Однажды ночью, часов в 11-12 позвонил мне в общежитие ефрейтор Ибрагимов. Я только пришел из дома офицеров с танцев. Всегда, когда я уезжал с “точки”, записывал в журнал дежурств место, где я буду находиться. Или на частной квартире в селе, или в общежитии (телефон). Ибрагимов сбивчивым голосом сообщим мне, чтобы я срочно приезжал, так как у них ЧП - все солдаты на главной позиции пьяны в стельку. Я его спрашиваю, - “А где Низамов, он же должен находиться на точке вечером?” “А он не приехал!”
У меня было правило, что всегда один из офицеров должен находиться на точке и дежурить до тех пор, пока его не сменит другой. Днем дежурным был лейтенант Ивлев, прикомандированный к нам из второго дивизиона и он должен был оставаться до утра. Это был чванливый, щеголеватый самовлюбленный засранец, только что окончивший Камышинское среднее училище. Солдаты его не любили за постоянные придирки. Я ему запретил заниматься дисциплинарной практикой по отношению к солдатам. За это он написал командиру на меня жалобу, но командир назвал мое решение правильным.
Я разбудил Борю Кривошея - моего второго старшего техника, и мы на мотоцикле его друга рванули на точку. На выезде из военного городка, у шлагбаума нас хотел остановить патруль, но мы не остановились, а, пригнувшись, проскочили под шлагбаум, На бетонке я дал газу - не менее 90 км/час и через 10-15 мин мы были на месте.
Нам представилось жуткое зрелище. Прямо на земле в разных позах лежали пятеро солдат. Два были мои (Бойгачев и Распопов), а трое из прикомандированного отделения с другого дивизиона. Ефрейтор Ибрагимов бегал около них и буквально плакал, так как пульс у солдат еле прослушивался.
Ибрагимов был очень исполнительный солдат. Он был старшим оператором контрольного пункта и вместе со своим расчетом (3 чел.) они там постоянно и жили в двух КУНГах. Три раза в день кто-нибудь из них (за 2 км) приходил на главную позицию за завтраком, обедом и ужином. Перед этим им обычно звонили и говорили, что можно приходить. Ибрагимов прождал звонка об ужине до 8, сам звонил, но к телефону никто не подходил. Сержант и повар еще раньше на попутной машине уехали в часть за продуктами и должны были вернуться только на другой день. Ибрагимов, почуяв неладное, пришел на главную позицию, а там никого нет! Он зашел в палатку-землянку, а там лежат почти бездыханные пьяные. И он, несмотря на слабое телосложение, вытащил всех на свежий воздух. В аптечке взял нашатырный спирт, намочил ватку, стал подносить к носу, но эффекта почти никакого. И он стал звонить мне.
Я тоже вначале попробовал привести в чувство нашатырным спиртом, но эффекта нет! Я растерялся! Пульс - ниточный, сердце бьется редко.
Я потом заметил, что у меня в экстремальной ситуации мозг начинает очень активно работать. Так и случилось в этот раз. А что, если им сделать инъекцию одноразовым шприцем из противоипритного пакета. Ведь при отравлении ипритом наблюдается паралич сердца и сейчас у солдат то же самое. Заголили им задницы, и одному сделал укол. Щупаю пульс – стал сильнее, стабильнее. Тогда я каждому вогнал по шприцу. Смотрим, что будет. Тем временем начало уже светать. Пощупал пульс - сердце заработало! Через час окатили их холодной водой. Замычали - от души отлегло, будут жить! Налил в котелок с водой нашатырного спирта и сказал Ибрагимову, чтобы он напоил этим “пьяную падаль”. Он дал каждому по половине кружки. Их стошнило, но на лицах появился румянец.
Вместе с восходом солнца встали и солдатики. Пришел с КП на помощь еще один солдат, и они с Ибрагимовым перетащили солдат в палатку-землянку и положили на кровати. Мы с Борей Кривошеевым тоже взяли одеяла, и пошли спать во вспомогательную машину. Проспали до обеда. Приехали на нашей машине сержант с поваром, привезли продукты, и с ними приехал лейтенант А. Чижов. Мы пообедали, а алкоголиков я приказал не кормить пока мы с ними не разберемся.
Решили вызывать по одному во вспомогательную машину, где заседал “Трибунал”. Первого позвали Распопова, так как у меня было подозрение, что он главный зачинщик этой пьянки.
“Захотел и выпил, а Вы мне не указ!”. Боря не сдержался и врезал ему в морду да так, что он отлетел и так ударился спиной о дверь кузова, что не выдержали и согнулись шпингалеты двери, дверь распахнулась, и Распопов грохнулся с высоты один метр на землю. Он еле встал. “Иди, голубчик, сюда!”. Он поднялся и говорит: “Простите меня за грубость”. “Ну ладно!”- говорю я, - “Где взяли спирт, который пили?”. “Мы спирт не пили, а пили одеколон”. Видимо они заранее договорились, еще во время пьянки, так как перед допросом за ними приглядывал Толя Чижов и тут они не смогли договориться.
Допрашиваем следующего и он - “Пили одеколон”. И так все. “Хорошо, где флаконы из-под выпитого одеколона?”. “Выбросили в степь”. “Тогда, давайте искать!”. Вокруг в степи трава высотой полметