 и непосредственно договориться с командиром ББО не представлялось возможным, поэтому я направился в штаб полка к начальнику инженерной службы полка, в ведении которого находилась вся инженерная техника полка, майору Леонову с просьбой выделить для проведения землеройных работ какую-нибудь землеройную машину. Но что для начальника инженерной службы полка просьба какого-то старшего лейтенанта из дивизиона, о существовании которого до сего момента он и не подозревал. Это ведь не приказ командира полка, не распоряжение начальника штаба полка и даже не просьба командира дивизиона. Естественно, что выделить какой-либо землеройный агрегат не было никакой возможности.

— Единственно, что могу предложить, — сказал начальник инженерной службы майор Леонов, — это использовать БСЛ-120.

— Пускай, хоть БСЛ-120, — согласился я. — Когда она прибудет?

Чем вызвал взрыв веселья у находившихся в кабинете других начальников служб полка. В недоумении смотрю на Леонова, не понимая причины веселья. А он мне с серьезным видом объясняет, что ждать прибытия БСЛ-120 не надо, она есть в каждой батарее, надо просто взять ее в руки и за дело, что собственно мы и делали, строя пункт нейтрализации. К своему стыду, я не знал, что обычная армейская лопата называется БСЛ-120 — большая (в отличие от малой) саперная лопата высотой 120 см. Я, ведь был не войсковым инженером, а инженером ракетным и в ракетной академии устройство лопаты не преподавали и рыть окопы тоже не учили. Таким образом, в звании старшего лейтенанта, прослужив в РВСН 4 года, я узнал, что такое БСЛ-120.

Надо сказать, что начальник инженерной службы полка майор Леонов был человек с чувством юмора и способностью к шуткам и розыгрышам. При этом он обладал удивительной способностью имитировать голоса других людей и, в частности, мастерски мог говорить голосом командира полка подполковника Л.В.Орехова, чем иногда пользовались некоторые офицеры штаба полка (не все, конечно, а ограниченный круг начальников служб полка во главе с заместителем начальника штаба полка майором Б.И.Смирновым), когда надо было, например, съездить Жагаре по какой-либо причине (в основном, выпить грамм 150-200 «раствора Моисеева» перед обедом) и нужен был транспорт. В дело вступал майор Леонов, который звонил в дивизион — командиру дивизиона или начальнику штаба дивизиона и голосом командира полка Л.В.Орехова приказывал подать автобус дивизиона к штабу полка. Надо было знать подполковника Орехова, чтобы понимать, что ни командир дивизиона, ни начальник штаба дивизиона перезванивать командиру полка не будут и уточнять зачем и почему понадобился автобус не будут. Автобус незамедлительно прибывал к штабу полка, заинтересованные лица погружались в него и в Жагаре на второй этаж — 10 минут туда, 10 минут там, 10 минут назад. Через 30 минут все на своих местах — офицеры в кабинетах, автобус в автопарке.

При выезде на реку для промывки цистерн окислителя каких-либо происшествий с личным составом и с техникой не было, но случались курьезные случаи во время заполнения водой цистерн, участником и свидетелем которых довелось быть и мне. Я, как старший инженер дивизиона по заправочному оборудованию, всегда присутствовал во время операции по промывке цистерн окислителя на реке, контролируя действия личного состава. Однажды в студеную зимнюю пору, когда наша речка покрылась толстым льдом, после КЗ с заправкой 6-ой батареи для промывки и нейтрализации цистерн окислителя на речку прибыл расчет окислителя заправочного отделения во главе с начальником отделения капитаном Бакуном. Расставили технику в установленном порядке. Я вступаю на лед, чтобы убедиться в его прочности. Убедился, солдаты пробивают лунку во льду для заборного рукава обмывочно-нейтрализационной машины, а я проваливаюсь в воду... Лед был прочным, но я попал в старую лунку, затянутую тонким льдом и запорошенную снегом и провалился в воду по грудь, руками упершись в лед. Бойцы быстро извлекли меня из воды. К счастью, я был хорошо одет — юфтевые сапоги на микропоре, зимняя техническая куртка на меху, брюки технические с толстой суконной подкладкой, причем, суконная подкладка была заправлена в сапоги, а штанины брюк были опущены на сапоги. Особого урона вода мне не успела причинить, хотя и просочилась местами сквозь брюки. Но меры все равно надо было принимать — не оставаться же на морозе с мокрыми штанами. Было два варианта — вернуться в дивизион и переодеться или ограничиться профилактическими мерами, применив испытанные народные средства от простуды. Учитывая легкую степень нанесенного ущерба моему здоровью, единодушно с офицерами заправочного отделения 6 батареи Александром Бакуном и Евгением Рузанковым принимаем решение — не теряя времени, на второй водообмывщик и в Жагаре на второй этаж, полагая, что 150 грамм с мороза несколько компенсируют ущерб, нанесенный мне зимним купанием. Компенсировали, а для закрепления результатов профилактики ОРЗ пришлось еще пару раз повторить народную процедуру, пока цистерны промывались. Благополучно закончив промывку, вернулись в дивизион и со спокойной душой за проделанную работу и за свое здоровье, тем более, что штаны под воздействием народного средства уже высохли, можно было и отдохнуть от проделанной работы и от народного средства. Принять горизонтальное положение на своей кровати под одеялом в своей комнате в офицерской гостинице дивизиона и заснуть крепким сном хорошо потрудившегося человека. Благодаря принятым мерам, зимнее купание последствий для здоровья не имело.

Еще один курьез случился при промывке цистерн 8Г131 7 батареи после КЗ с заправкой. Дело было летом, погода стояла великолепная, такая, когда говорят: погода шепчет — займи, но выпей. Обнаружилась и выпивка в виде фляжки со спиртом у старшего лейтенанта В.Пинина — старшего оператора отделения заправки 7-ой батареи. Спирт был, конечно, технический, гидролизный (как тогда шутили: сделан из табуретки), к употреблению вполне пригодный (не путать с метиловым), хотя и с некоторым резиново-керосиновым привкусом. Не могло быть и речи о пьянке при выполнении работ по промывке и нейтрализации цистерн да еще в присутствии личного состава. Фляжка представляла потенциальную возможность после работы провести собственную «нейтрализацию». А пока родилась у кого-то «блестящая» идея: очистить спирт от резиново-керосинового привкуса, пропустив его через фильтровальную коробку противогаза. Старший лейтенант Пинин откручивает от коробки дыхательную трубку с маской, вынимает коробку из сумки и заливает в коробку содержимое фляжки, подставив предварительно под нижнее отверстие невесть откуда появившийся стакан. Мы с начальником отделения заправки 7-ой батареи капитаном А.Костюковым сначала с интересом, а потом с возрастающей тревогой наблюдаем за процедурой очищения, потому что, хотя в коробку была вылита целая фляга спирта, из коробки с трудом накапало всего полстакана жидкости да еще желтого цвета. Надежда на «нейтрализацию» после работу рухнула. Мы как-то упустили из виду, во-первых, то, что противогазы у нас заправочные, пропитанные парами КРТ, в основном окислителя, во-вторых, что фильтрующий наполнитель коробки противогаза впитает в себя спирт. Что, естественно, и произошло, оставив нас в дураках. Вернуть все в исходное не представлялось возможным — противогаз поглощенный спирт отдавать не собирался да и желтый цвет «очищенного» продукта как-то не вдохновлял на «нейтрализацию». Что оставалось делать с полученным в результате «очищения» продуктом? Надо было бы выплеснуть его в речку и дело с концом, оставив только в памяти как курьез из жизни ракетчиков РВСН, но старший лейтенант Пинин нашел неожиданный выход. Вообще он был способен на неожиданные бесшабашные поступки (однажды мы сидели в ресторане в Жагаре, но не в общем зале, а в отдельной комнате, где было очень удобно посидеть без посторонних глаз, Пинин, будучи в подпитии, пытался открыть бутылку пива простым способом — о кромку стола и в ответ на мое замечание обиделся и вообще грохнул бутылку об стены, затем вторую. Утихомирили его, салфетками стерли потеки пива со стены, собрали осколки бутылок, хорошо, что мы были в отдельной комнате — бесшабашный поступок, вернее, безобразный поступок остался без последствий), недаром у него была кличка «поручик», не только потому, что уж больно складно на нем сидела полевая форма (еще старая, с гимнастеркой со стоячим воротничком), но и по склонности к бесшабашным поступкам, невольно вызывая ассоциацию с офицерами Белой армии, сложившейся под воздействием советских кинофильмов про революцию и гражданскую войну. «Поручик» подзывает номера расчета — здорового амбала, протягивает ему стакан и предлагает выпить, что тот без всяких колебаний и делает. Промывку закончили благополучно, вернулись в дивизион без каких-либо последствий.

К сожалению, не всегда при промывке и нейтрализации дело ограничивалось только курьезами, были и серьезные происшествия с серьезными последствиями, в том числе и по вине «поручика» Пинина. При промывке заправщика окислителя ЗАК 8Г113 отделения заправки 7-ой батареи произошел выброс окислителя из контрольного бака агрегата и окислитель попал на спину оператора агрегата 8Г113 сержанта Н.Бучича, который проводил промывку. И хотя он был одет с соблюдением всех мер безопасности, то есть в противогаз, защитный спецкостюм, резиновые сапоги и резиновые перчатки, но тогда еще костюм был старого образца с суконной спинкой и окислитель, попав ему на спину, прожег и суконную спинку костюма, и комбинезон, который был на нем, и гимнастерку, и нательную рубаху и попал на кожу, вызвав ожог. Опасность попадания окислителя на кожу в том, что повреждения кожного покрова могли быть ликвидированы только пересадкой кожи. Сержант был госпитализирован, была сделана благополучно пересадка кожи, вернулся в часть и продолжил службу в прежней должности. После увольнения в запас женился в Жагаре и остался там навсегда.

Для промывки агрегата 8Г113 необходимо было заполнить водой контрольный бак агрегата емкостью 400 литров, чтобы затем с помощью насосной установки агрегата прокачать эту воду по всем трубопроводам агрегата, тем самым промыв и их, и насос агрегата, и через приемный и выдающий штуцера слить воду на землю. Заполнение контрольного бака проводилось водой из водообмывшика с помощью пожарного рукава со стволом через штуцер отбора окислителя, расположенный на верхнем днище контрольного бака и требовало определенной осторожности. Дело в том, что после работ, связанных с перекачкой окислителя, в контрольном баке агрегата всегда оставалось несколько литров окислителя, и заполняя водой контрольный бак, надо всегда было помнить, что есть такое правило «не лей воду в кислоту», а если льешь, то действуй очень осторожно, чтобы не вызвать обильного газообразования, тем более в замкнутом пространстве, и выброса окислителя наружу. К сожалению, нужной осторожности и не было проявлено сержантом Бучичем, хотя он и был опытный оператор, неоднократно проводивший подобные операции по промывке агрегата. А поправить его было некому. Старший лейтенант Пинин, который должен был руководить промывкой агрегата 8Г113, покинул место работы и ушел на жилую зону. Сержант, стоя на верху агрегата, вставил ствол в штуцер на верхнем днище контрольного бака, и стал заливать воду в бак под большим давлением, что вызвало обильное газообразование в баке, повышение давления и, как следствие выброс окислителя, частично разбавленного водой, из штуцера вверх подобно струе фонтана с последующим обливанием сержанта. Сержант не растерялся, спрыгнул на землю, с помощью водителя водообмывщика струей воды смыл окислитель с противогаза и защитного костюма, сбросил костюм, комбинезон, гимнастерку, рубашку, водой обмыл спину, но окислитель уже успел нанести химический ожог спине. Ничего бы страшного не произошло, если бы на сержанте был одет защитный костюм, полностью изготовленный из перхлорвиниловой ткани, но... В результате — сержант Бучич оказался в госпитале, а я, как старший инженер дивизиона по заправочному оборудованию, получил от командира полка выговор.

Еще раз про заправку и отношение к службе

Из множества комплексных занятий с заправкой, в которых мне пришлось участвовать в составе инструкторской группы дивизиона, полка или дивизии, запомнилось КЗ с заправкой 7-ой батареи. Запомнилось тем, что это было КЗ с заправкой перед поездкой 7-ой батареи на полигон Капустин Яр для проведения учебно-боевого пуска ракеты Р-12, что наряду с инструкторской группой дивизиона в КЗ участвовала инструкторская группа управления дивизии во главе с заместителем командира дивизии полковником И.Ф.Николаевым, что мне пришлось включиться в работу инструкторской группы дивизиона при довольно необычных обстоятельствах.

КЗ с заправкой КРТ перед поездкой на полигон — это завершающий этап подготовки стартовой батареи, подводящий итог работы командования дивизиона и полка, командира и офицерского состава батареи, службы РВО дивизиона по подготовке личного состава батареи к учебно-боевому (а для личного состава боевому) пуску ракеты на полигоне. 7-я батарея уже прошла весь цикл подготовки к поездке на полигон с проверкой подготовки личного состава и принятием зачетов на допуск к работе комиссией полка с оформлением соответствующих протоколов, проведением обычных КЗ под контролем инструкторской группы дивизиона с оценкой каждого номера боевого расчета батареи. Сразу скажу, что вопреки имеющемуся у кое-кого мнения, на полигон выезжал именно личный состав соответствующей батареи, а не сборная дивизиона. Если и иногда происходила замена, то только офицеров и только действительно по уважительным обстоятельствам.

Остался заключительный этап — КЗ с заправкой КРТ, которое уже было спланировано на определенный день. Наступает этот день, однако, КЗ не начинается — из дивизии поступила команда КЗ не начинать до приезда инструкторской группы дивизии во главе с заместителем командира дивизии полковником И.Ф.Николаевым. Ждем, время идет — инструкторской группы дивизии нет. Обед — инструкторской группы дивизии нет. Заканчивается рабочий день — инструкторской группы нет и, главное, неизвестно, когда будет, и будет ли вообще сегодня. Никто не может дать определенного ответа. Не помню, находилась ли 7-я батарея в это время на боевом дежурстве, но было понятно, что офицерам батареи и другим причастным к КЗ с заправкой лицам уезжать в Добеле-2 нельзя — надо ждать. А чего, спрашивается, сидеть в дивизионе и ждать комиссии из дивизии мне, когда Жагаре, где в это время находилась моя семья, под боком и в нужный момент можно прислать машину за мной и через 20 минут я буду в дивизионе? Командир дивизиона майор Баталов со мной согласился и мы со старшим лейтенантом А.Е.Шапошниковым, будущим начмедом Винницкой ракетной армии и Академии имени Дзержинского, а тогда начальником медпункта 2-го дивизиона убываем в Жагаре вместе с жагарскими аборигенами, работавшими в полку. По установившейся традиции поднимаемся на второй этаж, где обнаруживаем тогда еще сверхсрочника командира взвода эксплуатационно-ремонтной роты (ЭРР) Порошенко, одиноко сидевшего за одним из столиков в практически пустом зале. Увидев нас, он обрадовался, подлетел к нам и пригласил за свой столик, захватив бутылку водки в буфете, чтобы отметить вместе с ним его возвращение из отпуска. Он так умолял составить ему компанию, что мы с Анатолием Шапошниковым не отказали ему, здраво рассудив, что бутылка на троих не нарушит нашу боевую готовность, если придется возвращаться в дивизион. Но, как известно, сто грамм не стоп-кран, дернешь — не остановишься. А сто пятьдесят, тем более. За дружеской беседой не заметили, как оприходовали еще бутылку водки... И покинули «приветливый кабак», хоть и «подогретые», но на твердых ногах и с ясной памятью (мы были уже не настолько молоды и еще не настолько стары, чтобы потерять головы) о возможности возвращения в дивизион, поэтому, придя домой (к теще), прошу жену приготовить термос кофе с коньяком на всякий случай для ночной работы, а сам, не переодеваясь, стал ждать дальнейшего развития событий... Очнулся я от чьего-то прикосновения, открываю глаза — надо мной стоит боец, водитель командира дивизиона. Все ясно, комиссия дивизии все-таки приехала — надо ехать в дивизион. Сразу прихожу в себя, вскакиваю, взбадриваю себя двумя изрядными глотками кофе с коньяком из термоса (термос с собой не беру) и в машину.

На этом месте я сделаю небольшое отступление, не имеющее вроде бы отношение к данному событию, но имеющее отношение к поведению офицера, к его отношению к службе и способности взять себя в руки, когда это необходимо. О способности преодолеть себя, несмотря на все трудности. Не хочу выглядеть нравоучительным, тем более, что сам и в данном случае, и вообще далеко не ангел, я о другом. 60-е годы, молодой полк, молодые офицеры, в основном холостяки. Боевое дежурство и редкие свободные воскресенья, а в воскресенье — столовая тире ресторан в Добеле, кафе, танцы в Доме культуры с заходами в кафе или в столовую тире ресторан. Чего греха таить — иной раз перебирали, а утром надо на службу, а служба за 40 километров и кроме служебного транспорта — «лунохода» ЗИЛ-157 ничего другого нет. И как ни тяжело, как ни трудно, а надо было подняться и к 7.00 быть на месте отправки служебного транспорта в дивизион. Поднимались, но не все — некоторые не могли, вернее, не хотели себя заставить встать и, как бы не было тяжело, дойти до до служебного транспорта. Тем более, что условия нашей ракетной службы позволяли, если уж совсем было невмоготу, после приезда на службу придавить пару часов в офицерской гостинице дивизиона. Несвоевременное прибытие на службу утром в установленное время в любой день недели не сулило ничего хорошего, а в понедельник в особенности, потому что в понедельник командиры всех степеней докладывали по команде о прибытии офицеров на службу и доклад шел по линии КП до Москвы. Сокрытие отсутствия офицера в понедельник на службе было чревато серьезными последствиями для командиров. Скрыл командир батареи или командир дивизиона, или командир полка, что кто-то из офицеров не прибыл утром на службу, а вдруг с ним что-то случилось серьезное и это серьезное обязательно вылезет наружу. Естественно, что командование при первой же возможности старалось избавиться от таких офицеров. И избавлялось, как, например, от капитана А. Кистанова, начальника двигательного отделения 7-ой батареи, хотя и сам он был отличным специалистом, и отделение у него было отличное, и с личным составом он умел работать. Но была у него такая слабость — регулярно по понедельникам не прибывать на службу, и так все к этому привыкли, что даже не докладывали об этом, но подвернулась возможность и избавились от него, как и от некоторых других, уволив из рядов Вооруженных сил.

Но это будет позже, а сейчас я снова возвращаюсь к КЗ с заправкой 7-ой батареи. Время позднее и, хотя по календарю июль-месяц, уже темно. Въезжаем в дивизион и сразу сворачиваем налево, на техническую зону. Подъезжаем к стартовой позиции 7-ой батареи — я из машины ныряю в темноту и боком-боком выныриваю уже среди агрегатов заправочного отделения с деловым видом инструктора. Ракета уже установлена на пусковой стол, заправщики разворачивают заправочные коммуникации, а я, стараясь не привлекать внимания к своей персоне начальствующих лиц дивизиона, полка и дивизии, выполняю свои обязанности инструктора. К счастью, внимание к моей персоне никто из начальства не проявил, только майор Иван Егорович Лавренов из оперативного отделения управления дивизии, проверявший стартовое отделение батареи в составе инструкторской группы дивизии, увидел меня, подошел и сразу опытным взглядом, вернее, носом учуял специфический запах, помянул соленый огурец и посоветовал держаться подальше от начальства и сопровождавших его лиц. Что я благоразумно и сделал, быстренько облачившись в защитный костюм и противогаз, как и положено заправщику, растворясь среди личного состава батареи и контактируя только с начальников заправочного отделения капитаном А.Костюковым.

Отделение заправки под командованием начальника отделения капитана А.Костюкова и старшего оператора старшего лейтенанта В.Пинина сработало отлично, без всяких прикрас и скидок. Собственно, так оно и должно было быть — лучший начальник отделения заправки в дивизионе капитан А.Костюков, через год сменивший меня на должности старшего инженера дивизиона по заправочному оборудованию, опытный старший оператор старший лейтенант В.Пинин, подготовленный, натренированный личный состав отделения. 7-я батарея успешно выполнила учебно-боевую задачу с реальной заправкой КРТ, проведя условный пуск ракеты на отлично по оценке инструкторской группы дивизиона.

Как было принято, после выполнения учебно-боевой задачи состоялось подведение итогов с оценкой каждого отделения, командира батареи и батареи в целом. Разбор КЗ проводили в сооружении, которое находилось на стартовой позиции и предназначалось для хранения в нем обмывочно-нейтрализационной машины 8Т311, но никогда не использовавшееся для этого. В сооружении собрались офицеры батареи, офицеры инструкторской группы дивизиона, ответственные от дивизиона и полка и офицеры комиссии дивизии во главе с заместителем командира дивизии полковником И.Ф.Николаевым. В состав комиссии дивизии входили офицеры оперативного отделения управления дивизии: майор Лавренов — инструктор по стартовому отделению, майор Жевтун — инструктор по двигательному отделению, майор Кириллов — инструктор по электроогневому отделению, майор Никоненко — инструктор по заправочному отделению. Разбор проводился по уже опробованной схеме, позаимствованной на полигоне, — сначала докладывал свои замечания и оценку отделению инструктор дивизиона, а следом — инструктор дивизии, который дополнял сделанные замечания и соглашался или не соглашался с оценкой инструктора дивизиона, выставляя свою оценку. Конечно, приоритет принадлежал инструктору вышестоящей комиссии и его оценка была окончательной. Надо сказать, что ситуация, когда две инструкторские группы проверяли батарею перед поездкой на полигон, была двойственной и задачи инструкторских групп несколько различались. Если задачей комиссии дивизии было как можно больше накопать и даже занизить оценку батареи, чтобы личный состав не расслаблялся и не почивал на лаврах перед полигоном (такая же задача была бы и у нас, комиссии дивизиона, если бы мы проверяли одни), то в присутствии комиссии дивизии нашей задачей было дать объективную оценку батарее, нет, не приукрасить, но и не занизить в глазах командования дивизии реальное положение дел с подготовкой батареи к полигону, ведь заниженная нами, пусть и из-за благих побуждений, оценка батареи в присутствии комиссии дивизии становилась оценкой и командования полка, и командования дивизиона, и нас самих, офицеров-специалистов службы РВО, готовивших батарею к полигону.

Когда подошла моя очередь дать оценку работы отделения заправки, я совершенно объективно, сделав несколько мелких замечаний, поставил отделению оценку «отлично», чем вызвал большое недовольство полковника И.Ф.Николаева, обрушившегося на меня с упреками в несерьезном подходе к проверке готовности батареи к полигону и чуть ли не в низкой моей компетенции, затронув мою честь как специалиста и инструктора. Я, естественно, начал огрызаться и мог капитально влипнуть, если бы майор Иван Егорович Лавренов, с которым мы были в нормальных, товарищеских отношениях (до конца его жизни) своевременно меня не остановил, оттеснив на второй план, подальше от полковника Николаева. В такой ситуации майору Никоненко, инструктору по заправочному отделению комиссии дивизии, ничего не оставалось, как придумать еще пару замечаний и снизить оценку до «хорошо». Подводя итоги проверки, полковник И.Ф.Николаев, конечно, как положено в таких случаях, отчитал командование дивизиона, офицеров батареи и нас, инженеров дивизиона, но мы понимали, что это был традиционный ритуал. Батарея успешно выдержала проверку, что и требовалось показать.

Моя небольшая стычка с заместителем командира дивизии полковником И.Ф. Николаевым никаких отрицательных последствий для меня не имела, хотя он меня запомнил (у него была хорошая память). И потом мне несколько раз приходилось общаться с полковником И.Ф.Николаевым и в качестве командира дежурных сил дивизиона, и на учениях и эти общения были вполне благополучными для меня. И когда он уходил из дивизии к новому месту службы в Москву и приезжал в наш полк, чтобы проститься с офицерами и личным составом, на общем построении офицеров управления полка и офицеров и личного состава 2-го дивизиона, обходя строй офицеров, протянул мне конфету, одному из немногих ( была у него такая форма поощрения офицеров), сказав при этом:

— Меньше болтай.

Чем привел меня в некоторое замешательство, и я даже переспросил его:

— Вы не путаете, товарищ полковник?

На что он мне ответил:

— Не путаю, я знаю, что говорю.

И пожелал успехов в службе. Я думаю, что если бы я служил в то время, когда полковник И.Ф. Николаев был заместителем командира дивизии, в управлении дивизии, то, возможно, моя военная судьба в дальнейшем сложилась бы по-другому.

Полковник И.Ф.Николаев оставил заметный след в дивизии и ветераны 29 ракетной дивизии до сих пор его хорошо помнят за его требовательность, строгость и всестороннюю подготовку и эрудицию. Честно сказать, его приезда в полки побаивались командиры и начальники, особенно, тыловые. Была у него одна привычка, кроме неожиданного приезда в дивизион с осмотром стартовых позиций и посещения КП дивизиона с беседой с дежурным по КП дивизиона или командиром дежурных сил дивизиона, посещение солдатской столовой с проверкой состояния солдатских кружек. И не дай бог, если на кружках обнаруживался чайный налет, а он образуется всегда и обычной мойкой посуды, как это обычно делалось в столовых, его не удалить. Поэтому тыловики, только прослышав, что в полк должен приехать полковник Николаев, бросали все силы на очищение кружек от чайного налета, пока не сообразили использовать для этой цели пергидроль, которая очищала кружки без всякого участия человека. После непродолжительного выдерживания кружек в растворе пергидроли оставалось только ополоснуть их в чистой воде и кружки блестели, как первозданные. А с пергидролью у нас проблемы не было — мы же ракетчики.

Космос как прелюдия

12 апреля 1961 года... Ровно 50 лет назад сообщение о событии, которое потрясло весь мир, дошло до нас, дипломников 1-го факультета Военной Артиллерийской инженерной академии им. Дзержинского, в классе основного учебного корпуса академии, в котором мы занимались дипломным проектированием и подготовкой к защите дипломов. Известил нас об этом маленький транзисторный приемник, который принадлежал одному из наших сокурсников и негромко создавал музыкально-информационный фон в классе, не мешая нашим творческим потугам по проектированию стратегических баллистических ракет и ракетных двигателей. Сообщение о полете Юрия Гагарина в космос было для нас, будущих выпускников Ракетной академии (ведь несмотря на свое артиллерийское название, академия им. Дзержинского была ракетной), было таким же неожиданным, как и для всего советского народа. И как у всего советского народа (хотя, как сейчас стало ясно, не у всего советского народа), вызвало неподдельные чувства восхищения, гордости за нашего советского человека майора Юрия Гагарина, за нашу Советскую Родину, за наши Ракетные войска стратегического назначения, ведь именно Ракетные войска запустили в космос первого человека, как и первый спутник в 1957 году. А поскольку мы, слушатели Ракетной академии, будущие офицеры Ракетных войск, тоже были частицей Ракетных войск, то почувствовали и некую свою сопричастность к этому великому событию. Однако, связанные распорядком дня и воинской дисциплиной, свои занятия не прекратили и, оживленно обмениваясь мнениями о произошедшем и прислушиваясь к идущей из транзистора информации, продолжили свои творческие изыскания за чертежными досками, пока через какое-то время наше внимание не привлек доносящийся откуда-то издалека сквозь окна класса странный шум, отличный от шума, создаваемого проезжающими по Москворецкой набережной автомобилями. Окна класса выходили на Москворецкую набережную и из них хорошо была видна Раушская набережная на противоположном берегу Москвы-реки и даже часть Большого Москворецкого моста. Когда мы, заинтересованные этим шумом, прильнули к окнам, то оказалось, что и Большой Москворецкий мост, и Раушская набережная заполнены людьми с флагами и транспарантами и что странный шум был шумом праздничной толпы, шумом праздничной демонстрации, шумом шествия восторженных людей. Так космос Гагарина стал прелюдией к нашей дальнейшей ракетной службе, потому что в августе того же космического 1961 года после защиты осененных космическим полетом Гагарина наших ракетных дипломов судьба в лице Главкома РВСН разбросала нас, выпускников Военной Артиллерийской инженерной академии им. Дзержинского, по боевым частям Ракетных войск и ракетно-космических полигонов, сделав одних из нас непосредственными защитниками нашей Родины на боевом дежурстве в РВСН, а других — непосредственными участниками освоения космоса на полигонах РВСН.

В 1966 году, через пять лет после запуска Гагарина в Космос, мне самому пришлось участвовать в подготовке и проведении учебно-боевого пуска ракеты с полигона. И хотя полигоном был не Тюра-Там (Байконур), а Капустин Яр, и ракета была не межконтинентальная, а средней дальности, и запускали мы не космический объект, а учебную головную часть по полигону в Казахстане, это нисколько не снижало нашей ответственности и не умаляло достоинства нашей знаменитой ракеты Р-12 (8К63), хотя и средней дальности. Дальность в 2000 километров и мощность ГЧ в одну мегатонну позволяли ей успешно выполнять свою задачу в течение почти 30 лет в Европе, а в 1962 году напугать и США, впервые в своей истории явственно ощутивших возможность неотвратимого возмездия. Кстати, наша ракета, оснащенная второй ступенью, принимало непосредственное участие и в освоении космоса, выводя на орбиту спутники серии «Космос». Эту ракету можно было увидеть в свое время в павильоне «Космос» на ВДНХ.

Памятный обелиск в КапЯре.
В последующие годы многие участники
пусков фотографировались на его фоне.

С 1966 года начинаются регулярные поездки стартовых батарей на полигон Капустин Яр для производства учебно-боевых пусков ракет. Первой батареей в нашем 867 ракетном полку, которой выпала такая честь и на которую легла высокая ответственность продемонстрировать уровень боевой подготовки и способность выполнить поставленную боевую задачу, стала 8 батарея под командованием майора В.Н.Лихолетова. Стартовая батарея, выезжающая на полигон, представляла не только самою себя, но практически показывала уровень боевой подготовки и дивизиона, и полка, и даже дивизии, ведь по результатам выполнения ею боевой задачи — проведения учебно-боевого пуска ракеты фактически оценивались уровень и организация боевой подготовки в дивизии. С получением распоряжения на выезд стартовой батареи на полигон и до отъезда в батарее и дивизионе началась проводиться интенсивная подготовка к полигону. За это время надо было сделать максимум возможного, чтобы качественно выполнить предстоящую задачу на полигоне. Все прекрасно понимали важность предстоящего испытания полигоном для батареи, полка, дивизии и свою ответственность за то, чтобы оно прошло успешно, а кто не понимал, тому настойчиво объясняли. Необходимые мероприятия по боевой подготовке и мероприятия организационного характера были успешно проведены и в итоге, и офицеры, и личный состав были настроены решительно на лучший результат — и теоретически, и практически, и морально. 8-я батарея не исключение, точно так же готовились к отъезду на полигон в дальнейшем и другие стартовые батареи полка. Забегая вперед, скажу, что 8-я батарея успешно выполнила учебно-боевую задачу, защитив боевую честь 867 ракетного полка и 29 ракетной дивизии.

В конце мая 1966 года так называемая «цепочка» 867 ракетного полка, включающая в себя 8-ю стартовую батарею, расчет транспортировки и стыковки РТБ, расчет ОПД (отделения подготовки данных), АСК (аварийно-спасательная команда), под руководством заместителя командира полка подполковника Ганина и заместителя командира 2-го дивизиона майора Баталова грузится на станции Гардене в воинский эшелон и по железной дороге перебрасывается из нашего «совсекретного» леса в Латвии в «совсекретную» астраханскую степь.

Наше пребывание на полигоне затянулось почти на месяц, но нет худа без добра, хотя не таким уж худом было находиться на полигоне в июне-месяце без боевого дежурства и рутины повседневной службы в дивизионе, поэтому пару раз в выходные дни, а выходные дни они и на полигоне выходные дни, офицеры «цепочки» смогли съездить на нашем автобусе на «экскурсию» на 10-ю площадку, посмотреть и военный, и гражданский Капустин Яр и даже побывать на Ахтубе и искупаться в ней. Чем запомнилось пребывание на полигоне, кроме сдачи зачетов на допуск к пуску, приемом и сдачей специальной техники, пуска ракеты? Конечно же, в первую очередь жаркой солнечной погодой, когда температура воздуха далеко превышала 30 градусов в тени и при такой температуре надо было не прятаться от солнца в помещениях, а готовить и проводить пуск ракеты, находясь в средствах защиты от КРТ (спецкостюм, резиновые сапоги, резиновые перчатки, противогаз) в течение нескольких часов.

Как ни странно в условиях жаркой погоды, но запомнилась и полигонная грязь, с которой и близко не могла сравниться наша родная прибалтийская грязь. Это мы почувствовали, когда однажды набежала тучка и пролился на полигонную степь кратковременный, но сильный дождь. Просушенная жарким солнцем глинистая почва полигонной степи превратилась в грязь, в глинистый раствор — скользкий, как лед, и прилипчивый, как клей. Про такую грязь говорят: подметки рвет. И хотя между казармами, солдатской и офицерской столовыми, гостиницами и другими зданиями площадки №20, где размещались прибывшие на пуски «цепочки» ракетных полков, были проложены дорожки, но полностью исключить контакт с грунтом было невозможно и каждый на своих сапогах ощутил, что это такое земля полигона, когда на входе в казарму или офицерскую гостиницу соскребал ее со своих ног. К счастью, наше противоборство с землей полигона продолжалось недолго. Через пару дней жаркое солнце подсушило землю и мы снова твердо стояли на земле, готовые к предстоящим испытаниям.

Еще одной достопримечательностью полигона, оставшейся в памяти наряду с грязью, стали мелкие мошки из семейства комаров, или мошка́, как ее называли на полигоне, которые появлялись в июне-месяце из плавней междуречья Волги и Ахтубы и доставляли массу неудобств, особенно при работе на технике. Единственное спасение от этих кровососущих насекомых — защитный спецкостюм от КРТ с противогазом и резиновыми перчатками, закрывающие открытые части тела. Но в условиях 30-40 градусной жары длительное пребывание в таком виде чревато перегревом и тепловым ударом, вот и приходилось заправщикам, которые раньше всех облачались в спецзащиту и позже всех разоблачались, находясь на предстартовой позиции в ожидании команды на занятие стартовой позиции при подготовке ракеты к пуску, балансировать между опасностью перегрева и опасностью быть искусанным мошко́й, если снимешь противогаз, чтобы избежать опасности перегрева. А опасность быть искусанным мошко́й была велика, потому что потная голова без противогаза привлекала мошку́. Хорошо, когда был ветерок и рассеивал мошку́, давая возможность, хотя бы в течение нескольких минут побыть без противогаза. А если не было ветерка, то оставалась единственная возможность снять противогаз и подышать без противогаза — залезть в кабину автомашины. Так и приходилось делать периодически, несмотря на то, что в кабине было, как в финской бане, да и мошка́ успевала проникнуть следом за тобой, правда в значительно меньшем количестве, от которого можно было отбиться.

Наше пребывание на полигоне летом 1966 года запомнилось еще одним обстоятельством, не имеющими отношение к выполнению стоящей перед нами задачи, но дающим представление о некоторых деталях быта на площадке №20 в 1966 году. И это была приятная неожиданность, в офицерской военторговской столовой был буфет с сухим вином и пивом, что несколько скрашивало наше затянувшееся нахождение на полигоне. В последующие годы подобных приятных неожиданностей на площадке №20 уже не было. В 1967 году началась в стране очередная кампания по борьбе с пьянством...

Особенности пребывания на полигоне мы познавали в процессе всей нашей жизнедеятельности, а сразу после размещения на площадке №20 перед личным составом «цепочки», помимо самого пуска ракеты, встали две важные задачи:

— сдача зачетов комиссии полигона на допуск личного состава стартовой батареи и АСК на допуск к учебно-боевому пуску,

— прием техники для подготовки и проведения пуска у местной (полигонной) стартовой батареи или предыдущей стартовой батареи, уже отстрелявшейся.

И офицеры, и личный состав «цепочки», за исключением, может быть, нашего тыловика и нашего врача, с волнением ждали дня сдачи зачетов. И вот, через несколько дней после нашего прибытия на полигон, этот день наступил. Комиссию полигона, она же инструкторская группа, возглавлял майор Халип — начальник отдела управления полигона. Из этого же отдела были и члены комиссии — инструкторы инструкторской группы. Подготовку АСК проверял инспектор по техники безопасности полигона. Неприятных неожиданностей не было. Личный состав 8-й стартовой батареи и АСК успешно сдал зачеты и получил допуск к учебно-боевому пуску ракеты.

Одну задачу мы выполнили, но оставалась еще одна не менее важная задача, успешное выполнение которой определяло в конечном итоге и успешное выполнение основной нашей задачи — проведения учебно-боевого пуска ракеты, — прием техники. Однако, выполнение этой задачи затянулось. Нам пришлось ждать недели две, пока отстрелялись другие батареи и, наконец, подошла наша очередь. Поскольку пуски в 1966 году следовали один за другим, то отстрелявшиеся батареи передавали технику не местным хозяевам этой техники, а сразу другим батареям, готовившимся к пуску. И 8-й батарее пришлось принимать технику непосредственно у отстрелявшейся батареи, а офицерам инструкторской группы дивизиона обеспечивать качественный прием техники своим личным участием в технической проверке и в решении возникающих вопросов в процессе приема-передачи. Надо было очень внимательно и качественно принимать технику, чтобы не пропустить недостатков или неисправностей, которые в случае пропуска становились недостатками и неисправностями принявшей стороны. После приема техники батареей никаких претензий и жалоб полигонными хозяевами техники не принималось — вся ответственность за готовность техники к пуску ложилась на плечи принявшей «цепочки». И даже отказ или какая-либо неисправность техники, появившиеся во время подготовки ракеты к пуску, относились на счет принявшей технику батареи, а полигонная техника, в отличие от нашей штатной батарейной техники, особенно средства заправки КРТ, подвергалась интенсивной эксплуатации при проведении пусков ракет, что, естественно, отражалось на ее состоянии, даже внешнем. Так что смотреть надо было, как говорится, в оба, в том числе и нам, офицерам инструкторской группы дивизиона, тем более, что сдающая батарея старалась как можно быстрее спихнуть с себя использованную технику принимающей батарее. В приеме-передаче техники участвовала и третья сторона — хозяева этой техники, солдаты и сержанты подразделения полигона, эксплуатирующего эту технику, которые выполняли роль третейских судей при возникновении спорных вопросов между сдающей и принимающей сторонами, поэтому определенную положительную роль в процессе приема-передачи техники играло и установление дружеских отношений с хозяевами, солдатами и сержантами полигона, как при приеме, так и при сдаче техники.

Одновременно с приемом техники проходил и прием площадки №4, с которой проводился учебно-боевой пуск ракеты и которая переходила в наше распоряжение и под нашу ответственность, поэтому на «цепочку» ложилась обязанность осуществлять охрану площадки, расположенной на ней готовой к работе техники и контрольно-пропускной режим, чтобы посторонние не могли попасть на площадку, до передачи техники после пуска другой «цепочке» или полигонным хозяевам.

Итак, техника после тщательной проверки принята и в оставшееся до пуска время еще и еще раз опробуется, где это возможно, офицерами и личным составом батареи, чтобы исключить какие-либо непредвиденные неожиданности во время подготовки и пуска ракеты, как со стороны специальной техники, так и автомобильной, ведь практически все агрегаты на колесах.

Транспортировка 8К63 в вагоне.

После приема техники оставались еще два важных мероприятия — прием и транспортировка боевой ракеты Р-12 на стартовую площадку №4 и забор заправщиками батареи боевых КРТ на складах КРТ полигона и доставка их также на стартовую площадку, которые были успешно проведены накануне дня пуска.

Вместе со всеми к пуску готовился и тыловик «цепочки». Перед ним стояла ответственная задача — к дню пуска подготовить все необходимое для легкого застолья офицеров и личного состава «цепочки», а в день пуска подготовить это застолье, которое традиционно проходило после пуска ракеты и подведения итогов. Личный состав отмечал пуск ракеты кефиром, лимонадом, печеньями, конфетами, консервами, которые наш тыловик закупал в военторге специально для личного состава к дню пуска. Это было не сложно, но кроме этого он должен был обязательно добыть в астраханской степи барашка к офицерскому столу и для этого ему представлялись необходимые полномочия и бортовой автомобиль ЗИЛ-157. Результатов его экспедиции в глубь степей ждем с интересом. Это последний шаг на нашем пути из Прибалтики к пуску. И вот он сделан — барашек из глубины степей доставлен. К пуску все готово.

Наступает день, ради которого сто человек готовились, проводили занятия, сдавали зачеты, перемещались за 2000 километров, снова готовились и сдавали зачеты. День пуска. После завтрака офицеры и личный состав «цепочки» выезжает с площадки №20 на стартовую площадку №4, где и пребывает в тревожном ожидании приказа на пуск ракеты. Наконец, с КП полигона приходит долгожданный приказ на «Пуск», вернее, приказ «Занять полную боевую готовность», и командир батареи майор Лихолетов отдает команду «Занять боевые посты». Работа стартовой батареи в принципе ничем не отличается от наших комплексных занятий с заправкой КРТ, если только климатическими особенностями. Жарко, температура воздуха за тридцать градусов и палящее солнце осложняют работу личного состава в средствах защиты. Чтобы как-то облегчить тепловую нагрузку, офицеры и личный состав, участвующий в работе на стартовой позиции, переодевались заранее в простое солдатское нательное белье, комплект которого на всю «цепочку» был привезен именно с этой целью на полигон, и сверху одевали защитный костюм. Подготовка ракеты к пуску — перевод из постоянной боевой готовности в полную и пуск из полной боевой готовности проходит в соответствии с боевыми графиками и инструкциями.

Особенностью проведения учебно-боевого пуска на полигоне, реального пуска в отличие от имитации пуска при проведении КЗ, было то, что после выполнения всех технологических операций по подготовке ракеты к пуску, которые должны были быть выполнены в установленное боевыми графиками время, от чего, собственно, и зависела окончательная оценка батареи (уложилась батарея в установленное время — отлично, если не было других недостатков, не уложилась — неудовлетворительно однозначно), давалось дополнительное время 10 минут для эвакуации ВСЕХ с площадки №4, за исключением нескольких офицеров, остававшихся в защищенном бункере пуска, где командир батареи и старший оператор машины подготовки 8Н213 нажимали кнопки «Пуск» на пультах пуска.

Машина подготовки 8Н213.
Фото А. Грацианского (в/ч 81671 - Коломыя).

Идут последние минуты подготовки ракеты к пуску из полной боевой готовности. Расчет перекиси свое задачу успешно выполнил и покидает стартовую позицию, отгоняя со старта агрегаты 8Г210 и 8Т311 на безопасное расстояние. Батарея успешно подготовила ракету к пуску в установленное время — осталось только нажать кнопки «Пуск» в бункере пуска. Весь личный состав, включая офицеров и инструкторов, покидает стартовую позицию и на машинах выезжает за пределы площадки №4 по бетонной дороге на расстояние более 3 километров, откуда с волнением cмотрит назад на ракету, одиноко возвышающуюся над степью, и ждет пуска ракеты. Внезапно раздается оглушительный грохот, подножье ракеты окутывают клубы дыма и газов, они растут, поднимаются выше и выше и вот уже вся ракета окружена желто-оранжевым облаком. Грохот и рев двигателей нарастает и из облака газов ракета начинает выдвигаться вверх. Кажется, что она с трудом преодолевает земное тяготение, но движение ее становится все быстрее и быстрее и она с грохотом уходит в голубое небо под наши аплодисменты, оставляя после себя только инверсионный след от работающего двигателя и нас в томительном ожидании результата пуска. Успешный или неуспешный пуск, попала ракета или не попала?

Около 30 минут ожидания. Мы ждем команду на возвращение, без команды никто не имеет права вернуться на стартовую позицию, а команда будет только тогда, когда с полигона в Казахстане, сообщат о результате пуска ракеты. Наконец, есть команда на возвращение. Бросаемся к машинам и мчимся назад на стартовую позицию. Проскакиваем КПП площадки №4 и подъезжаем к старту. Солдаты и офицеры высыпают из машин и бросаются к пусковому столу. Стол, покрытый копотью, еще хранит в себе тепло раскаленных газов ракетного двигателя. Солдаты прикладывают пальцы к закопченному столу и оставляют отпечатки пальцев в своих военных билетах — память о своей сопричастности к пуску стратегической ракеты Р-12. Ракета успешно поразила цель и теперь можно снять средства защиты и привести себя в состояние постоянной боевой готовности. На сегодня все работы, связанные с техникой закончены. Осталось подвести итоги работы стартовой батареи и можно садиться за стол, чтобы отметить успешный пуск ракеты.

Подведение итогов проводилось в одном из сооружений стартовой позиции, где собрались офицеры инструкторской группы полигона, офицеры инструкторской группы дивизиона, офицеры стартовой батареи и командование нашей «цепочки», по уже известной нам схеме: сначала работу отделения оценивал инструктор дивизиона, затем инструктор полигона, который соглашался или не соглашался с оценкой инструктора дивизиона. И так по всем отделениям по порядку, затем по командиру батареи, которого оценивал майор Баталов. Естественно, приоритет принадлежал инструкторам полигона. Обычно перед подведением итогов мы, инструктора дивизиона, старались обговорить, обсудить с инструкторами полигона оценки отделений, придти, так сказать, к общему знаменателю, чтобы выступать на подведении итогов с единым мнением. Как правило, это удавалось сделать, хотя и не всегда. Инструктор полигон был беспристрастен, ему не было никакого резона ни завышать оценку, ни занижать. Инструктор дивизиона был лицом заинтересованным, он находился в двойственном положении на полигоне — и проверяющий, и обеспечивающий. Как обеспечивающий, он должен был постараться обеспечить общий положительный знаменатель с инструктором полигона таким образом, чтобы не снизилась общая оценка батареи до удовлетворительно. В случае с 8-й батареей этого не потребовалось. Окончательный вердикт — оценку батарее выносит начальник инструкторской группы полигона майор Халип. Оценка 8-й батарее — отлично.

Теперь можно было с чувством отлично исполненного долга садиться за праздничные столы, накрытые для личного состава в одном из помещений площадки №4, а для офицерского в другом, где нас ждал приготовленный соответствующим образом барашек, пока мы готовили и проводили пуск ракеты. О солдатском столе я уже говорил, повторяться не буду, а об офицерском скажу, что кефир за столом мы не пили и кроме лимонада, на столе было еще кое-что, естественно, в разумных пределах, хорошо идущее под горячую баранину. Вернее, хороша была свежеприготовленная баранина под «ракетное горючее», которое на ракетах Р-12 не применялось, но применялось ракетчиками, если была такая возможность. На полигоне как раз и был такой случай, когда был привезенный с собой на всякий пожарный случай спирт этиловый ректифицированный и был законный повод для его применения — успешный пуск ракеты.

После праздничного застолья возвращаемся на отдых на площадку №20, чтобы завтра приступить к обслуживанию техники и подготовке ее к передаче следующей «цепочке». Осталось только передать технику и можно убывать с полигона назад к себе в совсекретный прибалтийский лес. Задача трудная, но решать ее надо. Общими усилиями офицеров батареи, личного состава батареи, офицеров инструкторской группы дивизиона под контролем полигонных хозяев техники передаем технику другой «цепочке» с оформлением, как положено, акта приема-передачи. Подписано и с плеч долой! Уже ничто не связывает «цепочку» с полигоном, осталось только успешно погрузиться в воинский эшелон, в свои заждавшиеся нас вагоны и в дорогу назад, когда не лежит на плечах груз ответственности за предстоящий пуск, когда не надо думать о предстоящих зачетах...

Это была моя первая, но далеко не последняя поездка на полигон Капустин Яр в качестве инструктора инструкторской группы дивизиона, полка и дивизии.

Дорога на полигон

В предыдущей главе «Космос как прелюдия» я уже писал о том, что с 1966 года начинаются регулярные поездки стартовых батарей на полигон для производства учебно-боевых пусков ракет. Первой батареей, которой выпала такая честь, стала 8-я стартовая батарея. До отъезда батареи на полигон предстояло провести ряд мероприятий по боевой подготовке личного состава и мероприятий организационного характера, которые включали в себя:

— Доукомплектование батареи офицерским и личным составом, если такой некомплект имелся. Подчеркиваю, не замену и подмену, а именно, доукомплектование. Если в дивизионе при несении боевого дежурства в постоянной боевой готовности или даже при выполнении боевой задачи можно было допустить некоторый некомплект офицерского и личного состава в батарее без ущерба для боевой готовности, то на полигон стартовая батарея должна была прибыть полностью укомплектованной по штату.

— Теоретическая и практическая подготовка личного состава батареи с принятием зачетов на допуск к КЗ (комплексному занятию) с заправкой КРТ комиссией дивизиона (полка). И, как заключительный этап подготовки и проверки готовности батареи к учебно-боевому пуску на полигоне, КЗ с заправкой КРТ под контролем инструкторской группы дивизиона, полка или дивизии с оценкой каждого номера боевого расчета пуска (батареи) с оформлением протокола на допуск личного состава к учебно-боевому пуску на полигоне.

И в теоретической, и в практической подготовке личного состава большую роль играли инженеры службы ракетного вооружения дивизиона, которые должны были обеспечить качественную подготовку личного состава своей помощью офицерам батареи, прямым участием в подготовке личного состава, постоянным контролем хода и качества проведения занятий, в качестве инструкторов на КЗ проверки и оценки практической подготовки личного состава и приеме зачетов на допуск личного состава в составе комиссий дивизиона и полка. Фактически, оценка батареи и отделений батареи инструкторской группой полигона рассматривалась командованием полка, как оценка и самого старшего инженера дивизиона в качестве специалиста и инструктора.

Теоретическая и практическая подготовка батареи завершалась комплексным занятием с заправкой КРТ и оформлялась официально приказом по полку на допуск личного состава батареи к проведению учебно-боевого пуска ракеты на полигоне. Но мы знали, что это проверка не последняя, что на полигоне батарею ждет проверка комиссией полигона на допуск к учебно-боевому пуску ракеты и, надо сказать, с тревогой и волнением ждали этой проверки, наслышавшись от знатоков о строгости комиссии полигона.

— Формирование и подготовка инструкторской группы дивизиона, которая должна была под контролем инструкторской группы полигона оценить работу батареи при подготовке и проведении пуска ракеты. Укомплектовывалась инструкторская группа, как правило, офицерами службы РВО дивизиона с привлечением офицеров службы РВО полка и при необходимости офицеров стартовых батарей (обычно, старшего оператора машины подготовки 8Н213). Естественно, что мы, инструктора, должны были быть подготовлены не хуже, чем инструктора полигона, чтобы не ударить в грязь лицом и квалифицированно оценить батарею и суметь аргументировано защитить свою оценку, если в этом возникнет необходимость, а для этого было, кроме технических и эксплуатационных документов, необходимо отлично знать нормативные документы — боевые графики, временные нормативы, порядок оценки работы номеров боевого расчета и отделения и батареи в целом. Успешное выполнение учебно-боевых задач — проведения пусков ракет боевыми расчетами батарей подтвердило, в частности, что подготовка инструкторской группы была на должной высоте. Следует заметить, что задача инструкторской группы на полигоне не ограничивалась только оценкой батареи. Не менее, а может быть даже большее значение имело обеспечение офицерами инструкторской группы качественного приема ракетной техники личным составом батареи и подготовки ее к работе. Инструктор дивизиона на полигоне должен был выполнять две противоположные задачи. С одной стороны, как инженер дивизиона — специалист, обеспечить успешное выполнение боевой задачи батареей, отделением, а с другой стороны, как инструктор, объективно оценить под контролем инструктора полигона работу батареи, отделения таким образом, чтобы, с одной стороны, не занизить оценку (во вред батареи, полка и дивизии), а с другой стороны, чтобы не выглядеть в глазах инструктора полигона малограмотным специалистом или необъективным, пристрастным инструктором. И то, и другое было чревато крупными неприятностями для инструктора.

— Комплектование и подготовка аварийно-спасательной команды (АСК), которая должна была вместе со стартовой батареей убыть на полигон и при подготовке ракеты к пуску находиться на стартовой позиции в готовности к аварийно-спасательным работам. Надо было укомплектовать АСК личным составом, оснастить необходимыми защитными, техническими и аварийно-спасательными средствами и средствами нейтрализации КРТ. Подготовить личный состав АСК теоретически и практически с принятием зачетов на допуск к проведению аварийно-спасательных работ. Опыт комплектования и использования АСК в дивизионе уже был, ведь на каждое КЗ с заправкой КРТ в обязательном порядке привлекалась АСК. К счастью, без практического использования. Но одно дело в своем дивизионе, когда личный состав АСК собирается из разных подразделений на несколько часов на время проведения КЗ с заправкой КРТ и все под руками и возникающие проблемы с оснащением, укомплектованностью АСК можно решить на месте, и совсем другое — на полигоне, когда АСК формируется на несколько недель и уже превращается в подразделение, которое требует постоянного командирского надзора и в пути следования, и на полигоне. Если с комплектованием и оснащением АСК проблем не было, то сразу возникла проблема с начальником АСК, который должен был подготовить АСК к поездке на полигон, представить АСК на полигоне инспектору по технике безопасности полигона для сдачи зачетов на допуск и проверки ее оснащенности и обеспечить сдачу зачетов. Эта проблема возникала при каждой поездке на полигон стартовых батарей дивизиона и каждый раз командир дивизиона возлагал обязанности начальника АСК на меня, старшего инженера дивизиона по заправочному оборудованию, несмотря на мое отчаянное сопротивление и приводимые доводы, не считая нужным посылать на полигон еще одного офицера в качестве начальника АСК. Правда, в итоге был достигнут разумный компромисс: АСК включалась в состав батареи в пути следования и на все время пребывания на полигоне и подчинялась командиру батареи, с меня снимались командирские обязанности и оставалось только техническое руководство АСК и ответственность за подготовку, оснащенность и за допуск к работе на полигоне инспектором по технике безопасности полигона. До убытия на полигон, наряду с подготовкой личного состава стартовой батареи, приходилось заниматься уже лично мне, как начальнику АСК, сбором и обучением личного состава АСК, который пока оставался в своих подразделениях, оснащением необходимыми средствами. Подготовка АСК прошла успешно, мои труды не пропали даром и на полигоне АСК выдержала проверку инспектором по технике безопасности полигона. К счастью, показать на практике свою подготовку АСК не пришлось.

— Формирование и подготовка всей команды, отправляемой на полигон, так называемой «цепочки», которая помимо стартовой батареи, АСК и инструкторской группы включала в себя и расчет стыковки РТБ с начальником расчета стыковки и старшим от РТБ, как правило, начальником группы РТБ. В состав «цепочки» входил и расчет ОПД дивизиона с начальником ОПД дивизиона. Для обеспечения питания личного состава в пути следования «цепочке» придавалась полевая кухня с расчетом поваров.

Возглавлял команду («цепочку»), отправлявшуюся на полигон, командир полка или заместитель командира полка. Заместителем руководителя команды («цепочки») назначался или командир дивизиона, или заместитель командира дивизиона. Обязанности начальника штаба команды («цепочки») исполнял, как правило, помощник начальника штаба дивизиона, а обязанности тыловика «цепочки» — помощника руководителя «цепочки» по тылу возлагались на начальника продовольственной и вещевой службы дивизиона. В состав «цепочки» входил и начальник медпункта дивизиона, на которого возлагалось медицинское обеспечение личного состава, убывающего на полигон.

Если для проведения пуска ракеты стартовая батарея использовала технику полигона, то для обеспечения жизнедеятельности личного состава «цепочки» на полигоне нужно было некоторое количество автотехники, которую «цепочка» брала с собой. Обычно вместе с личным составом на полигон отправлялись ГАЗ-69 (или УАЗ-469) командира полка или заместителя командира полка (в зависимости от того, кто руководил «цепочкой»), автобус дивизиона, бортовой ЗИЛ-157, санитарная автомашина УАЗ-452, обмывочно-нейтрализационная машина 8Т311 (как цистерна для воды для приготовлении пищи при движении по железной дороги и как пожарная машина для АСК).

В конце мая 1966 года пришел день погрузки и отправки 8 стартовой батареи на полигон. Все приготовления закончены, полностью сформированная и укомплектованная «цепочка» выезжает из дивизиона на станцию погрузки Гардене, где уже нас ждал воинский эшелон. Эшелон состоял из одного купейного вагона для офицерского состава и двух плацкартных вагонов для личного состава. Надо сказать, что в 1966 году нам повезло с вагонами, в последующем приходилось довольствоваться обычными грузовыми вагонами (теплушками) и для офицеров, и для солдат, как летом 1968 года, когда на полигон выезжала 7-я батарея. Или, в лучшем случае, плацкартным вагоном для офицеров. Кроме пассажирских вагонов в состав эшелона входили товарный вагон (теплушка) для полевой кухни, товарный вагон для караула и несколько платформ для автотехники, следующей вместе с «цепочкой».

Офицерский состав занимает купейный вагон, личный состав распределяется по плацкартным вагонам. Автотехника грузится на открытые платформы и закрепляется надлежащим образом к платформам, чтобы исключить всякую возможность перемещения автомашин по платформам в пути следования. Крепили автомашины проволокой, скрученной из нескольких ниток, как это обычно делалось при перевозке техники по железной дороге.

Автотехнику погрузили на платформы, полевую кухню вместе с набором продуктов на путь следования, дровами, водой тоже погрузили, но уже в крытый вагон (теплушку) и повара под руководством тыловика «цепочки» приступили к приготовлению пищи для личного состава. Еще до отправления эшелона обед был готов и личный состав успел поесть на дорогу. Назначенный заранее караул вместе с начальником караула разместился в вагоне, специально предназначенный для караула, и занялся его обустройством. В эшелоне организуется несение внутренней и караульной службы в соответствии с Уставом внутренней службы и Уставом гарнизонной и караульной службы вооруженных сил СССР. Назначаются старшие по вагонам на весь путь следования из начальников отделений стартовой батареи, дежурный по эшелону на сутки, дневальные по вагонам на сутки, караул на сутки.

Последний инструктаж всего личного состава «цепочки»: объявляются начальник воинского эшелона, им был назначен приказом командира полка заместитель командира дивизиона майор Баталов, номер воинского эшелона, правила поведения личного состава при перевозке по железной дороге и необходимые меры безопасности, которые требуется соблюдать, порядок действий отставшего от эшелона военнослужащего. К отъезду все готово. Занимаем места в вагонах и ждем, когда наш воинский эшелон подцепят к проходящему мимо железнодорожному составу. Дождались и двинулись в путь из «совсекретного леса» в Латвии в совсекретную астраханскую степь. Купейный вагон для офицеров и плацкартные вагоны для личного состава обеспечили достаточно комфортные условия в пути следования. Тем более, что мы с Анатолием Шапошниковым — начальником медицинского пункта дивизиона разместились вдвоем в купе, которое было отведено для медпункта эшелона. Так как, к счастью, медицинской помощи никому в дороге не потребовалось, то ничто не отвлекало нас в свободное от занятий время от чтения и философских бесед, тем более, что у врача дивизиона, кроме средств оказания медицинской помощи, было еще кое-что тоже медицинское, способствующее беседам «за жизнь».

А жизнь и воинская служба продолжалась и в поезде в соответствии с уставами внутренней и гарнизонной и караульной службы и утвержденным командирами распорядком дня. А в распорядке дня, кроме подъема и отбоя, завтрака, обеда и ужина, которые не всегда приходились на одно и тоже время из-за особенностей передвижения в воинском эшелоне, но всегда были, важное место отводилось проведению занятий с личным составом по специальной подготовке, ведь впереди нас ждал не только учебно-боевой пуск ракеты, но и сдача зачета по специальной подготовке комиссии полигона. В соответствии с распорядком дня время после завтрака и до обеда отводилось на специальную подготовку личного состава, поэтому после завтрака офицеры батареи, офицеры РТБ, начальник ОПД дивизиона, офицеры инструкторской группы дивизиона расходились по вагонам с личным составом для проведения занятий со своими солдатами.

На мне, как начальнике АСК по совместительству, лежала еще и задача по проведению занятий с личным составом АСК для закрепления знания химико-технических свойств КРТ и действию АСК в различных аварийных ситуациях. И хотя плацкартный вагон удобнее теплушки и более пригоден для занятий, однако одно дело проводить занятия с несколькими воинами в одном отсеке плацкартного вагона и другое дело, когда воинов 20 человек и в один отсек они просто не вмещаются. К тому же мерный стук колес, покачивание вагона и тепло за окнами вагона и в самом вагоне, исходящее от молодых тел, действовало убаюкивающе на молодых парней. Но, как бы то ни было, занятия проводились, несмотря на неудобства и прочие сопутствующие обстоятельства, вроде дремоты. И однажды кому-то в голову пришла шальная мысль перенести проведение занятий с АСК из вагона в салон нашего дивизионного автобуса, перевозимого на грузовой платформе в составе нашего эшелона. Вместимость салона автобуса позволяла разместиться в нем всей аварийно-спасательной команде во главе с начальником АСК. Что мы и сделали после завтрака во время очередной остановки поезда. Удобно рассаживаемся в салоне нашего автобуса и начинаем занятия. Однако выясняется, что при движении поезда проводить занятия в салоне автобуса, стоящего на грузовой платформе, не так комфортно, как это нам представлялось. Оказалось, что стук колес и вообще шум от движущегося поезда значительно сильнее, чем в плацкартном вагоне, и надо напрягать голос и слух, чтобы тебя услышали и ты услышал других. Конечно, мы дозанимались до очередной остановки поезда, но от затеи проводить занятия в автобусе отказались, тем более, что нахождение людей на платформах, в кабинах и кузовах автомашин при движении поезда было грубейшим нарушением требований главы 12 «Особенности внутренней службы при перевозке войск» Устава внутренней службы Вооруженных Сил СССР. Нам повезло, что это нарушение не обнаружил соответствующий военный комендант на железной дороге.

А наш воинский эшелон между тем продолжал движение в заданном направлении, делая короткие, на несколько минут, на перегонах, и длинные, на несколько часов, остановки на станциях переадресовки, когда можно было выйти из вагонов, размяться, пройтись по станции и даже за ее пределами, купить свежие газеты и еще кое-что, зайти в вокзальный ресторан... Надо сказать, что в 1966 году были неплохие рестораны на вокзалах даже небольших городов, с неплохим ассортиментом и обслуживанием, тем более, когда в ресторане вдруг появлялись молодые офицеры — летчики (мы же носили авиационную форму), оживляя монотонную жизнь женского персонала шутками и разными байками, в том числе и о том, что следуем во Вьетнам воевать с американцами, как в ресторане на одной из станций пошутил начальник отделения заправки 8-й батареи капитан И.Е.Артюхин, чтобы покрасоваться перед официантками и вызвать особое внимание к нам. Можно было даже посидеть и полежать на травке в тенечке (погода в пути следования была солнечная и жаркая — все-таки конец мая) в ожидании отправки нашего эшелона, как это было на станции им. Максима Горького на подъезде к Волгограду. Запомнилась именно эта станция по двум причинам. Во-первых, из своего необычного названия. Во-вторых, из-за одного случая, оставшегося в памяти. На этой станции наш эшелон простоял несколько часов. Голая степь, жара, несколько домов пристанционного поселка, кусочек лесозащитной полосы, посаженной еще в 1949 году по сталинскому плану преобразования природы для защиты степных районов от суховеев. Заброшенные при Хрущеве, части этих полос кое-где сохранились и к 1966 году представляли уже неплохие рощицы, где можно было укрыться от солнца и отдохнуть.

На этой рабочей, сортировочной станции даже не было вокзального помещения, зато, когда мы высыпали из вагонов, обнаружилась рядом с железнодорожным полотном водоразборная колонка. Кто-то дернул ручку колонки и, о, чудо!, из колонки ударила струя чистой холодной воды, вызвав радостное оживление среди офицеров и солдат, утомленных недельным путешествием в воинском эшелоне. Естественно, началось умывание, обмывание по пояс и полоскание в струе холодной воды, такое приятное при температуре воздуха за 30 градусов. Наше радостное оживление с омовением из водоразборной колонки охладила какая-то женщина, подошедшая к нам, плескавшимся у колонки. Она попросила нас не плескаться у колонки, потому что вода после наших омовений через грунт может попасть в подземный резервуар, над которым стоит колонка, загрязнив его, а он является единственным источником воды для жителей этой станции. Оказалось, что на станции им. Максима Горького вода привозная, поэтому-то подземный резервуар и водоразборная колонка находились рядом с железнодорожными путями. Женщина объяснила, что воды не жалко, ее регулярно доставляют на станцию в железнодорожных цистернах, что можно использовать воды для омовения сколько надо, только надо отойти в сторонку от колонки, чтобы вода не могла попасть назад в резервуар. Конечно же, просьба была немедленно с извинениями исполнена. А эта станция в голой, жаркой степи и этот эпизод в памяти остался.

Полигон. 1966 год. 8 батарея

Наш эшелон прибывает на станцию Капустин Яр. Далее в глубь полигона до станции выгрузки эшелон, без проводниц пассажирских вагонов, тащит уже мотовоз с военным экипажем. Станция выгрузки, она же конечная станция железнодорожной ветки, по которой по утрам доставлялись поездом (или, как тогда говорили на полигоне, мотовозом) сотрудники полигона и прочие заинтересованные лица на объекты полигона, разбросанные в астраханской степи, и по вечерам возвращались домой или в гостиницы на 10-ю площадку, как в ракетных войсках именовались жилые городки полигонов и ракетных дивизий.

Полигон КапЯр.

Разгружаемся, освободившиеся вагоны и платформы мотовоз оттаскивает назад на станцию Капустин Яр, где они вместе с проводницами наших пассажирских вагонов дожидаются завершения нашей полигонной эпопеи, а наша «цепочка» следует на расположенную в километрах трех от станции выгрузки площадку №20. На этой площадке или объекте (военном городке) в те годы размещались прибывшие на пуск боевые расчеты («цепочки») наземных и шахтных комплексов РСД. Здесь же предстояло расположиться и нам. Площадка №20 оказалась военным городком, занимавшим участок степи прямоугольной формы, обнесенный забором из колючей проволоки с КПП в правом углу прямоугольника. Слева от КПП вдоль забора стояло в ряд несколько стандартных двухэтажных казарм 50-х годов постройки, а всю остальную территорию городка занимали стандартные сборно-щитовые бараки, точно такие же, как в ракетных полках РСД. Среди сборно-щитовых бараков возвышались одинаковые кирпичные здания солдатской и офицерской столовых такого же вида, как солдатские столовые в наших ракетных дивизионах, и здание клуба. В сборно-щитовых бараках располагались штаб и службы площадки №20, солдатский магазин и чайная, а также офицерские гостиницы, для офицеров, прибывших вместе с боевыми расчетами на пуск, и прочих командировочных. Но, как выяснилось после нашего прибытия на площадку №20, места для офицеров нашей «цепочки» в офицерских гостиницах не нашлось. Дело в том, что в 1966 году начались регулярные поездки стартовых батарей ракетных полков РВСН на полигон Капустин Яр для проведения учебно-боевых пусков ракет Р-12 и Р-14 и к нашему приезду на полигоне уже скопилось несколько «цепочек», ожидавших своей очереди на проведение пусков.

Надо, к тому же, сказать, что стартовыми батареями проводились не только просто учебно-боевые пуски ракет, но и пуски ракет с экспериментальными или исследовательскими целями с участием представителей НИИ и промышленности, что иногда приводило к сдвигу запланированного времени пуска и, соответственно, к продлению пребывания «цепочки» на полигоне. И нашей 8-ой батарее пришлось проводить подобного рода пуск. Короче говоря, все офицерские гостиницы на 20-й площадке были заняты офицерами ранее прибывших «цепочек» и представителями промышленности. Для нашего руководителя подполковника Ганина нашлось место в гостинице для руководящего состава (была и такая на 20-й площадке), а всем остальным офицерам нашей «цепочки» пришлось размещаться в одной солдатской казарме вместе с личным составом, используя Ленинскую комнату и другие подсобные помещения казармы для cна и отдыха.

О нашем пребывании на полигоне и о подготовке и проведении учебно-боевого пуска 8-ой стартовой батареей я уже писал в главе «Космос как прелюдия», поэтому повторяться не буду, а добавлю к сказанному несколько деталей, опущенных мной в главе «Космос как прелюдия».

Наше пребывание на полигоне летом 1966 года запомнилось и переполненностью во время завтраков, обедов и ужинов в офицерской военторговской столовой, которая размещалась на площадке №20 в здании, подобном зданию солдатской столовой ракетного дивизиона РСД. Офицерская столовая была обычной столовой самообслуживания и в установленное время приема пищи очередь, желающих принять эту самую пищу, начиналась от входа в зал столовой и тянулась через весь зал к раздаче. Но девушки на раздаче работали быстро, быстро продвигалась и очередь. Выбор и качество блюд были вполне удовлетворительными, а цены вполне приемлемыми.

После приема техники стартовой батареей оставались еще два важных мероприятия — прием и транспортировка боевой ракеты Р-12 на стартовую площадку №4 и забор заправщиками батареи боевых КРТ на складах КРТ полигона и доставка их также на стартовую площадку. Ракеты, поступающие на полигон для отстрела стартовыми батареями, проверялись специалистами (подразделением проверки ракет) полигона, переводились в постоянную боевую готовность в присутствии и под контролем офицеров той стартовой батареи, для которой они предназначались, документально принимались стартовой батареей и силами и средствами стартовой батареи транспортировались на стартовую позицию. Проверка ракет проводилась в специальном здании на технической позиции полигона, не помню сейчас номер этой площадки, расположенной в нескольких километрах от стартовых площадок №4 — старая и №4 — новая. Накануне дня пуска 8-я батарея в лице командира батареи майора Лихолетова и начальников двигательного отделения старшего лейтенанта Федоренко и электроогневого отделения капитана Бочкарева с участием, естественно, инструкторов инструкторской группы — старших инженеров дивизиона капитана Татаринова и капитана Андреева, который сам в свое время был начальником отделения проверок ракет в технической батарее 1-го дивизиона, в присутствии заместителя командира дивизиона майора Баталова и руководителя нашей «цепочки» заместителя командира полка подполковника Ганина, приняла боевую ракету Р-12 (8К63). А потом была транспортировка ракеты с технической площадки до стартовой площадки №4. И хотя расстояние между этими площадками всего несколько километров и их связывала прекрасная «бетонка», транспортировка проводилась с соблюдением всех установленных правил, которыми мы руководствовались при транспортировке ракет у себя в полку, за одним исключением — в светлое время суток вместо темного времени суток. Под руководством заместителя командира полка подполковника Ганина ракета была перевезена на площадку №4, установлена в предназначенном для нее месте на стартовой позиции и приведена вместе с тележкой 8Т115 в исходное состояние постоянной боевой готовности. Осталось только получить КРТ на складах КРТ полигона, чтобы батарея была полностью готова к проведению учебно-боевого пуска ракеты.

Накануне дня пуска отделение заправки 8-й батареи произвело забор КРТ в средства заправки на складах КРТ полигона. В отличие от приема ракеты забор КРТ не сопровождался шлейфом из руководящих и контролирующих лиц. Заправщики обошлись (и обходились в дальнейшем) своими силами, естественно, с участием старшего инженера дивизиона — инструктора инструкторской группы дивизиона. Особенность забора КРТ была в том, что склады окислителя, горючего и перекиси водорода размещались не рядом, как в ракетных дивизионах, а в разных местах на значительном удалении друг от друга. И обычно, чтобы обеспечить руководство и безопасность, офицеры-заправщики распределялись по расчетам, а так как в отделении заправки батареи было только два офицера, а расчетов три, то подключался, естественно, и инструктор инструкторской группы дивизиона — старший инженер дивизиона по заправочному оборудованию, но не в качестве контролирующего, а в качестве руководителя расчета, как правило, расчета перекиси водорода. Таким образом, при заборе КРТ на складах начальник отделения руководил расчетом окислителя, старший оператор — расчетом горючего, инструктор — расчетом перекиси водорода. Так было и в 8-й батарее, когда забором окислителя руководил начальник отделения капитан Артюхин, забором горючего и пускового горючего — лейтенант Маев, забором перекиси водорода — я, капитан Ермолин, старший инженер дивизиона по заправочному оборудованию и инструктор инструкторской группы дивизиона. Инструктор инструкторской группы полигона при заборе КРТ на складах не присутствовал.

Забор КРТ давал возможность еще раз проверить работоспособность агрегатов заправочного оборудования и еще раз убедиться в их готовности к работе. Следует заметить, что КРТ отпускались «цепочке» не просто так, а по предъявлению накладных, которые выписывались в штабе (службе тыла) площадки №20. После транспортировки КРТ на стартовую позицию (площадку №4) из каждой подвижной емкости с КРТ отделения заправки батареи лаборантом химической лаборатории полигона проводился отбор проб для анализа и агрегаты опломбировались установленным порядком. После получения положительных результатов анализа КРТ в средствах заправки стартовая батарея была готова к бою. Оставалось только ждать команду. Забегая вперед, скажу, что, как правило, это был перевод из постоянной боевой готовности в полную боевую готовность и пуск из полной боевой готовности.

После прибытия со складов КРТ на стартовую позицию подогревателя-заправщика перекиси водорода 8Г210 проводилась одна процедура, не предусмотренная эксплуатационной документацией, но крайне важная с точки зрения обеспечения безопасности при заправке перекиси водорода в ракету. Не знаю, как поступали заправщики других «цепочек», но у нас было принято проверять фильтр наполнительного соединения перекиси водорода заблаговременно до подготовки ракеты к пуску на контакт с боевым раствором перекиси водорода. Перекись водорода, тем более боевой концентрации, крайне взрывоопасна и требует очень аккуратного обращения. Катализатором разложения со взрывом перекиси водорода служат органические вещества, масла, соли тяжелых металлов, поэтому при обращении с перекисью категорически было запрещено использовать свинцовые пломбы и свинцовые припои при пайке металлических изделий, контактирующих с перекисью.

Фильтр наполнительного соединения представлял из себя стаканчик, спаянный из очень мелкой металлической нержавеющей сетки. В качестве припоя должен был быть использован оловянистый припой. Для того, чтобы убедиться, что использован действительно оловянистый припой, а не свинцовый, мы и проводили всегда на полигоне испытание на контакт с перекисью, потому что внешне разницу определить было невозможно, а случаи подобного рода нарушения технологии изготовления фильтров, к сожалению, имели место. Мы сами один раз при очередной поездке на полигон обнаружили во время такой проверки подобный факт и с ужасом подумали о том, что случилось бы при заправке боевой перекиси в ракету. А что случилось бы, через 12 лет продемонстрировал взрыв ракеты во время заправки перекиси на полигоне в Плесецке в марте 1980 года с гибелью 50 человек.

Проверка фильтра проводилась очень просто, но эффективно. В алюминиевое ведро или в ведро из нержавеющей стали из агрегата 8Г210 наливалось полведра боевой перекиси водорода, которая разбавлялась таким же количеством воды, чтобы снизить концентрацию раствора до невзрывоопасного уровня. Затем в ведро опускалось наполнительное соединение с установленном в нем фильтром. Если фильтр был нормальный, никаких признаков разложения перекиси не происходило, но если начиналось интенсивное образование пузырьков, это означало, что начался процесс разложения перекиси водорода под воздействием какого-то катализатора на воду и кислород с выделением большого количества тепла. В таком случае механик-водитель водообмывщика 8Т311 немедленно добавлял в ведро воду для снижения концентрации перекиси водорода, а наполнительное соединение тут же вынималось из ведра. В 8-й батарее проблем с фильтром наполнительного соединения не было.

Через несколько дней после пуска «цепочка» убыла с полигона, но без инструкторской группы. Рассудив здраво, решили мы, что целесообразнее будет офицерам инструкторской группы не тащиться неделю в воинском эшелоне, а вернуться в полк самостоятельно с помощью «Аэрофлота», сэкономив время, а у меня к тому же был и свой интерес — на пару суток приземлиться в Москве, ведь Москва мой родной город, где меня всегда ждали родители, сестры... Подполковник Ганин согласился с нами и разрешил добираться домой самостоятельно. Кстати, в последующем инструкторская группа самостоятельно добиралась и до полигона, и возвращалась назад с полигона. А тогда мы проводили воинский эшелон, сами на мотовозе доехали до площадки №10. Ближайший поезд на Волгоград шел только ночью, поэтому, поболтавшись по городку, вечером вернулись на железнодорожный вокзал станции Капустин Яр и ночью выехали в Волгоград. В Волгоградском аэропорту разделились. Я рванул в Москву, товарищи мои полетели в Ригу. В дальнейшем при возвращении с полигона инструкторской группы использовались различные варианты в зависимости от обстоятельств — и напрямую в Ригу, и транзитом через Москву.

Мой командир и макароны в темно-синем лесу

1966 год — время массового развертывания в восточных районах страны полков МКР с шахтными ПУ. Для их укомплектования требовались офицерские кадры, которые набирались в том числе и из частей РСД, как правило, на вышестоящие должности. Чуть было не загремел в Казахстан и я, но не на вышестоящую должность, а на равнозначную капитанскую.

Однажды ранним летним утром 1966 года в комнате офицерской гостиницы 2-го дивизиона, где я обитал, раздался телефонный звонок. Звонил дежурный по КП полка капитан Калтан, который сообщил мне, что, как ему стало известно, отделением кадров управления дивизии моя кандидатура намечена для перевода к другому месту службы на равнозначную должность, что это место находится в Казахстане и называется Жангиз-тобе, что командиру полка подполковнику Л.В.Орехову эта информация им доведена, что командир полка выехал из дома на службу и должен будет позвонить начальнику отделения кадров управления дивизии подполковнику М.А.Клочкову. Это известие, конечно, ошеломило меня, и не только неожиданностью. В конце концов переводы, переезды — неотъемлемый атрибут, специфика воинской службы, хотя не все так однозначно и прямолинейно. Есть одно обстоятельство — переводятся, как правило, на вышестоящую должность или по каким-либо личным причинам на равнозначную или даже нижестоящую должность, или в качестве наказания в дисциплинарном порядке. Никаких личных причин для перевода в Казахстан у меня не было, как не было и причин дисциплинарных, поэтому это известие не только ошеломило меня, но и обидело, тем более, что других офицеров полка не просто перевели к новому месту службы, а предложили перевестись на вышестоящие должности. Что я в разговоре с капитаном Калтаном, конечно, высказал, на что он мне посоветовал не вешать носа, а быстро одеваться и идти к штабу полка, чтобы перехватить командира полка, который уже должен был приехать с минуты на минуту, и просить его не отдавать меня на заклание кадровикам дивизии. Быстро собравшись, прибежал я к штабу полка и стал ждать командира, перебирая в уме возможные причины для аргументации своего нежелания переводиться в степи Казахстана. Объективных причин для отказа у меня не было, я даже не был женат, оставалось полагаться только на милость командира полка и его желание отстоять меня. А отстоять он мог.

Подполковник Л.В.Орехов, впоследствии генерал-майор, заместитель командующего 50 ракетной армии по боевой подготовке, оставил заметный след в истории 867 ракетного полка. За два года, пока он командовал полком, было много сделано для поддержания высокой боевой готовности, укрепления воинской дисциплины и улучшения бытовых условий личного состава полка. Его отличали энергичность, требовательность, настойчивость, инициативность, что он требовал и от подчиненных. Да, он был груб с разгильдяями и нарушителями воинской дисциплины, под горячую руку мог отчистить любого, используя весь арсенал великого и могучего русского языка с применением большого количества самых разнообразных идиоматических выражений, но не был злопамятным, а это очень важно, не любил лодырей и нарушителей, но хорошо относился к добросовестным и толковым офицерам — специалистам. Он внешне и манерой был чем-то похож на генерала Лебедя — такой же высокий, здоровый, острый, вернее, крепкий на язык мужик, надеюсь, что не ельциноид, в отличие от Лебедя. Не хотелось бы разочаровываться в нем — мы же земляки и даже из одного исторического района Москвы, из Лефортова.

У меня были хорошие отношения с подполковником Л.В.Ореховым, хотя он один раз выгнал меня с совещания офицеров полка, когда ему показалось, что я без должного внимания слушаю его. В другой раз крыл крепкими словами через весь плац 2-го дивизиона, когда он пришел на плац, чтобы лично проверить, как идет асфальтирование плаца, а мы, несколько офицеров дивизиона, стояли на крыльце штаба дивизиона, о чем-то разговаривали и смеялись. Командир полка почему-то принял наш смех на свой счет, обиделся и свой гнев обратил на меня, наверное, из-за очков, которые выделяли меня.

— Сними очки-велосипед! — заорал он. — Вам бы только смеяться...

Ну и дальше в таком духе, распаляясь все больше и больше. Оправдываться на расстоянии не имело смысла и от греха подальше мы предпочли быстренько удалиться с крыльца в штаб дивизиона, оставив командира полка остывать на плацу.

Да и познакомился я с ним (или он со мной) при при довольно любопытных обстоятельствах. Так случилось, что в тот день, когда новый командир полка подполковник Л.В.Орехов знакомился с личным составом 2-го дивизиона, я ушел в отпуск и на построении дивизиона не присутствовал. Встретился я с ним только в тот день, когда вернулся из отпуска и утром вместе с офицерским составом приехал в дивизион из Добеле-2. А поскольку я жил в дивизионе постоянно, то и в дивизион я вернулся после отпуска в гражданской одежде и в таком гражданском виде и пошел на завтрак в офицерскую столовую, ведь все офицеры питались в то время по 5-й норме — завтракали, обедали и ужинали те, кто находился на боевом дежурстве, оставался или задерживался по службе в дивизионе или вообще жил постоянно в дивизионе. Надо сказать, что ни прежний командир полка, ни командир дивизиона ничего не имели против того, чтобы на завтрак приходили офицеры в гражданке, тем более, что сразу после приезда в дивизион все офицеры шли в офицерскую столовую и идти переодеваться тем, кто жил в дивизионе, в форму, а потом — на завтрак, просто не имело смысла. Поэтому и я захожу в столовую вместе со всеми офицерами, направляюсь к столу, за которым обычно сидели офицеры службы РВО дивизиона, и вижу, что во главе стола, за которым питалось командование, — командир полка с заместителями и командир дивизиона, сидит незнакомый подполковник. Так случилось, что наш стол, стол офицеров службы РВО дивизиона, располагался рядом с командирским столом и подполковник меня сразу узрел. По его взгляду я почувствовал его неудовольствие от моего вида. Сажусь на свое место спиной к командирскому столу и слышу, как подполковник спрашивает у офицеров, сидящих с ним за столом:

— Это, что за ...?

Подполковник Ганин В.А., заместитель командира полка, отвечает:

— Это капитан Ермолин — старший инженер дивизиона.

Спиной чую, что разборки мне не избежать. Быстренько поел, встаю из-за стола, чтобы побыстрее ретироваться, но слышу командирское:

— Стой! Вы почему в таком виде?

Пытаюсь объяснить:

— Я сегодня прибыл из отпуска, живу здесь, в дивизионе, сейчас пойду в офицерскую гостиницу и переоденусь.

— Я спрашиваю: почему в таком виде? — снова вопрошает он.

Начинаю по новой повторять уже сказанное и добавляю ссылку на прежнего командира полка полковника М.П.Данильченко:

— Полковник Данильченко разрешал таким, как я, живущим в дивизионе, в таком виде приходить на завтрак.

Ссылка на прежнего командира полка новому командиру полка не понравилась:

— Я не Данильченко! Он разрешал, а я не разрешаю! Чтобы больше в таком виде я тебя не видел. Иди.

Естественно, что в дальнейшем это требование пришлось выполнять и, прежде, чем идти на завтрак, если возвращался из Добеле-2 в гражданке, бежать в гостиницу, переодеваться и только потом приходить на завтрак. Этот эпизод в самом начале службы с Л.В.Ореховым никак не повлиял потом на наши служебные отношения.

И еще несколько слов об офицерской столовой 2-го дивизиона, где питались офицеры управления полка, 2-го дивизиона, управления и сборочной бригады РТБ и УС полка. Командир полка подполковник Л.В.Орехов много сделал для улучшения бытовых условий личного состава. Не обошел он вниманием и столовые, в том числе и офицерские. При нем, вернее, по его распоряжению в офицерской столовой 2-го дивизиона появились хорошая радиола рижского радиозавода им. Попова «Рапсодия», на ножках, с набором пластинок, столик с самоваром и чайным сервизом. Во время обеда звучала популярная музыка. Так вот о музыке. Со временем к имеющимся пластинкам добавились еще несколько пластинок, в том числе пластинка с песней в исполнении тогда очень популярного Эмиля Горовца «Люблю я макароны» и пластинка с «Песней про зайцев»» из кинофильма «Бриллиантовая рука» в исполнении Юрия Никулина. И только офицеры заполняли зал столовой, как кто-нибудь из офицеров, как правило, из лейтенантов, включал радиолу и ставил пластинку с символическим названием «Люблю я макароны» и в зале звучали слова:

Люблю я макароны,
Любовью к ним пылаю неземною.
Люблю я макароны –
И что хотите делайте со мною!
....................................................
И знаю я всем сердцем,
Что нет на свете блюда,
Вкусней, чем это чудо,
Вреднее, чем оно.
..................................
Люблю я макароны,
Хоть говорят они меня погубят,
Люблю я макароны,
Хотя моя невеста их не любит.

Но я приготовлю их
Однажды на двоих,
Уж я приготовлю их
Однажды на двоих.

Вроде бы вполне безобидные слова, но чувствовался в этой песне какой-то иронический подтекст, учитывая место макарон в рационе армейского питания, что все, конечно, понимали, но не всем это нравилось. Не успевала закончиться эта песня, как другой лейтенант тут же ставил на ее место «Песню про зайцев»:

В темно-синем лесу,
Где трепещут осины,
Где с дубов колдунов
Облетает листва.

На поляне траву
Зайцы в полночь косили.
И при этом напевали
Странные слова.

А нам все равно,
А нам все равно.
Пусть боимся мы
Волка и сову.

Дело есть у нас
В самый жуткий час.
Мы волшебную
Косим трын-траву.

А нам все равно,
А нам все равно.
...........................
А дубы колдуны,
Что-то шепчут в тумане,
У поганых болот,
Чьи-то тени встают.

Косят зайцы траву,
Трын-траву на поляне
И от страха все быстрее
Песенку поют.

А нам все равно,
А нам все равно.
...........................
А нам все равно,
А нам все равно.
Станем мы храбрей
И отважней льва.

Устоим сейчас,
В самый жуткий час –
Все напасти нам
Будут трын-трава.

Песня в контексте с «темно-синим лесом», учитывая наш реальный темный и сырой лес, звучала не как безобидная шутка, не как намек, а как самый настоящий вызов командирам. Эти ежедневные «Макароны» и «А нам все равно» и «трын-трава» так обрыдли командирам, что в один прекрасный день эти пластинки исчезли, а со временем исчезли и радиола вместе с самоваром. Но это случилось уже после Л.В.Орехова. Я отвлекся, возвращаюсь к Л.В.Орехову в 1966 год.

Хорошие отношения у меня с Л.В.Ореховым были не из-за того, что мы были земляками, об этом он, наверное, и не знал, не настолько мы были близки, чтобы делиться своими биографиями. Хорошие отношения были из-за того, что я был хороший специалист, на кого можно было положиться командиру полка, особенно при проведении комплексных занятий с заправкой КРТ, когда он был ответственным за проведение занятия и отвечал за безопасность и безаварийность, а я, старший инженер дивизиона по заправочному оборудованию, как раз и должен был обеспечить и безопасность, и безаварийность при заправке КРТ в ракету и сливе КРТ из ракеты. И обеспечивал.

Пока я размышлял над превратностью своей судьбы, подъехал командир полка, вышел из машины и направился в штаб. Не успел я открыть рот, как он проходя мимо меня спросил на ходу:

— Я слышал, что ты собрался уходить от нас?

— Нет, товарищ подполковник, никуда я уходить не хочу, — жалобно промямлил я.

— Подожди, — бросил он на ходу и поднялся на второй этаж в свой кабинет, который находился в конце коридора с правой стороны. Я поднялся следом за ним и остался в коридоре, с волнением ожидая решение своей судьбы. Голос командира хорошо был слышен в коридоре, он всегда говорил громко, особенно тогда, когда кого-то распекал в кабинете или по телефону или высказывал свое мнение кому-либо или о ком-либо. Я слышу:

— Нет!

— Мне он самому нужен!

— Будете настаивать, я его сегодня же отправляю в госпиталь на комиссию!

— Его не только отстранят от работы с КРТ, а и вообще признают негодным к службе в армии!

Прошло несколько секунд, командир полка вышел из кабинета, махнул мне рукой:

— Иди работай!

Больше вопрос о переводе не поднимался. Не знаю, кто бы другой отстоял меня.

Рождение сына, или ракетчики тоже люди

В 1967 году стартовые батареи 2-го дивизиона на полигон не отправлялись и 1967 год остался в моей памяти выходом 2-го дивизиона в УЗПР (учебный запасной позиционный район) в июле-месяце, рождением сына в это время (9-го июля) и связанным с двумя этими событиями конфликтом с командиром дивизиона майором Тырцевым.

В субботу 15 июля дивизион вернулся из УЗПР на БСП, стартовые батареи после марша развернулись на своих стартовых позициях и заняли исходное положение постоянной боевой готовности. Осталось только начальникам заправочных отделений стартовых батарей отогнать КРАЗы, которые они получили для выхода в УЗПР в 1-ом дивизионе в обмен на гусеничные тягачи АТТ, в 1-й дивизион и пригнать свои АТТ назад. Обмен АТТ на КРАЗы проводился всегда при выходах дивизионов в УЗПР для того, чтобы исключить повреждения гусеничными тягачами при транспортировке цистерн горючего 8Г112 асфальтового покрытия дороги до УЗПР. Проверив исходного состояния средств заправки стартовых батарей, как старший инженер дивизиона по заправочному оборудованию, я свою задачу на этот день, а день был субботний, выполнил и желал убыть в город Жагаре, где меня ждала жена с новорожденным сыном, которых я еще не видел после рождения сына и даже не мог привезти жену из роддома домой (к теще), поскольку находился в УЗПР под Добеле-2 в Латвии, а жена лежала и рожала в роддоме города Йонишкиса в 30 километрах от города Жагаре в Литве. Жену с ребенком встретили в роддоме и привезли домой в Жагаре родители жены. Если бы жена лежала в роддоме города Добеле, то не было бы и проблемы ни со встречей, ни с доставкой жены с сыном домой в Добеле-2, поскольку УЗРП находился недалеко от Добеле-2 и можно было бы отлучится из УЗПР, чтобы встретить и доставить жену с сыном домой в Добеле-2. Но получилось, как получилось и я хотел отпроситься у командира дивизиона на три дня, чтобы побыть с женой и сыном. Ничего особенного в этой просьбе не было. Обычно в таких случаях, а я был не первый и не последний, офицерам давали три дня, чтобы помочь в первые дни жене в такой ситуации, ведь в молодых офицерских семьях не было бабушек и дедушек. Однако, понимания у командира дивизиона майора Тырцева не нашел. В ответ на мою просьбу он начал разъяснять мне, что никакими документами освобождение от служебных обязанностей офицеров в подобных случаях не предусмотрено. Я это и без него знал, если бы это было предусмотрено, то я просто бы написал рапорт на его имя с просьбой освободить меня от служебных обязанностей на три дня и он обязан бы был это сделать. Мои доводы о том, что я даже не смог встретить и привезти из роддома жену с ребенком домой, потому что находился в УЗПР, что другие офицеры такие трехдневные отпуска всегда получали, действия на него не возымели и он отказался освободить меня от служебных обязанностей на три дня и вместо освобождения поручил мне вместе с начальниками заправочных отделений отогнать КРАЗы в 1-й дивизион и пригнать оттуда АТТ, после чего я мог быть свободным и завтра мог отдыхать. А завтра было, между прочим, воскресенье и я и без его соизволения мог отдыхать, как и каждый офицер, свободный от нарядов и боевого дежурства.

Вообще говоря, если называть вещи своими именами, это было неприкрытое хамство, бездушие и высокомерное отношение к офицеру. И оно было не случайным, а проявлением высокомерия, тщеславия и пренебрежительного отношения командира 2-го дивизиона майора Тырцева к людям и, возможно, отмщением за мое открытое неповиновение ему в 1965 году, когда я категорически отказался проводить политзанятия с хозвзводом дивизиона.

В 1964 году после назначения на должность старшего инженера дивизиона по заправочному оборудованию на меня повесили и проведение политзанятий с хозвзводом дивизиона, хотя никакого отношения я, как офицер службы РВО дивизиона, к хозвзводу не имел. У хозвзвода были свои прямые начальники — тыловики. Это и заместитель командира дивизиона по тылу, и начальник службы продовольственного и вещевого снабжения дивизиона, но майор — заместитель командира дивизиона по тылу, видите ли, не мог проводить политзанятия с хозвзводом, потому что это было ему не по чину, а лейтенанту — начальнику ПВС дивизиона нельзя, мол, доверить проводить занятия из-за молодости и ветрености. Один учебный год я промучился с хозвзводом, но после окончания учебного года заявил соответствующим должностным лицам, что больше проводить занятий не буду. Перед началом нового учебного года в 1965 году мне объявляют, что меня снова назначили руководителям политзанятий с хозвзводом. Я снова отказался и в день начала учебного года, когда в дивизион для контроля прибывают и офицеры управления полка, и офицеры управления дивизии, в хозвзвод просто не пришел, наплевав на возможные неприятные последствия для себя. Естественно, командир дивизиона потребовал меня к себе, но я твердо стоял на своем до конца, несмотря ни на какие приказы, уговоры и угрозы. И выстоял — с хозвзводом от меня майор Тырцев отцепился и даже без дисциплинарных последствий. Но теперь в июле 1967 года, возможно, это мне аукнулось и потому к консенсусу мы так и не пришли.

Обиженный и возбужденный выскочил я из кабинета командира дивизиона. Эмоции кипели во мне и требовали какого-то выхода, действия. Надо было как-то разрядиться, унять свои эмоции и поменять обстановку. Кто может помочь? Естественно, врач дивизиона старший лейтенант Анатолий Емельянович Шапошников. Направляюсь в медицинский пункт дивизиона, где не только исполнял клятву Гиппократа, но и обитал старший лейтенант Шапошников, с возмущением описываю ему произошедшее и предлагаю покинуть дивизион и отправиться в город Жагаре. Как врач, старший лейтенант Шапошников одобрил мое предложение и, оценив мое состояние, в качестве успокоительного средства прихватил с собой бутылку спирта. Через дыру в заборе из колючей проволоки, которая находилась неподалеку от медпункта, по не зарастающей тропе направились мы в местечко Аугскалне, находившееся километров в двух от дивизиона, где как раз в это время проходил рейсовый автобус Добеле — Йонишкис через Жагаре. Когда автобус миновал левый поворот, ведущий в наш совсекретный лес, его обогнал ГАЗ-69, и деловито попылил в сторону Жагаре. По номеру стало понятно, что это машина командира дивизиона майора Тырцева, но настроение наше было боевое — я еще не остыл после стычки и мне было, как говорят, море по колено, а Толя был за одно со мной, тем более, что врач, он и в армии врач и пользуется некоей «экстерриториальностью», поэтому каких-либо опасений возможности продолжения конфликта при встрече в Жагаре с командиром дивизиона, а то, что он именно в Жагаре сомнений не было («Жагаре, Жагаре, второй твой этаж...), у нас не возникло и мы спокойно вышли из автобуса в Жагаре.

И «двери нам гостеприимно открыл приветливый кабак, где все дышало паром винным, где лейтенанты в позе чинной последний тратили трояк. В углу «техничка» заседала...». «Техничка» — техническая батарея дивизиона давно уже не заседала, потому что еще в 1964 году была ликвидирована в дивизионе, да и лейтенантов еще не было, но у стойки ресторанного буфета, который находился с левой стороны от входа в зал ресторана, обнаружились два майора, два Бориса — командир дивизиона Тырцев и заместитель начальника штаба полка Смирнов. Борис Иванович Смирнов, с которым у меня и Толи были дружеские отношения, увидел нас и приветливо поднял руку. Нам ничего не оставалось, как только подойти к стойке буфета и встать рядом. Ситуация была щекотливая, но командир дивизиона майор Тырцев, тут надо отдать ему должное, нашел блестящий выход из щекотливого положения и поступил, как разумный человек. Повернувшись к нам, он спросил:

— Ну что будем пить, молодежь?

Хотя не такие уж мы были юные, мне — 30 лет, Анатолию — 25, да и Тырцев со Смирновым были не такие уж старые, обеим по 37 лет.

— На Ваше усмотрение, товарищ майор, мы согласны на все, — ответил тут же я.

— Четыре по двести, — заказал он буфетчице.

Возникла проблема: чем запить? Была середина июля, было жарко и ни воды, ни лимонада, ни сока в буфете в тот момент не оказалось. Буфетчица предложила нам большой спелый помидор, который, в ответ на наше согласие, тут же разрезала на четыре доли. Взяв по стакану в руки и тарелку с помидором, мы расположились за ближайшим к буфету столом и, не теряя времени на ненужные разговоры, выпили. Надо было делать ответный ход. Я встаю из-за стола, подхожу к буфету и заказываю еще четыре по двести. Буфетчица, видя, что пошла такая пьянка, достала из холодильника и отдала мне бутылку воды, оставленную ею для себя. Ставлю стаканы и бутылку воды на стол и предлагаю выпить за моего родившегося сына. Выпили. Состояние такое, что можно бы и еще выпить, но у меня, как на зло, нет денег, ведь наша ракетная жизнь была устроена так, что при нахождении на службе сколько угодно суток, деньги были не нужны — питались мы в офицерских столовых бесплатно (вернее, за 20 рублей пайковых в месяц) по летной норме №5, жили в офицерских гостиницах бесплатно. Толкаю под столом ногой Анатолия Шапошникова, он намек понял и достает из сумки бутылку спирта. Но Борис Иванович Смирнов, поняв, что из Жагаре так можно и не выбраться туда, куда, оказывается, они с Тырцевым собрались, проявил благоразумие и от продолжения отказался, сказав, что им надо уезжать. И они покинули нас, оставив наедине с бутылкой спирта, но, к счастью, мы тоже проявили благоразумнее, поняв, что со спиртом уже будет перебор, и благополучно разошлись.

Сборы по АСУ в Острове. 1968 год.

понедельник, когда мы вышли на службу после воскресенья. Оказалось, что поехали они по старым адресам в Риге, сохранившимся у майора Тырцева после 3-х месячных курсов переподготовки в Рижском ракетном училище, и погорели. Нет, не в Риге, а в полку. Собственно, погорел командир дивизиона, когда обнаружилось, что его машина не прибыла в автопарк, а в полках РВСН осуществлялся контроль по линии КП за возвращением автотранспорта в автопарки, и об этом было доложено командиру полка подполковнику Л.В.Орехову со всеми вытекающими для командира дивизиона последствиями. Не знаю, какие были последствия, но судя по успешному карьерному росту Тырцева, дело ограничилось тем, что командир полка подполковник Орехов только отматерил майора Тырцева.

В 1968 году майор Тырцев был переведен на новое место службы, успешно продвигаясь по служебной лестнице. Последний раз я его встретил на сборах руководящего состава ракетных полков и дивизий 50-й ракетной армии в Поставах в 1975 году, где я, майор — старший помощник главного инженера полка, оказался потому, что исполнял обязанности главного инженера полка, который был в это время в отпуске. Я заметил его в клубе дивизиона, где проходило подведение итогов. Он уже был генерал-майор, командир дивизии. Он, командир нашей дивизии генерал-майор Глуховский, командир Островской дивизии, тоже генерал-майор, и заместитель командующего 50-й ракетной армии по боевой подготовке генерал-майор Орехов стояли в проходе между рядами кресел и разговаривали. Генерал-майор Орехов заметил меня и окликнул. Мы подошли к друг другу и он стал расспрашивать меня о службе, о семье, о делах в полку, ведь он два года командовал полком, а потом повернулся к генералам и, обращаясь к Глуховскому, сказал: «Вот толковый офицер, неужели не можете у себя в дивизии найти подходящую должность?».Глуховский в ответ что-то типа «посмотрим, рассмотрим», а Тырцев барственно бросил: «По-моему, он достиг потолка», еще раз продемонстрировав свое хамство и чванливость. А я подумал тогда, что горбатого, действительно, только могила исправит.

Полигон. 1968 год. 7 батарея

Если 1967 год прошел без поездок стартовых батарей 2-го дивизиона на полигон, то в 1968 году две батареи 2-го дивизиона провели учебно-боевые пуски ракет на полигоне при участии инструкторской группы дивизиона. Это 7 батарея — в июне-месяце и 6-я батарея — в декабре-месяце.

Подготовка 7-ой батареи к полигону проходила установленным порядком.

Комплексное занятие с заправкой перед поездкой на полигон проводилось под двойным контролем инструкторских групп дивизиона и дивизии, впрочем, об этом я уже писал в главе «Еще раз про заправку и отношение к службе». Как водится, меня опять назначили начальником АСК в дополнении к инструкторским обязанностям, несмотря на мое сопротивление, поэтому пришлось заниматься обучением личного состава и укомплектованием АСК необходимыми средствами, но в эшелоне я АСК уже не сопровождал. В отличие от предыдущей поездки с 8-ой батареей офицеры инструкторской группы дивизиона добирались до полигона не в воинском эшелоне вместе со всей «цепочкой», а самостоятельно, выполняя попутно обязанности квартирьеров, поскольку приезжали на полигон раньше «цепочки». До Волгограда мы долетали самолетом по маршруту Рига — Волгоград, а из Волгограда до Капустина Яра поездом Волгоград — Астрахань. Правда, один раз, не помню сейчас какая батарея выезжала на полигон, самолетом АН-2 из Волгограда. Оказывается был и такой рейс, билет на который можно было купить в здании аэропорта в неприметной кассе только при предъявлении командировочных документов.

Пуск!.
Составлено из нескольких кадров
фильма "Янгель",
серия 3, "Сандаловое дерево".

После приезда в Капустин Яр, а поезд приходил вечером, со станции по предъявлению удостоверения личности и командировочных документов проходим в сам город. Для того, чтобы определиться на ночлег и вообще легализоваться в закрытом городе, направляемся в центр города, где в Главном здании штаба полигона, сбоку в правом торце находится бюро пропусков. Отстояв очередь, предъявляем свои документы, получаем пропуска и направление на постой в одну из гостиниц города. Обычно, поболтавшись день или два по городу, утром вместе со всем служивым людом полигона на поезде (мотовозе) добираемся от станции Капустин Яр до конечной станции железнодорожной ветки, ведущей в глубь полигона. На станции уже ждут автобусы, которые подаются к приходу поезда с разных площадок полигона, чтобы развести пассажиров по этим площадкам. Подсаживаемся в один из автобусов, идущих на площадку №20. В город (площадку №10) мы уже возвращаться не будем, наша задача самим получить место в одной из офицерских гостиниц площадки №20 и определиться со службой тыла площадки с размещением прибывающих в скором времени офицеров и личного состава «цепочки». Поэтому, пройдя контроль на КПП площадки №20, сразу направляемся в службу тыла площадки, где получаем всю необходимую информация о том, в какой солдатской казарме будет размещаться личный состав «цепочки» и в какой офицерской гостинице будут размещены офицеры, в том числе и мы. В сопровождении бойца тыловой службы осматриваем предназначенные для «цепочки» помещения, получаем ключи от казармы и гостиницы, занимаем места в гостинице. И ждем приезда нашей «цепочки». Ждем два-три дня, периодически осведомляясь в штабе площадки о времени приезда. Встречаем на станции выгрузки и препровождаем к местам размещения на площадке №20. Личный состав занимает солдатскую казарму и обустраивается там в соответствии с Уставом внутренней службы, офицеры размещаются в офицерской гостинице. А дальше все в соответствие с установленным порядком — сдача зачетов на допуск к пуску комиссии полигона, прием техники и площадки №4, приобретение в глубине степей барашка и пуск. Отличие от 8-й батареи в том, что нет наплыва «цепочек», поэтому меньше срок нашего пребывания на полигоне, много свободного места и офицеры размещаются не в казарме с личным составом, а в офицерской гостинице. Короче стали очереди в военторговской столовой, но не стало в ней буфета с сухим вином и пивом. В остальном все по — прежнему: жара за тридцать градусов, чувство восторга и удовлетворения от пуска ракеты, томительное ожидание результатов пуска, отпечатки пальцев, ощутивших тепло пускового стола, в военных билетах. И хотя жара была за 30 градусов, пуск 7-я батарея провела успешно с оценкой «отлично».

Чем еще запомнилось нахождение на полигоне 7-й батареи? Знаменитым докладом тыловика «цепочки» лейтенанта Рака руководителю «цепочки» заместителю командира полка майору Юрьеву: «О бане договорился. Бани не будет». Надо было организовать баню для личного состава и лейтенанту Раку как тыловику было поручено договориться о бане с соответствующими должностными лицами площадки №20. Он и договорился... Баню, конечно, провели, только договариваться пришлось другим.

Старт 8К63.
Составлено из нескольких кадров фильма "Янгель",
серия 3, "Сандаловое дерево".

Еще одной, более неприятной историей, у истоков которой тоже стоял лейтенант Рак. Он был назначен дежурным по солдатской столовой площадки №20. Надо сказать, что на площадке №20 дежурными по солдатской столовой назначались офицеры — тыловики прибывших на полигон «цепочек», но со своими обязанностями лейтенант Рак не справился или не угодил какому-то руководящему чину тыла площадки №20 и этим чином был отстранен от дежурства по солдатской столовой. Надо его было заменить другим офицером «цепочки» и дежурным был назначен начальник ОПД дивизиона капитан В.М. Ройзман, ни к тылу, ни к солдатской столовой никогда никого отношения не имевший, а если и имевший отношение к столовой, то только к курсантской столовой в бытность курсантом военного училища и к офицерской столовой в дивизионе, когда завтракал, обедал и ужинал по пятой летной норме. И во время его дежурства произошел неприятный казус: не был оставлен заявленный расход на обед на личный состав одной «цепочки», которая задерживалась на стартовой площадке. Возможно, Слава закрутился с непривычки и забыл, как дежурной по столовой, оставить расход, возможно не получил своевременно заявку на расход от «цепочки», но, когда личный состав прибыл в столовую, оказалось, что обеда нет. На беду руководителем этой «цепочки» оказался молодой и шустрый командир полка, который вместо того, чтобы решить вопрос конструктивно совместно с нашими командирами о том, как накормить людей, поднял шум с обвинениями дежурного по столовой чуть ли не в воровстве и махинациях. Все это было страшно неприятно и обидно в первую очередь для капитана Ройзмана, но и для наших командиров и офицеров. Людей, конечно, накормили с помощью нашего «доблестного» тыловика лейтенанта Рака и за счет наших продовольственных запасов, а они у «цепочки» были, и за счет закупки в солдатском магазине кое-каких продуктов. В остальном все шло по установившемуся порядку. 7-я батарея успешно передала технику другой «цепочке» и благополучна убыла с полигона в родимые края. Инструкторская группа добиралась до родимых краев самостоятельно.

Полигон. 1968 год. 6 батарея

В декабре 1968 года на полигон убыла 6-я батарея. Это была первая поездка стартовой батареи 2-го дивизиона на полигон в такое время года. От 30-градусной жары в июне-месяце с 7-ой батареей до 30-градусного мороза с ветерком в декабре с 6-ой батареей. Своего рода контрастный душ. Подготовка батареи к поездке на полигон проходила установленным порядком с выполнением всех необходимых мероприятий, но в этот раз мне удалось отвертеться от обязанностей начальника АСК, поэтому подготовкой и оснащением АСК я не занимался, сосредоточив свои усилия на подготовку заправочного отделения 6-ой батареи вместе с начальником отделения капитаном А.Бакуном и старшим оператором старшим лейтенантом Е.Рузанковым. Но перед самым отъездом на полигон командир дивизиона преподнес мне неприятный сюрприз, объявив, что назначенный начальником АСК офицер по уважительной причине не может поехать на полигон и обязанности АСК на полигоне придется исполнять мне, чем очень огорчил меня.

На этом мои неприятности не закончились. На полигоне уже во время подготовки ракеты к пуску, когда АСК развернулась на старте и инспектор по технике безопасности полигона проверял укомплектованность АСК необходимыми средствами, обнаружилось, что диэлектрические перчатки из комплекта электрика АСК бракованные. Штамп на перчатках с надписью крупными буквами «BRAKS» и без перевода не оставлял никаких сомнений. Как они оказались в комплекте, уму было не постижимо. Естественно, гневные взоры командиров «цепочки» обратились на меня, а у меня самого челюсть отвисла от такой наглости — ехать на полигон с бракованными диэлектрическими перчатками. Моей вины в этом не было, я не занимался подготовкой АСК и не мог проверить оснащенность АСК перед отъездом. Но на полигоне-то я мог и должен был проверить до дня пуска, однако, не проверил, обиженный тем, как поступили со мной, снова повязав на меня АСК.

Конечно, работу батареи по занятию полной боевой готовности не прекратили и 6-я батарея успешно заняла полную боевую готовность в неблагоприятных погодных условиях конца декабря-месяца — низких температур воздуха и ветра. Если низкие температуры были нам не в новинку, ведь мы проводили комплексные занятия круглый год, то степной ветер был для нас дополнительной неприятной нагрузкой, которой не было в нашем совсекретном лесу в Прибалтике. Неожиданная проблема возникла при подготовке пуска из полной боевой готовности при заправке в ракету перекиси водорода. Обычно заправка перекиси водорода из подогревателя-заправщика 8Г210 происходит с помощью подаваемого в бак с перекисью водорода агрегата 8Г210, сжатого воздуха, который выдавливает перекись водорода из бака агрегата 8Г210 в бак ракеты через шланги и наполнительное соединение с фильтром, подсоединенное к заправочно-сливному клапану бака перекиси водорода ракеты. В установленное время расчет перекиси начал заправку ракеты перекисью водорода с помощью сжатого воздуха. Номер двигательного отделения на нижнем мостике стрелы установщика 8Т210 периодически докладывает: «Перекись идет. Течи нет. Бак не греется. Система герметична», следя через глазок наполнительного соединения за движение перекиси и рукой через лючок ощупывая бак перекиси ракеты Ничего не предвещало никаких неожиданностей, однако, через 3-4 минуты заправки уровнемер, установленный на крышке бака перекиси агрегата 8Г210, показал, что уровень перекиси в баке снижается очень и очень медленно, пока не останавливается окончательно, ставя под сомнение возможность уложиться в установленное время заправки, а, значит, и в установленное время пуска из полной боевой готовности.

Внимание всех должностных лиц, присутствующих на старте, приковывается к расчету перекиси водорода. От него сейчас зависит оценка не только 6-ой батареи, но и оценка уровня боевой подготовки и дивизиона, и полка, и даже дивизии. Принимаем решение стравить воздух из бака агрегата 8Г210 и продолжить заправку вручную с помощью ручного насоса СКФ-4, установленного на агрегате. Такая возможность была предусмотрена конструкцией агрегата 8Г210. Но и это оказалось сделать непросто. Обычно достаточно легко перемещаемая одним номером расчета ручка насоса СКФ-4 потребовала приложения усилий двух номеров расчета, чтобы с трудом сделать один двойной качок ручки «вперед-назад», за который насос перекачивал один литр жидкости, а таких качков надо было сделать более 500 (всего в ракету заправлялось 586 литров перекиси водорода). Через несколько качков другая пара номеров боевого расчета пуска, не только заправщиков, бралась за ручку насоса. Было такое впечатление, что перекрыта напорная магистраль от агрегата 8Г210 до ракеты. В какой-то момент это сопротивление исчезло и насос заработал в обычном для него режиме. Ракета была заправлена и пуск проведен успешно, немного превысив время, отведенное боевыми графиками, но не выйдя за пределы согласованных с инстанциями границ времени пуска, при превышении которых надо было или объявлять задержку пуска, или откладывать пуск. Осталось только определить на чей счет отнести это превышение, чтобы справедливо оценить батарею. Чем и занялись ответственные и заинтересованные лица сразу после возвращения на площадку №4, чтобы к подведению итогов пуска и оценки батареи иметь объективное мнение о причинах задержки заправки перекиси водорода в ракету и виновниках этой задержки.

В результате осмотра наполнительного соединения и шлангов напорной магистрали выяснилось, во-первых, что фильтр наполнительного соединения, сделанный в виде стаканчика из очень мелкой металлической нержавеющей сетки, полностью забит мельчайшими волокнами какого-то материала, поэтому и перекись и не проходила сквозь фильтр. Во-вторых, фильтр порван, он просто не выдержал напора перекиси, когда начали заправлять ракету вручную насосом СКФ-4. Но откуда взялись эти волокна, которые засорили фильтр и чуть не сорвали пуск ракеты? Остановились на следующей версии: заправочные шланги, входящие в комплектацию агрегата 8Г210, изготовлены из слоев перхлорвиниловой ткани, стойкой к воздействию перекиси, но из-за интенсивного использования произошло расслоение ткани и вымывание мельчайших частиц ткани, волокон в процессе заправки, приведшее к засорению фильтра наполнительного соединения. Главный вывод: вины личного состава батареи в произошедшем нет. Шланги, действительно, были достаточно изношены многочисленными заправками и внутренние просветы у них были несколько сужены из-за разбухания внутренней поверхности шлангов. После установления истины инструктор инструкторской группы полигона отвел меня в сторону и настоятельно попросил, сегодня же выписать в службе РВО площадки №20 новый комплект шлангов, получить и укомплектовать агрегат 8Г210, а старый комплект выбросить, причем, так, чтобы его больше никто не нашел. Что было исполнено. Батарея, по-моему, получила общую оценку «хорошо».

Только рассчитались с проблемой заправки перекиси, а она напрямую касалась и меня как старшего инженера дивизиона по заправке и инструктора инструкторской группы дивизиона, как на меня в буквальном смысле слова пролилась еще одна проблема — открывая банку шпротов во время традиционного застолья после пуска, врач дивизиона старший лейтенант А.Е.Шапошников опрокинул ее на меня, залив маслом мой мундир, который пришлось потом долго и упорно очищать. Но на этом мои проблемы не закончились. Руководитель нашей «цепочки» заместитель командира полка подполковник Юрьев не разрешил мне отбыть с полигона самостоятельно, как это было ранее, а приказал ехать со всеми воинским эшелоном. Чем он руководствовался, трудно сказать, возможно, таким образом хотел показать мне мое место в «стаде» после перенесенных им волнений при подготовке и проведении пуска. Это было обидно, но не страшно, хотя я планировал Новый год встретить в Москве. Однако, в Москве я все-таки оказался и встретил Новый год с родителями.

Стыковка боевой части.
Составлено из нескольких
кадров фильма "Янгель",
серия 10, "Поэма огня".

В пятницу 27 декабря 1968 года, когда «цепочка» собиралась покинуть площадку №20 для погрузки в воинский эшелон на железнодорожной станции, подполковник Юрьев вызвал меня к себе в гостиницу и объявил мне, что он меня отпускает и я могу самостоятельно добираться до полка, но только после подписания двух документов. Оказалось, что тыловик «цепочки» не оформил счета на закупленные для личного состава продукты в Управлении военторга на площадке №10, а это отчетные денежные документы, и не оформлен до конца акт приема-передачи техники, который должен быть представлен на утверждение главному инженеру площадки №20. Все это предстояло сделать мне, что, конечно, у меня энтузиазма не вызвало, потому что явственно замаячила перспектива встретить, в лучшем случае, Новый год в поезде, ведь была пятница 27 декабря, а впереди выходные дни — суббота 28 декабря и воскресенье 29 декабря. К тому же я оставался без пропуска и без транспорта, а мне предстояло сделать два дела в разных местах полигона — на площадке №10 оформить счета в Военторге и на площадке №20 утвердить акт приема-передачи техники. Все надо было успеть сделать в один день, чтобы не зависнуть на полигоне до вторника 31 декабря. В первую очередь надо было добраться до Военторга, чтобы подписать там счета. К счастью, исполняющий начальника штаба «цепочки» на машине ехал на площадку №10, чтобы там сдать наши пропуска в бюро пропусков. Добираюсь с ним до городка и расстаюсь, чтобы найти военторг и оформить счета. Он меня ждать не может, ему надо срочно возвращаться на станцию погрузки, чтобы успеть погрузить машину на платформу.

Счета я оформил, но как вернуться назад на площадку №20, чтобы успеть утвердить акт приема-передачи техники до отъезда офицеров с площадки №20 домой? Кроме попутной машины, других вариантов нет. Да и этот вариант сомнительный. Во-первых, машины днем вглубь полигона ходят крайне редко, а во-вторых, не всякий возьмет незнакомого человека на секретном полигоне. Но делать нечего, выхожу на дорогу и иду в надежде на чудо. И чудо произошло в виде бортовой автомашины ЗИЛ-164, которая остановилась рядом со мной, прореагировав на поднятую руку. В кабине оказались два гражданских мужика, которым было по пути со мной и которые согласились подвезти меня до площадки №20. Залезаю в кабину, машина трогается и мчится довольно быстро по дороге вглубь полигона, а у меня в голове мысль о том, что впереди на дороге КПП, а я без пропуска. И словно прочитав мои мысли, мужики говорят мне, что через КПП не поедут, а поедут напрямую по степи, минуя КПП, по направлению к площадке №20. Мне только этого и надо было. И, действительно, доставили прямо к КПП площадки №20, а сами поехали дальше.

Мне надо успеть утвердить акт приема-передачи техники у главного инженера площадки №20. Направляюсь в гостиницу руководящего состава, где в комнате, которую занимал Юрьев и ключи от которой он мне оставил, должен ждать меня подготовленный к утверждению акт. Акт, действительно, меня ждал, но, к величайшему моему разочарованию и огорчению, был совершенно не готов к утверждению. Акт был не подписан принимавшей технику стороной, имел несколько пробелов в тексте, оставленных для внесения замечаний по техническому состоянию агрегатов, но так и не заполненных, что сразу бросалось в глаза. Искать командование принимавшей технику «цепочки» было бесполезно — руководство «цепочки» вместе с «цепочкой» находилось на площадке №4 и на площадку №20 могло вернуться только к ужину. Если их ждать, то тогда утвердить акт можно будет только в понедельник 30 декабря, а покинуть полигон только ночью 31 декабря. Принимаю решение не тянуть и с трепетом в душе и руках сам подписываю акт вместо отсутствующих лиц и иду в штаб площадки №20 на встречу судьбе в виде главного инженера площадки. Представляюсь и объясняю, что «цепочка» убыла сегодня с полигона, но акт не успели утвердить и меня оставили, чтобы я его представил на утверждение. С некоторым удивлением главный инженер переспросил меня:

— Тебя, действительно, из-за этого оставили?

По его тону я понял, что не стоило из-за этого оставлять человека, ведь техника была де-факто передана и «цепочка» убыла с полигона, так что ничего нельзя было уже изменить. Акт он утвердил, обратив, конечно, внимание на пробелы, но я объяснил наличие пробелов отсутствием замечаний. После окончания рабочего дня вместе с офицерами полигона убываю на мотовозе в Капустин Яр, а оттуда ночью на поезде в Волгоград и из Волгограда — поездом в Москву. Не было билетов на самолет на 28 декабря.

Полигон. 1971 год. 5 батарея

Следующая поездка на полигон стартовой батареи 2-го дивизиона 867-го ракетного полка состоялась только в 1971 году. В апреле 1971 года на полигон убыла 5-я стартовая батарея. Возглавляли «цепочку» заместитель командира полка подполковник Латунов и командир дивизиона майор Заровный. Инструкторская группа дивизиона по уже установленному порядку добиралась до полигона самостоятельно, попутно исполняя и обязанности квартирьеров. В состав инструкторской группы был включен и я, хотя еще в 1969 году перешел с должности старшего инженера дивизиона по заправочному оборудованию в службу РВО полка на должность помощника главного инженера полка по заправочному оборудованию. В отличие от предыдущих поездок на мне не висели обязанности начальника АСК и ответственность за АСК. Начальником АСК был назначен один из офицеров дивизиона.

Полигон.
Доставка ракеты на стартовую площадку.
Кадр из фильма "Янгель",
серия 3, "Сандаловое дерево".

Особенностью поездки 5-ой стартовой батареи на полигон было то, что батарея должна была провести не обычный учебно-боевой пуск ракеты, а должна была участвовать в стратегическом учении ВС СССР, проводимом Генеральным штабом ВС СССР. Для участия в учении привлекались две стартовые батареи из нашей 29 ракетной дивизии — 5-я батарея 867 (Добельского) ракетного полка и одна из батарей 79 (Плунгенского) ракетного полка. Для общего руководства и контроля от дивизии на полигон прибыли заместитель командира дивизии полковник Кочин и заместитель начальника политотдела дивизии подполковник Муравьев, а также инструкторская группа дивизии. Полковник Кочин и подполковник Муравьев разместились в гостинице руководящего состава, офицеры «цепочек» 867 и 79 ракетных полков и инструкторской группы дивизии в одной офицерской гостинице, а личный состав стартовых батарей в одной из солдатских казарм площадки №20. Дальше начались трудовые будни по уже отработанной схеме до пуска со сдачей зачетов, приемом техники, приемом площадки №4 — новой, правда, с присутствием дополнительных руководящих лиц, от которых помощь нам не требовалась, а неприятности можно было получить. Нам не нужно было присутствие лишних глаз из вышестоящего штаба, особенно, если обладателям этих глаз не хватало ума иногда закрывать их на некоторые особенности (вольности) пребывания на полигоне офицеров-ракетчиков и донимать их мелочными разборками во время подготовки людей и техники к пуску. К сожалению, как оказалось, не хватало такого умения и нашим начальникам из дивизии.

Как-то, в один из вечеров, намаявшись за день с приемом и проверкой техники, сидели мы, офицеры инструкторской группы дивизиона, за столом в своей комнате в гостинице и перекидывались в карты — ничего серьезного, обычный «подкидной дурак», чтобы убить время до отхода ко сну. А между партиями, поощряли себя за победы и компенсировали неудачи в игре глотками спирта и незаметно в игре опустошили фляжку спирта, который получили от командира дивизиона майора Заровного для утоления жажды после трудов праведных. Пустая фляжка и пробка от фляжки лежали на столе в сторонке, не мешая игре. Не ожидая в вечернее время никаких неожиданных визитов со стороны руководящих лиц, мы, потеряв бдительность, дверь комнаты на крючок изнутри, как оказалось, не закрыли. Да и закрывать-то ее, собственно говоря, было не от кого. Офицеры обеих «цепочек», включая руководителей, сидели по своим комнатам и занимались кто чем, включая карты и спирт, у кого он был. Неожиданно в коридоре гостиницы послышались голоса заместителя командира дивизии полковника Кочина и заместителя начальника политотдела дивизии подполковника Муравьева, выяснявших у дневального, где находятся руководители нашей «цепочки». Боец назвал номер комнаты, где обитали наши руководители — заместитель командира полка подполковник Латунов и командир дивизиона майор Заровный, и руководящие лица двинулись по коридору к указанной комнате, а поскольку указанная комната находилась рядом с нашей комнатой, то нам хорошо был слышен звук приближающихся шагов. Руководящие лица остановились перед дверью комнаты наших командиров, но зайти в комнату не смогли: дверь не открывалась и за дверью была тишина. Подергав безрезультатно несколько раз дверную ручку, руководящие лица направились к двери нашей комнаты, благо она была рядом, и беспрепятственно проникли к нам, застукав всю нашу компанию за столом с картами. Единственное, что я успел сделать в последний момент, это убрать со стала фляжку и спрятать ее за своей спиной на стуле, но... Но на столе осталась пробка от фляжки и руководящие лица сразу ее усекли, а поскольку они сами не с луны свалились и прошли такую же армейскую школу, то сразу все поняли что к чему, потребовали фляжку и тут же уличили нас в употреблении спирта. Отпираться было глупо, фляжку я отдал и руководящие лица, потрясая нашей фляжкой, как трофеем, с громкими возмущенными возгласами покинули нас.

За стенкой в соседней комнате, где обитали наши командиры, было прекрасно слышно, что происходит у нас, и когда возмущенные руководящие лица стали ломиться снова к нашим командирам, чтобы теперь уже сообщить о вскрытом ими безобразном случае употребления спирта офицерами «цепочки», то дверь комнаты пришлось открыть... Надо сказать, что наши командиры — заместитель командира полка подполковник Латунов и командир дивизиона майор Заровный, а также примкнувший к ним офицер оперативного отделения дивизии — инструктор инструкторской группы дивизии майор Шпилев, тоже играли в карты, только не в подкидного дурака, как мы, а в преферанс, естественно со спиртом, как и мы. Был и четвертый в комнате, офицер, исполняющий обязанности начальника штаба «цепочки», но он в карты не играл и спирт не употреблял, а лежал на своей кровати. В комнате было три кровати, майор Шпилев был пришлым и лишним в возникшей ситуации. Когда руководящие лица стали ломиться в дверь, то наши командиры, быстро устранив уличающие их следы на столе, не раздеваясь (не было времени) юркнули под одеяла на свои кровати, изобразив из себя спящих, а майору Шпилеву пришлось искать укрытие под кроватью, где он и затаился. Дверь открыл не игравший и не пивший офицер, исполняющий обязанности начальника штаба «цепочки». Выступать с разносом перед лежащими подчиненными было глупо и руководящие лица, пообещав разобраться завтра и высказав несколько нелицеприятных слов по поводу дисциплины и порядка среди офицеров «цепочки», двинулись в комнату, где располагались офицеры инструкторской группы дивизии во главе с заместителем начальника оперативного отделения подполковником Галинcким. Излив свой гнев и свое возмущение вскрытым ими фактом нашего недостойного поведения перед офицерами оперативного отделения штаба дивизии, удалились к себе в гостиницу для руководящего состава. Как только руководящие лица дивизии ушли, вылезли из-под одеял и пришли к нам в комнату наши командиры — руководящие лица полка и дивизиона, пожурили за проявленную беспечность и потерю бдительности. И это было справедливо. Действительно, проявили беспечность и потеряли бдительность в отношении надзирающих руководящих лиц дивизии — заместителя командира дивизии полковника Кочина и заместителя начальника политотдела дивизии подполковника Муравьева. Искупить свою вину можно было только отлично проведенным учебно-боевым пуском ракеты. Вслед за нашими командирами появились офицеры оперативного отделения — инструкторы инструкторской группы дивизии майоры Иван Егорович Лавренов и Володя Кириллов, которые выразили нам свое сочувствие и недоумение нашей неосмотрительностью. В ответ нам оставалось только разводить руками и хлопать глазами... Иван Егорович Лавренов, пожелав мне держаться, передал распоряжение руководящих лиц прибыть к ним в гостиницу руководящего состава завтра после завтрака для «разбора полетов». Почему-то из всей нашей компании инструкторов-капитанов руководящие лица выбрали меня в качестве козла отпущения.

На следующий день прибываю в гостиницу руководящего состава и предстаю перед очами руководящих лиц. Главный вопрос, интересующий руководящих лиц:

— Откуда спирт?

Ну откуда мог взяться спирт на полигоне? Не от местных же хозяев техники. Каждая «цепочка» везла с собой на полигон канистру спирта как универсального средства для решения при необходимости разнообразных вопросов от технических до бытовых. И руководящие лица, которые сами вышли из народа, прекрасно об этом знали, но им нужно было получит от меня подтверждение «нецелевого» использования спирта в нашей «цепочке». Однако такого удовольствия я им не доставил и наших руководителей не подставил:

— Спирт я привез с собой на полигон. У меня 17 апреле день рождения, вот я и взял спирт с собой, чтобы его отметить.

Руководящие лица пытались выяснить откуда у меня вообще взялся спирт, но это была уже совсем не серьезно выяснять у офицера-ракетчика, тем более инженера службы ракетного вооружения, откуда у него спирт. Да и к делу это не имело отношения. Таким же не серьезным был мой ответ:

— Не помню.

Разговаривать дальше со мной смысла не имело, на этом наша «дружеская» беседа закончилась и недовольные результатом беседы и моим поведением руководящие лица, пригрозив, как водится, потом привлечь меня к дисциплинарной ответственности, отпустили меня. К ответственности меня не привлекли, но «черной меткой», я думаю, заместитель начальника политотдела дивизии подполковник Муравьев мою фамилию пометил, добавив эту метку к уже имеющимся в политотделе дивизии «черным меткам» на меня и за проступки лейтенанта Е. Ермошкина, которые из-за созвучия фамилий замполит полка майор Моисеев вешал на меня, и за мой отказ от проведения политзанятий с хозвзводом дивизиона, и за прочие вольности (грешки) лейтенантской молодости, которые фиксировались политработниками дивизиона и полка, так сказать, в рабочем порядке, и доносилось в политотдел дивизии, в итоге отразившись на моей служебной карьере, когда политотдел в течение нескольких лет без объяснения причин не пропускал мою кандидатуру на должность в управлении дивизии.

К сожалению, случай со мной был не исключением, а правилом в кадровой политике в армии. Я думаю, что плачевное состояние современной российской армии наряду с другими причинами, следует искать и в порочной кадровой политике, проводимой в армии с 70-х годов, когда определяющим фактором стал возраст и партийный билет, а не профессионализм и опыт, что открыло дорогу молодым карьеристам, не имеющим опыта и морально-политической зрелости. Возрастной ценз закрыл военную карьеру тысячам опытным офицерам, искусственно прервав карьерный рост людям, достойным высших должностей, что не могло не сказаться на общей обстановке в армии. Негативную роль в кадровой политике сыграли и политорганы, которые вместо участия в подборе и расстановке кадров, как им положено по уставу, мешали назначению толковых офицеров, руководствуясь не деловыми качествами, а какими-то инсинуациями и сплетнями, превратившись из политических воспитателей в надзирателей, вызывая отторжение со стороны офицерского состава. Плоды их деятельности сейчас мы и наблюдаем в лице демократического генералитета. Не России служат эти генералы, а антинародному и антироссийскому режиму. Изменили они России в 1991 году преступным бездействием, а то и прямым пособничеством антисоветским политиканам и мошенникам. И на них также лежит вина за то состояние, в котором находится армия.

Но я отвлекся, возвращаюсь снова в 1971 год на полигон. Как русский человек да, к тому же, офицер-ракетчик, я понимал подлинную причину раздражения руководящих лиц дивизии. Раздражения не от меня, не оттого, что они застукали офицеров с фляжкой из-под спирта, а оттого, что они тоже, как все нормальные люди в командировке, были не прочь вечером после трудового дня в своей комнате в гостинице для руководящего состава немножко выпить и расслабиться перед сном, но выпить было нечего на площадке №20, а руководители двух наших «цепочек» не догадались предложить руководящим лицам дивизии хотя бы пару фляжек сугубо для медицинских целей. Ведь и в армии надо оставаться людьми, помнить, что ничто человеческое не чуждо и руководящим лицам, и делиться с товарищами по оружию. Конечно, допущенное упущение было исправлено и никак не отразилось на подготовке стартовых батарей к учебно-боевым пускам ракет.

Обе батареи располагались на одной площадке №4, где было оборудовано две стартовые позиции метрах в 100 друг от друга. Ближний старт занимала 5-я батарея 867 полка, а дальний — батарея 79 полка. Батареи одновременно начали подготовку ракет к пуску — перевод из постоянной боевой готовности в полную и заняли полную боевую готовность в установленное время. Одновременно начали готовить и пуск из полной боевой готовности, но особенностью учения было то, что пуск ракеты проводила только одна батарея, а вторая ее подстраховывала, чтобы в случае необходимости при возникновении задержки из-за непредвиденных обстоятельств (как было в 6-ой батарее в декабре 1968 года при заправке перекиси водорода в ракету) произвести пуск во время. По плану учения пуск должна была проводить 5-я батарея нашего полка и она его провела успешно с оценкой «отлично». А батарея 79 полка вернулась, слив перекись из ракеты в агрегат 8Г210, в состояние полной боевой готовности. Пуск из полной боевой готовности батарея провела успешно на следующий день. Разные задачи батарей определили и распределение инструкторских групп полигона и дивизии по батареям. Поскольку пуск планировалось провести нашей 5-ой батарее, то контроль за подготовкой пуска осуществляла вместе с инструкторской группой дивизиона инструкторская группа полигона. Контроль подготовки пуска батареей плунгенского полка проводила инструкторская группа дивизии вместе с инструкторской группой из плунгенского полка. Так как 5-я батарея проводила не просто учебно-боевой пуск, а представляла РВСН на стратегических ученьях ГШ ВС СССР, то и в успешном пуске были заинтересованы не только полк и дивизия, но и высшее руководство РВСН. Отсюда следовало, что несколько изменилась и функция инструкторов полигона. Они как бы становились на наше место, место инструкторов из полка, с задачей не только контролировать работу батареи, но и обеспечить успешное выполнение учебно-боевого пуска. Но особой помощи и скидок нашим батареям не потребовалось. Ну, а дальше все, как обычно, по отработанной схеме с барашком после пуска.

На этом мои поездки на полигон в 867 ракетном полку прекратились. Позднее приходилось неоднократно выезжать на полигон уже в составе инструкторской группы дивизии.

...пройдет много лет и мир позабудет про наши труды, но в виде обломков различных ракет останутся наши следы!

Боезапас: «Не навреди!»

Если подготовку ракет к пуску и пуск ракет проводили стартовые батареи, то проверки ракет — годовой и полугодовой регламенты проводило специально для этой цели предназначенное подразделение в каждом наземном дивизионе. До 1964 года в наземных дивизионах, наряду со стартовыми батареями, были технические батареи, состоящие из двух отделений проверок ракет.

5-ти летний опыт эксплуатации ракет, показавший высокую техническую надежность ракет, совершенствование системы проведения технического обслуживания ракет, и связанное с этим уменьшение объема выполняемых работ на ракетах, повлекли за собой и штатные изменения. В 1964 году технические батареи в дивизионах расформировываются. В каждом дивизионе вместо технической батареи остается по одному отделению проверок ракет.

В 1966 году проводится новое оргштатное мероприятие. В полку остается только одно отделение проверок ракет. Таким отделением под названием «отделение регламентных работ» (ОРР) становится бывшее отделение проверки ракет 1-го дивизиона. Отделение проверок ракет 2-го дивизиона вместе с офицерами и личным составом отделения переводится к новому месту службы в город Ужур.

В силу служебных обязанностей до 1973 года я прямого отношения к проверкам боезапаса не имел. Конечно, как заместитель командира батареи по технической части с 1961 по 1964 гг., отвечал за хранение боезапаса своей батареи в хранилище — сооружении №2: за исходное состояние ракет в соответствие с нормативными документами, за соблюдение температурно-влажностного режима в хранилище, за порядок в хранилище. Находясь на должностях старшего инженера дивизиона по заправочному оборудованию с мая 1964 года по июль 1969 года и помощника начальника службы РВО полка по заправочному оборудованию с июля 1969 года по декабрь 1972 года, отношение к проверке боезапаса имел весьма отдаленное, и только с назначением меня старшим инженером полка (старшим помощником заместителя командира полка по РВО — главного инженера полка) стал иметь непосредственное отношение к проверке боезапаса — проверка боезапаса стала входить в круг моих прямых обязанностей.

Содержание боезапаса — важнейшая функция службы РВО полка. Все работы на боезапасе, за исключением подготовки ракет к пуску, должны были проводиться ОРР только под личным руководством и контролем заместителя командира полка по РВО или его старшего помощника. На практике сложилось реально так, что проверка боезапаса целиком легла на плечи старшего помощника заместителя командира полка по РВО и не только в нашем полку, а во всех полках РСД с ракетами Р-12 и Р-14. Пришлось детально вникать в организацию регламента боезапаса, в специальную подготовку личного состава ОРР, в состояние и подготовку техники ОРР для проведения регламента ракет, ведь на мне, старшем помощнике главного инженера полка, фактически лежала ответственность за состояние боезапаса в полку и его готовности к применению по назначению. Задача облегчалась тем, что, во-первых, за одиннадцать лет службы в РВСН на технических должностях, связанных с эксплуатацией ракетного вооружения, накопился определенный опыт организации и проведении работ на ракетном вооружении, так что общее направление деятельности было понятно, во-вторых, главный инженер полка, мой предшественник на должности старшего помощника, подполковник Анатолий Степанович Костюченко заложил и поддерживал крепкие основы организации и проведения регламента ракет, к которому он относился крайне ответственно и требовал такой же ответственности от других, так что оставалось следовать этой традиции, в-третьих, начальником ОРР в 1973 году стал старший лейтенант Дмитрий Иванович Штукатуров, опытный специалист, почти десять лет занимавшийся проверкой ракет, до тонкостей знавший и ракету, и свое дело, так что было на кого опереться. Кроме того, с Дмитрием Ивановичем Штукатуровым мы были друзья, что, впрочем, никак не отражалось на служебных отношениях. Никогда ни он, ни я не допускали фамильярности во время работы. Познакомились мы в 1963 году, когда лейтенант Штукатуров после окончания Серпуховского училища прибыл в наш полк для дальнейшего прохождения службы. Я к тому времени уже два года отслужил и год как стал старшим лейтенантом. В этом знакомстве не было ничего удивительного, хотя мы служили в разных дивизионах. Лейтенант Штукатуров — в первом дивизионе, старший лейтенант Ермолин — во втором. Молодые офицеры, холостяки, быстро нашли общий язык, когда удавалось вырваться из дивизионов в Добеле, чтобы отдохнуть от тягот армейской службы, тем более, что мы оказались земляками-москвичами. И хотя армейская служба и жизнь развели нас друг от друга, мы до сих пор поддерживаем дружеские отношения, а ведь прошло уже, страшно сказать, 48 лет. Четыре года мы вместе занимались регламентом боезапаса полка, успешно занимались, без происшествий и неприятностей. Капитан Д.Штукатуров — в качестве начальника ОРР, я — в качестве ответственного от службы РВО полка. В 1977 году наше успешное сотрудничество завершилось по объективным причинам. Капитан Д.Штукатуров был назначен на должность заместителя командира ГР, я был переведен в управление дивизии на должность старшего помощника по заправочному оборудованию заместителя командира дивизии по РВО.

Оперативное отделение. 1976 год.

Хотелось бы отметить одну очень важную особенность регламента на ракетах. В медицине есть такое понятие — не навреди. При лечении человека не навреди человеку. Так и при проведении регламента на ракетах определяющим понятием было, кроме, разумеется, качественного проведения самого регламента, не навреди ракете, не выведи ее из строя. И это была наша общая забота. А возможностей навредить ракете было предостаточно, причем, я не говорю о грубых технологических нарушениях регламента и о грубейших ошибках личного состава вкупе с бесконтрольностью со стороны должностных лиц, вроде перепутывание штепсельных разъемов, приводившее к выводу из строя кабельной сети ракеты. Я имею в виду опасности, которые подстерегали личный состав при регламенте ракет и которые надо было исключить. Что вызывало озабоченность начальника ОРР и ответственного?

Во-первых, возможность выпадения инструмента из рук номеров расчета при работе на борту ракеты — в отсеках и камерах сгорания ракетного двигателя. Особенно в камерах сгорания, толщина внутренней стенки которых всего 1 мм. Царапина, вмятина на внутренней стенке камеры сгорания от выпавшего из рук номера расчета ключа при снятии заглушки камеры сгорания, например, однозначно означали выход из строя ракеты. Чтобы исключить подобные случаи требовалось работать на борту ракеты только с привязанным к руке инструментом. Нарушение этого требования вело к самым тяжелым последствиям — выводу из строя боевой ракеты и, как следствие, неприятные оргвыводы для некоторых должностных лиц. К счастью, подобных случаев у нас в полку не было, но имел место подобный случай в одном из шахтных дивизионов 344 рп, когда при проведении регламента номер расчета, работавший на площадке, уронил ключ в шахту. Ключ упал вниз, попал на отбойник пускового стола, отскочил, залетел в сопло камеры сгорания двигателя ракеты Р-14 и нанес ссадину на внутренней стенке сопла камеры сгорания. Ракету пришлось менять, заместителя командира дивизиона по РВО снимать с должности.

Во-вторых, оставление инструмента на борту ракеты, что могло привести к непредсказуемым последствиям при пуске ракеты. Что требовалось, чтобы исключить подобные случаи? Привязанный к руке инструмент и контроль наличия инструмента после окончания работ на борту ракеты, а для этого хранение инструмента в специальных ящиках с гнездами для каждого инструмента, чтобы отсутствие какого-либо инструмента было заметно.

В-третьих, возможность образования сколов пластмассовых вкладышей штепсельных разъемов при стыковке и расстыковке. Особую опасность представляли плоские штепсельные разъемы на переднем днище ракеты, к которым стыковались разъемы головной части. При малейшем сколе вкладыша, хотя он никак не влиял на целостность электрических цепей ракеты, требовалась замена сколотого вкладыша на новый в штепсельном разъеме. Скол вкладыша любого штепсельного разъема на борту ракеты рассматривался как чрезвычайное происшествие с немедленным докладом по команде на самый верх — в Главное управление эксплуатации ракетного вооружения (ГУЭРВ) Ракетных войск. Проблема заключалась в том, что замену сколотого вкладыша могли проводить только представители завода, занимающегося ремонтом ракет. Своими силами проводить подобные работы на борту ракеты проводить категорически запрещалось. Впоследствии, где-то в конце 70-х годов, было принято ГУЭРВ решение о допуске к замене вкладышей штепсельных разъемов на борту ракеты специалиста из ГР, прошедшего соответствующую подготовку на одном из ремонтных заводов Ракетных войск. С этой целью из группы регламента полка на один из ремонтных заводов Ракетных войск был командирован прапорщик Матяш, который прошел курс обучения там и получил официальный допуск к проведению замен вкладышей штепсельных разъемов на борту ракеты.

К счастью, ни вызывать представителей завода для замены вкладышей, ни менять вкладыши своими силами не потребовалось, так же как и удалось избежать других повреждений ракет при проверке боезапаса. Возможно, что этому способствовало одно правило, установленное Анатолием Степановичем Костюченко при проверке боезапаса. Правило это заключалось в том, что при возникновении каких-либо неполадок на технике, задержек в работе ОРР, приводящих к излишней нервозности офицеров и личного состава, ответственный за проверку боезапаса старший помощник главного инженера полка, а потом и главный инженер полка Костюченко А.С. не форсировал работу, не подгонял, не распекал личный состав во время работы, а, следуя принципу «Не навреди», прекращал работу на боезапасе, чтобы остыть, спокойно разобраться с неполадками, все еще раз перепроверить. И только потом, как правило, на следующий день продолжить проверку боезапаса. Не стал менять этой традиции и я, когда стал старшим помощником главного инженера полка. Правда, последовать этому правилу мне пришлось только один раз. И не в связи с какими-то неполадками при проверке боезапаса, а в связи с трагическим событием, произошедшим в то время, когда шла проверка боезапаса 1-го дивизиона. Отделение регламентных работ проверяла ракету в одном из сооружений №2, когда дежурный по КП дивизиона сообщил, что в песчаном карьере рядом с дивизионом произошел несчастный случай с сыном начальника склада артвооружения полка прапорщика Глушкова, что мальчика, по-моему ему было лет 8, засыпало песком, когда он и другие дети играли в песчаном карьере, и что спасти его не удалось. Начальник склада с семьей жил рядом с дивизионом в поселке Тервете. Трагическое сообщение, конечно же, потрясло нас, и офицеров, и солдат, учитывая и то обстоятельство, что начальник склада артвооружения входил в состав службы РВО полка. Проверка боезапаса была прекращена в этот день, чтобы исключить какие-либо неприятные последствия этого трагического события, и продолжена только на следующий день.

Если при проверках боезапаса в полку не произошло ни повреждения ракет, ни, тем более, вывода их из строя, то, к сожалению, одна боевая ракета была выведена из строя при транспортировке. Произошло это в 1977 году, когда отделение транспортировки ГР полка перевозило боевые ракеты 3-го дивизиона в 1-ый дивизион для проведения регламентных работ. Надо сказать, что транспортировка боезапаса — мероприятие ответственное, требующее обеспечение при своем проведении секретности, скрытности и безопасности, исключающее повреждение ракет, поэтому транспортировка боезапаса проводилась только по письменному приказу командира полка, только в темное время суток и только под руководством, как правило, заместителя командира полка по РВО (главного инженера полка) или командира полка, или заместителя командира полка.

Все установленные правила транспортировки были соблюдены: ответственным за транспортировку был назначен главный инженер полка майор Михеенко, руководил транспортировкой командир ГР майор Новосельцев, старшим машины — тягача КРАЗ-214 был начальник отделения транспортировки капитан Костин, транспортировка проходила в темное время суток, то есть ночью. Колонна с ракетами и машинами сопровождения благополучно преодолела путь от 3-го дивизиона до 1-го, въехала на жилую зону дивизиона и продолжила движение к воротам технической зоны дивизиона, на которой находилось сооружение №2-4 для хранения ракет 3-го дивизиона во время проведения регламента. Контролер КПП технической зоны открыл ворота, причем следует заметить, что створки ворот открывались не внутрь технической зоны, а наружу, то есть навстречу движения колонны. Колонна двинулась через открытые ворота. Благополучно проехали УАЗ-469 с главным инженером полка, который возглавлял колонну, машина сопровождения ЗИЛ-131, но во время проезда автопоезда с ракетой (КРАЗ-214 с грунтовой тележкой 8Т115 с уложенной на ней ракетой) одна из створок ворот начала самопроизвольно прикрываться и коснулась рамы грунтовой тележки. Оказалось, что эта створка ворот при открытии не защелкнулась на защелку, установленную на земле и предохраняющую ворота от самопроизвольного закрывания. Вертикальная стойка створки ворот скользила вдоль рамы тележки пока не уперлась в выступ на раме тележки — цапфу, предназначенную для установки на тележку блока с тросами от установщика 8У210. Этого никто не заметил и автопоезд продолжал движение. Стойка створки ворот, представляющей из себя металлическую раму, сваренную из труб и обшитую листовым железом, начала прогибаться, а верхний угол створки ворот стал приближаться к корпусу ракеты пока не уперся в обечайку бака горючего. И при дальнейшем движении автопоезда углом створки ворот обечайка бака горючего была деформирована — проделана глубокая горизонтальная борозда на корпусе ракеты. Боевая ракета была выведена из строя.

Случай на старте №7, или она упала...

1973 год вошел в историю 867 ракетного полка разными событиями, о которых помнят участники этих событий, в том числе и чрезвычайным происшествием во время проведения комплексного занятия 7-й стартовой батареей, приведшему к выводу из строя ракетной техники и снижению боевой готовности батареи на несколько часов. Происшествие, наверное, единственное в своем роде в Ракетных войсках, к счастью, обошедшееся без гибели и травмирования людей. Я не был непосредственным свидетелем происшествия, но я был на месте происшествия через 2 минуты и не только видел последствия происшествия, но и принимал участие в ликвидации последствий происшествия и его расследовании. В тот злосчастный день я, старший помощник главного инженера полка, и капитан В.Леднев, помощник главного инженера полка по заправочному оборудованию, прибыли на техническую зону 2-го дивизиона, чтобы проверить порядок на стартовых позициях батарей. Начали осмотр со стартовой позиции 6-й батареи, затем перешли на стартовую позицию 5-й батареи. Со старта 5-й батареи вдоль сооружения №2-1, где хранился боезапас 5-й и 7-й батарей, дошли до стартовой позиции 7-й батареи, которая в это время проводила комплексное занятие и готовилась к установке ракеты на пусковой стол. Не задерживаясь на старте 7-й батареи, перешли на старт 8-й батареи, осмотрели его и технику, находящуюся на старте, и двинулись в сторону КП дивизиона. Когда мы проходили мимо склада окислителя, сооружение №15, за нашей спиной раздался странный звук, похожий на звук от удара упавшего предмета.

— Что это такое? — посмотрели мы друг на друга и я пошутил:

— Ракета упала на 7 старте.

И продолжили движение, но не прошли и несколько шагов, как увидели бегущего от КП дивизиона нам навстречу командира 2-го дивизиона майора Козака с перекошенным лицом.

— В чем дело? Что случилось?

Но он только махнул рукой в сторону 7-го старта и побежал дальше. Развернулись и мы и бросились следом за ним.

Первое, что бросилось в глаза, когда мы приблизились к старту 7-ой батареи, была стрела установщика 8У210, наклоненная в левую сторону и покоробленная, провисшие грузовые троса подъемного механизма установщика и отсутствие ракеты на пусковом столе 8У217. Сразу стала понятна причина странного звука. Грунтовая тележка 8Т115 вместе с ракетой лежала на бетонной поверхности старта, вернее, она стояла на задних колесах у пускового стола, уткнувшись передом рамы в бетон, развернутая относительно оси «пусковой стол — установщик» градусов на 30 в левую сторону. На расстоянии нескольких метров от переднего днища ракеты на бетонной поверхности старта лежала головная часть, графитовый наконечник которой был сломан. Передняя колесная пара грунтовой тележки находилась на своем месте, как ей положено находиться при подъеме тележки с ракетой. Правая сцепка, соединяющая установщик и пусковой стол при установке и снятии ракеты, была разорвана, а левая сцепка — согнута. Пусковой стол повернут в левую сторону тоже градусов на 30. Понятно, что произошло чрезвычайное происшествие с выводом из строя нескольких агрегатов ракетного вооружения, включая учебно-боевую ракету Р-12 и учебную головную часть. И самое главное, повреждение установщика 8У210, которое привело к снижению боевой готовности батареи. Установщик надо было срочно менять. Это был уже второй случай вывода из строя установщика в 7-й батарее. К сожалению, в полку резервного установщика не было. Как офицер службы РВО полка и управления полка, отдаю распоряжение никому ничего не трогать, отойти всем от аварийных агрегатов и ждать прихода командования полка. Ждать пришлось не долго, потому что доклад был сразу же представлен командиру полка полковнику Ганину.

В результате проведенного расследования было установлено, что при подъеме грунтовой тележки с ракетой на 40 — 45 градусов от бетона, произошел разворот пускового стола вместе с грунтовой тележкой в левую сторону на 30 градусов, который привел к деформации, перекосу и наклону стрелы установщика в левую сторону, выводу из строя грузоподъемной системы установщика, быстрое опускание грунтовой тележки с ракетой и удар передней части рамы грунтовой тележки об бетонное покрытие старта, в результате которого произошел обрыв двух разрывных болтов, крепивших головную часть к ракете, отделение головной части от ракеты и падение на бетонное покрытие старта, приведшее к обламыванию графического наконечника головной части. К счастью, люди не пострадали. Поворот стола во время подъема тележки с ракетой, приведший к таким последствием, произошел из-за недостаточно надежного затягивания прижимных механизмов поворотного устройства пускового стола номерами стартового расчета стартового отделения и некачественного контроля закрепления поворотного устройства стола перед подъемом ракеты начальником стартового отделения и командиром батареи, которые обязаны были лично его провести. Обычно командир батареи поочередно становился ногой на штанги затяжных винтов 4-х прижимных механизмов и, воздействуя своим весом, убеждался в надежности закрепления поворотного устройства пускового стола.

Стартовая позиция.
Составлено из нескольких кадров
фильма "Легко ли быть генералом".

При подъеме ракеты из-за некоторой разницы тяговых усилий между левой и правой лебедками грузоподъемного механизма установщика, которая всегда есть, при недостаточно надежно закрепленном поворотном устройстве пускового стола и произошел поворот стола. Через несколько часов из ВШМС был пригнан установщик 8У210 и боевая готовность 7-й стартовой батареи была полностью восстановлена. Учебно-боевая ракета 8К63, на удивление, получила незначительные повреждения, учитывая быстрое опускание и удар тележки о бетонное покрытие: был поврежден передний шпангоут в местах крепления разрывных болтов и помята обечайка около переднего шпангоута. Но, несмотря на удар о бетон, не вышли из строя гироприборы и другие приборы системы управления, установленные на борту ракеты, подтвердив высокую надежность советской ракетной техники. Через некоторое время эту учебно-боевую ракету отправили на ремонт на один из ремонтных заводов Ракетных войск. Грунтовая тележка 8Т115 получила незначительные повреждения: была согнута передняя опорная штанга. Повреждение было устранено собственными силами. С установщиком 8У210 было сложнее, но было принято решение вышестоящими должностными лицами службы ракетного вооружения отремонтировать установщик собственными силами полка, используя группу регламента, продемонстрировав и проверив тем самым ее возможности по проведению ремонта агрегатов ракетного вооружения, получивших повреждения во время боевых действий. Делом чести службы РВО полка и группы регламента было такой ремонт провести. Установщик своим ходом был оттранспортирован в группу регламента в 1-й дивизион. С платформы установщика была демонтирована и снята деформированная стрела. Стрелу уложили на бетонированную площадку и выправляли деформацию, используя артиллерийский тяжелый тягач АТТ в качестве самоходного груза. Полностью таким способом, конечно, деформацию выправить не удалось, но более или менее приличный вид стрелы был достигнут и она была снова смонтирована на платформе установщика. К сожалению, в процессе ремонта выяснилось, что сама платформа получила во время происшествия деформацию — перекос рамы платформы, который устранить силами группы регламента было невозможно. Установщик был полностью собран, проверен, но использовать его в мирное время было нецелесообразно, если только в учебных целях. Через некоторое время он был отправлен на ремонтный завод Ракетных войск.

Какие были сделаны дисциплинарные и организационные выводы из происшествия? Командир 2-го дивизиона майор Козак был назначен начальником штаба 344 ракетного полка в Приекуле, заместителя командира 2-го дивизиона майора Берендяева, который был ответственным на комплексном занятии 7-й батареи, назначили командиром 2-го дивизиона, командира 7-й батареи старшего лейтенанта Петрова перевели на вышестоящую должность в один из ракетных полков 50-й армии. Что сделали с начальником стартового отделения не помню. Наверное, тоже повысили в должности.

Что такое МДК?

С 7-ой батареей было связано еще одно событие, произошедшее в 1975 году в нашем полку. В полк прибыл командующий 50-й ракетной армии генерал-лейтенант Герчик со свитой для вручения переходящего Красного знамени Военного совета 50-й ракетной армии ремонтно-технической базе (РТБ), а так как и штаб полка, и штаб РТБ находились на территории 2-го дивизиона, то генерал-лейтенант Герчик фактически прибыл во 2-й дивизион 867 рп. И хотя знамя вручалось РТБ, в церемонии вручения должны были участвовать, кроме офицеров и личного состава штаба и 2-й бригады РТБ, которые размещались во 2-ом дивизионе, офицеры управления полка, офицеры и личный состав УС полка, офицеры и личный состав 2-го дивизиона, а также офицеры 1-го и 3-го дивизионов, свободные от несения боевого дежурства, потому что слишком мало людей было в РТБ для такой торжественной церемонии.

Командир полка подполковник А.Д.Краснов в этот день находился на боевом дежурстве в качестве командира дежурных сил полка и был на КП полка, но было понятно, что командир полка должен руководить торжественной церемонией и вообще находиться рядом с командующим армией при его нахождении в полку. Необходимо было его заменить и, когда он сказал об этом перед строем офицеров управления полка, то я сам вызвался заменить его на боевом дежурстве, чтобы не топать торжественным маршем в строю, не подумав, что командующий может придти на КП полка и что общение при исполнении служебных обязанностей с такого рода должностными лицами чревато самыми непредсказуемыми последствиями. Довольный тем, что удалось избежать торжественной церемонии, я пришел на КП полка и безмятежно приступил к несению боевого дежурства вместе с помощником дежурного по КП. Мое безмятежное настроение не развеял даже доклад командира дежурных сил дивизиона капитана А.Костюкова с КП дивизиона о том, что командующий объявил учебную тревогу 7-й батарее. Через несколько минут с КП дивизиона последовал новый доклад:

— Командующий прибыл на техническую зону дивизиона.

Потом еще доклад:

-Командующий прибыл на стартовую позицию 7-й батареи.

Я продолжаю пребывать в безмятежном настроении, не подозревая о приближающейся опасности, пока очередной доклад с КП дивизиона, наконец, не вернул меня в суровую реальность. Капитан Костюков доложил:

— Командующий убыл с технической зоны дивизиона.

И на мой вопрос:

— Куда убыл?

Ответил:

— По-моему, на КП полка.

Только тогда я ощутил всю серьезность своего положения. От КПП технической зоны дивизиона до КП полка нет и ста метров. КП полка представлял из себя бетонное арочное сооружение, обвалованное землей, торцы которого были закрыты кирпичными стенами с металлическими дверями. Вдоль одной стены через все сооружение тянулся коридор, с другой стороны которого находились различные служебные помещения связистов, а в центре сооружения располагалась комната, так называемый главный зал КП, где несла боевое дежурство дежурная смена КП. Не успели мы с помощником и глазом моргнуть, как в дверях главного зала появился командующий 50-й ракетной армией генерал-лейтенант Герчик, за которым в коридоре толпились сопровождающие его лица. Я вытянулся перед ним и доложил:

Товарищ командующий! 867 ракетный полк несет боевое дежурство в постоянной боевой готовности. Боевых сигналов и приказов не поступало. Полк занимается в соответствии с планом боевой и политической подготовки. Командир дежурных сил 867 ракетного полка майор Ермолин.

Я обратился к командующему не по воинскому званию, как положено по уставу, а по должности. Это была не оговорка, в 50-й ракетной армии было принято обращаться к командующему не по званию, а по должности при официальных докладах. Об этом было известно офицерам, которые по долгу службы могли встретиться с командующим, как в данном случае я в качестве командира дежурных сил полка. Такое обращение, очевидно, льстило командующим, ведь генералов в армии много, а командующий один. Командующий поздоровался за руку со мной и сел на диван, стоящий у стены под табло АСУ «Сигнал» напротив пульта АСУ «Сигнал», за который вернулся я. В главный зал втянулись и сопровождающие командующего лица: член военного совета армии, командир дивизии генерал-майор Глуховский и начальник политотдела дивизии полковник Пароль, командир полка подполковник Краснов и начальник штаба полка подполковник Кожевников, начальник РТБ полковник Репин. Расположившись в проходе у стены, они ждали, поглядывая на командующего и на меня, что будет дальше. А дальше начался мой допрос. Первый вопрос командующего:

— Когда была объявлена учебная тревога 7-й батарее?

Ответ я на него знал, потому что командир дежурных сил 2-го дивизиона доложил мне об этом. Следующий вопрос:

— За сколько минут батарея заняла боевые посты?

Ответ на него я не знал, потому что командир дежурных сил дивизиона мне об этом не доложил, так как докладывать время выполнения отдельных операций боевого графика был не обязан, а я с него не требовал, потому что подобного рода учет на КП полка не велся. КП полка контролировал время занятия батареями боевых готовностей и пуска ракет. Но заявить об этом командующему было бы верхом безрассудства с непредсказуемыми последствиями для себя да и своих командиров я бы поставил в неудобное положение. Конкретное время занятия боевых постов я не знал, но я знал отлично нормативы занятия боевых постов и знал золотое армейское правило — на вопросы больших начальников надо отвечать быстро, без мычания и блеяния, четко и ясно. Поэтому я четко и быстро называю ему нормативное — «отличное» время занятия боевых постов, здраво рассудив, что командующий, вряд ли, стоял с секундомером в руках, наблюдая за действиями личного состава 7-й батареи. Возражения со стороны командующего не последовало. Еще задав пару вопросов о времени выполнения каких-то операций и получив четкие ответы от меня, он перешел к вопросам обеспечения живучести стартовых батарей, в том числе и об инженерном обеспечении марша батарей в ЗПР.

Вопросы обеспечения, повышения живучести были коньком командующего.

Конечно, все вопросы обеспечения живучести стартовых батарей, распределения инженерных сил и средств были расписаны в документах, находящихся на КП в сейфе командира дежурных сил полка, но ответы на вопросы командующего по бумажке, вряд ли, бы были восприняты положительно. Бумажку процитировать может каждый дурак, а ты продемонстрируй свою подготовку без бумажки, поэтому обращаться к документам я не стал, а продолжал отвечать быстро и четко, понимая, что командующему нужны не фактические данные по конкретным батареям по обеспечению их инженерными средствами на марше и в ЗПР, а принципиальное знание распределения инженерных средств по батареям. Что я и делал, перечисляя инженерную технику в батареях, не привязывал конкретную технику к конкретной батарее, а просто говорил, в одной батарее такие-то инженерные машины, в другой — такие-то, в третьей такие-то и так далее. И среди инженерных машин назвал машину МДК.

— Что это такое? — заинтересовался командующий.

Отвечаю:

— Землеройная машина на базе АТТ, оснащенная бульдозерным ножом для расчистки дорог, снятия грунта и землеройным устройством роторного типа для рытья котлованов.

— А по буквам? — спрашивает командующий.

Честно говоря, никогда не задумывался, как расшифровывается аббревиатура МДК. Начинаю подбирать слова: М — машина, Д — дизельная, ведь машина на базе АТТ с дизельным двигателем, К — котлованная.

— Машина дизельная котлованная, — отвечаю я.

— Неправильно, — говорит командующий и снова повторяет свой вопрос:

— Что означает МДК?

Подбираю снова слова к буквам и ничего не могу другого придумать, кроме, как «машина дизельная котлованная». Неправильно! Этот же вопрос командующий задает моему помощнику, который сидит тихо в уголочке, как мышка. Не знает помощник тоже.

— Что такое МДК? — обращается командующий к сопровождающим лицам.

Все молчат, тогда он, чтобы не компрометировать командиров и начальников, выбирает самого младшего по должности среди них начальника штаба полка подполковника Кожевникова и спрашивает его:

— Что такое МДК?

Тот пускается в объяснения, пересказывая мои объяснения, но ответить точно, что такое МДК по буквам, не может. Остальные молчат. Тогда командующий спрашивает у командира полка подполковника Краснова, кто в полку самый опытный командир батареи. Командир полка назвал фамилию майора М.Бочкарева — командира 4-й батареи.

— Давайте его сюда, — распорядился командующий.

Командир полка дает команду найти и представить майора Бочкарева командующему. А его и долго искать не надо было. Командиры батарей и командиры дивизионов стояли у входа на КП полка, дожидаясь дальнейших указаний. Не прошло и минуты, как майора Бочкарева буквально втолкнули в главный зал КП. Не успел он открыть и рта, чтобы доложить о прибытии, как командующий ошарашил его вопросом:

— Что такое МДК?

Бочкарев понятия не имел о чем говорили на КП полка и к чему относится этот вопрос про МДК, но он тоже знал, как надо отвечать на вопросы начальства, поэтому быстро и четко ответил:

— Машинный дегазационный комплект.

Повергнув всех присутствующих в ступор.

— Ну с этим все ясно, — только и сказал командующий 50-й ракетной армией, после чего Мишу Бочкарева тут же вытянули за фалды из главного зала в коридор и он выскочил из сооружения КП ошарашенный и ничего не понимающий. Ответ майора Бочкарева был завершающей точкой в допросе командующего, после чего он встал с дивана в хорошем настроении, вполне удовлетворенный беседой со мной и тем, что все-таки последнее слово осталось за ним.

У командующего была в характере одна особенность, которая проявлялась при беседах с офицерами в различных ситуациях, например, при назначении на должность или, как в случае со мной, при проверке офицеров в различных ипостасях. Он любил, чтобы последнее слово оставалось за ним, то есть чтобы «посадить» хорошо отвечающего. Если этого долго не удавалось сделать, то он начинал раздражаться, а раздраженный человек может поступить несправедливо. При моем допросе командующий не успел разозлиться, я вовремя споткнулся на МДК, и он довольный покинул КП полка, а вместе с ним и все сопровождающие лица. Допрос я выдержал успешно. А что же все-таки МДК? МДК — машина дорожная котлованная. Я ошибся только в одном слове.

«Дурной» пример заразителен

Как известно, дурной пример заразителен. Через год такую же проверку устроил мне новый командир дивизии тогда еще полковник Г.Ф. Ерисковский. Трудно сказать, каким ветром занесло его в один из летних вечеров 1976 года в наш полк, а точнее во 2-ой дивизион, где находились штаб полка и КП полка. А поскольку руководящих лиц полка уже не было в штабе и вообще в полку, то командир дивизии, естественно, прибыл на КП полка, где в качестве командира дежурных сил полка, на свою беду, пребывал я, майор Ермолин — старший помощник главного инженера полка. Раздосадованный отсутствием в полку руководящих лиц полковник Ерисковский свое неудовольствие отыграл на мне, устроив допрос с пристрастием слишком умному «академику», сходу узрев мой академический значок с шильдиком и надписью на нем «Арт. Ак. им. Дзержинского» и рядом с ним юбилейный значок Академии, посвященный ее 150-летию с надписью «ВИА им. Дзержинского» и «150». Эти значки подействовали на него отрицательно, возможно, потому, что он «академиев» не кончал (он закончил Ростовское ракетное училище) и на груди у него был стандартный значок высшего училища, который был подобен академическому значку, но без шильдика с обозначением учебного заведения.


Артиллерийская инженерная академия им. Ф. Э. Дзержинского	Военная инженерная академия им. Ф. Э. Дзержинского
Так в разное время именовалась Военная академия РВСН, сегодня ей присвоено имя Петра Великого.

— Понавесили тут значков, — попер он на меня. Но я тоже был не лыком шит и сразу парировал его реплику:

— В соответствии с приказом Министра обороны «О правилах ношения военной формы одежды» разрешено ношение этого юбилейного значка академии.

Возразить ему было нечего, а приказа под рукой не было, чтобы опровергнуть или подтвердить мои слова, и он перешел непосредственно к допросу с пристрастием с явным намерением наказать меня за строптивость. Вместо вопросов по боевому управлению, которое и является, собственно говоря, главной задачей и обязанностью боевой дежурной смены КП и командира дежурных сил полка, командир дивизии, понимая, что по вопросам боевого управления ему со мной не совладать, принялся донимать меня вопросами к боевому управлению вообще никакого отношения не имеющими, вроде того, какая температура перекиси водорода в автоцистернах 8Г11, находящихся в автопарках наземных дивизионов, и какая должна быть температура щей в солдатской столовой. И хотя учет температуры перекиси водорода на КП полка не велся, а велся на КП дивизионов, я, как бывший инженер по заправочному оборудованию, знал, что сказать, и сходу удовлетворил его любопытство. И на вопрос о температуре щей не стал брыкаться, объясняя, что я старший помощник главного инженера полка и меня больше занимает температура в хранилищах с боезапасом, чем температура щей в солдатской столовой, а ответил удачно, исходя из здравого смысла и армейского опыта. Еще было много разных вопросов, успешно мной отбитых, но достал он меня, когда в ответ на его вопрос о том, кто разворачивает в стартовой батарее кабельную сеть при выходе в ЗПР, дал единственно возможный ответ: личный состав элетроогневого отделения и помогают ему свободные номера стартового и двигательных отделений, но он не удовлетворился, чем вывел меня из себя.

— Вы что хотите, чтобы я, командир дежурных сил полка, назвал пофамильно личный состав стартовых батарей, развертывающий кабельную сеть? Достаточно того, что я знаю, какой личный состав развертывает кабельную сеть в стартовых батареях, хотя и этого командиру дежурных сил полка знать не нужно, — не сдержался я, чем вывел его из себя и он заявил, что я ничего не знаю и он снимает меня с боевого дежурства. Приказал доложить об этом командиру полка и удалился. А время, между прочим, было уже около 22 часов и замена меня другим офицером представляла определенную трудность. Если бы это было в рабочее время, когда все офицеры на службе, никакой проблемы не было бы — любой из офицеров, несших боевое дежурство командирами дежурных сил полка, тут же пришел бы на КП полка и заменил меня, но нужные офицеры находились у себя дома в Добеле-2 за 40 километров от КП полка. И надо было не только назначить другого офицера вместо меня, но и обеспечить его доставку на КП полка.

Звоню домой командиру полка подполковнику А.Д. Краснову и докладываю о прискорбном событие. Командир полка, зная мою подлинную подготовку как командира дежурных сил и инженера-специалиста службы РВО полка и понимая нелепость произошедшего конфликта, к моему докладу отнесся спокойно и блестяще решил проблему с моей заменой, приказав начальнику штаба полка подполковнику А.Ф. Кожевникову заступить на боевое дежурство вместо меня, тем самым закрыв и вопрос с доставкой нового командира дежурных сил на КП полка, ведь у начальника штаба был персональный УАЗ-469 с круглосуточным путевым листом.

Снятие меня с боевого дежурства привело не только к дополнительным хлопотам с моей заменой, но и мне принесло дополнительные заботы. Ведь, чтобы снова получить право заступить на боевое дежурство надо было по новой сдавать зачет комиссии дивизии на допуск к несению боевого дежурства, а для этого добираться до штаба дивизии в Шяуляе, причем, не на служебном автотранспорте, а своим ходом, используя гражданские рейсовые автобусы. И решить проблему с новым допуском на боевое дежурство надо было, как можно, быстрее, чтобы не взваливать дополнительную нагрузку с боевым дежурством на плечи других офицеров. Надо было ехать в Шяуляй. Звоню начальнику КП дивизии — заместителю начальника штаба дивизии по боевому управлению и сообщаю о снятии меня с боевого дежурства командиром дивизии. Начальник КП и оперативные дежурные КП дивизии прекрасно меня знали и знали уровень моей подготовки, ведь мы несли боевое дежурство вместе много лет и ежедневно во время боевого дежурства контактировали при проведении ежедневных тренировок по АСУ «Сигнал», а также всяческих командно-штабных тренировок (КШТ), командно-штабных учений (КШУ), тактико-специальных учений (ТСУ) и различного рода проверок и учений вышестоящими штабами. Управленцам дивизии все понятно, но надо соблюсти формальность, а для этого прибыть в штаб дивизии. Через пару дней прибываю в Шяуляй в штаб дивизии и неожиданно попадаю на командно-штабное учение (КШУ), проводимое штабом 50-й ракетной армии, с занятием боевых постов на КП дивизии полным боевым расчетом КП, то есть всеми службами управления дивизии от политработников до тыловиков вместе с медиками. Начальник КП предложил мне, если уж так получилось с КШУ, поехать вместе с офицерами управления дивизии на КП, чтобы не ждать их возвращения с КП, тем более, что КШУ могло затянуться и на сутки, и даже более, или уезжать назад в полк, а потом снова приезжать в штаб дивизии. Так я впервые попал на КП дивизии и познакомился с КП, с организацией работы на боевых постах и всего боевого расчета КП. В ходе КШУ оформили протокол приема зачета и приказ командира дивизии на допуск меня к боевому дежурству в качестве командира дежурных сил полка.

Подполковник С.Н. Ермолин,
1983 год.

А через полтора года я уже сам нес боевое дежурство на КП дивизии в качестве помощника оперативного дежурного КП дивизии, а со временем пришлось и возглавлять боевой пост службы РВО на КП во время разного рода учений и проверок дивизии командующим 50-й ракетной армии и Главкомом РВСН, что было делом небезопасным. Можно было слететь и с должности при неудачном докладе на заслушивании начальников служб управления дивизии высокими должностными лицами армии или РВСН во время учений. Тем более, было бы обидно погореть, потому что я не был начальником службы РВО — главным инженером дивизии, а был всего лишь скромным майором — старшим помощником главного инженера дивизии по заправочному оборудованию. Но главного инженера дивизии, как и заместителя командира дивизии, во время учений и проверок командир дивизии отправлял в один из полков для «поддержки штанов», а заместителя главного инженера дивизии, подполковника, который должен бы был возглавлять боевой пост службы РВО на КП, отправляли на нештатный подвижный запасной командный пункт (ПЗКП) от греха подальше, чтобы не навлечь гнев на его голову. Уж очень он нервничал и терялся при общении с высоким начальством на КП дивизии. На ПЗКП было спокойнее и высокого начальства там не было, а был только кто-нибудь из проверяющих — офицеров-управленцев вышестоящего штаба. Вот и приходилось мне представлять службу РВО 29-й ракетной дивизии. Наверное, представлял неплохо, судя по тому, что в октябре 1981 года был назначен заместителем начальника оперативного отделения управления дивизии и получил «подполковника», а в октябре 1983 года стал начальником КП дивизии — заместителем начальника штаба дивизии по боевому управлению.

Командир 29-й ракетной дивизии генерал-майор Г.Ф. Ерисковский в июле 1983 года получил новое назначение и покинул нашу дивизию. Вместо него командиром дивизии был назначен полковник В.К. Тонких. Начинался совершенно новый этап в истории 29-й ракетной дивизии. Но это совершенно другая история с другими участниками.

Разные люди — разные судьбы.
Вместо заключения

Жизнь, в том числе армейская, многообразна, а люди в погонах еще многообразней и отношение к службе у разных людей разное, и военная судьба разная. Один на всю жизнь остается лейтенантом с кругозором лейтенанта — недалекого и нерадивого, который из всей армейской службы запомнил только какие-то мелкие дрязги да пьяных сослуживцев, тяготившихся службой. Другой, пусть и лейтенант по званию, чувствовал свою сопричастность и гордость за свой вклад в защиту Родины, отбрасывая все мелкое, наносное, понимая, что со своей лейтенантской колокольни он не вправе судить о всей армии и о всех офицерах, и о всех командирах. Третий лейтенант, исполняя свой воинский долг не из-под палки, отдавая себя службе полностью в меру своих способностей и возможностей, становится ОФИЦЕРОМ — защитником своей Родины. Все мы вышли из лейтенантов.

Как офицер-ракетчик, прослуживший почти 30 лет в РВСН с момента формирования Ракетных войск, повидал всякого и всяких на своем ракетном веку. Так вот, один из всей операции «Анадырь» по переброске на Кубу и разворачиванию там ракетных полков запомнил только душный трюм морского транспорта, на котором следовал на Кубу, а другой ощущал и ощущает себя участником великого дела, защитником свободной Кубы, и гордится этим. Один, участвуя в боевых пусках ракет на полигоне, помнит только неудобства длительного путешествия в теплушке с личным составом, жару летом и холод зимой, а другой до сих пор ощущает восторг и удовлетворение от того, что ракета, в подготовке и пуске которой он принимал участие, успешно поразила цель за несколько тысяч километров от него.

Ракетные войска располагались не в самых благоприятных местах нашей необъятной Родины, причем, от места службы до места жительства надо было еще добираться за несколько десятков километров и не всегда по асфальту. И жизнь в захолустном гарнизоне, вряд ли, могла кому-нибудь нравиться, а тяготы и лишения воинской службы приводить в восторг. Служить в столицах или областных центрах удобнее и приятнее. И мы были не в восторге от мест службы, но важно не отношение к месту службы, а а ОТНОШЕНИЕ К СЛУЖБЕ. Мы свой долг перед Родиной выполнили сполна.

[В редакции от2 апреля 2013 года]

* * *

Список сокращений.

8Г014	пульт заправки окислителя
8Г27У	подогреватель воздуха
8Г33У	компрессорная станция
8Г112	цистерна горючего
8Г113	заправщик окислителя (ЗАК)
8Г131	цистерна окислителя
8Г210	подогреватель-заправщик перекиси водорода
8Н213	машины подготовки
8Н214	электропреобразовательный агрегат
8Н217	машина обогрева ГЧ
8Т115	грунтовая тележка
8Т116	автовышка
8Т311	обмывочно-нейтрализационная машина
8У210	установщик
8У217	пусковой стол
8Ш31	фотоэлектронный индикатор влажности
8Т318	стыковочная машина
АПР	система автоподрыва ракеты
АСК	аварийно-спасательная команда
АСУ «Сигнал»	аппаратура автоматизированного боевого управления
АТТ	артиллерийский тяжелый тягач
ББО	батарея боевого обеспечения
БКС	бортовая кабельная сеть
БСП	боевая стартовая позиция
ВШМС	военная школа младших специалистов
ГР	группа регламента
ГШ ВС СССР	Главный штаб Вооруженных Сил СССР
ГУЭРВ	Главное управление эксплуатации ракетного вооружения ракетных войск
ГЧ	головная часть
ДПК	дренажно-предохранительный клапан
ЗПР	запасной позиционный район
КЗ	комплексное занятие
КП	командный пункт
КП	контакты подьема
КПП	контрольно-пропускной пункт
КРТ	компоненты ракетного топлива
КУНГ	кузов универсальный герметизированный
КШТ	командно-штабная тренировка
КШУ	командно-штабное учение
МКР	межконтинентальная ракета
НКС	наземная кабельная сеть
ОПД	отделение подготовки данных
ОРР	отделение регламентных работ
ПВС	начальнику
ПВС	продовольственно-вещевая служба
ПЗКП	подвижный запасной командный пункт
ПУ	пусковая установка
ПЩС	пневмощиток стартовый
РСД	ракета средней дальности
РТБ	ремонтно-техническая база
РЭЗМ	рота электрозаграждения и минирования
служба РВО	служба ракетного вооружения
СП-6	сборно-разборная стартовая площадка
ТСУ	тактико-специальное учение
УЗПР	учебный запасной позиционный район
УС	узел связи
УТР	учебно-тренировочная ракета
ШР-ШО	отрывные штепсельные разъемы
ЭБС	эквивалент кабельной сети
ЭРР	эксплуатационно-ремонтная рота

* * *

Комментарии.

001. . .

* * *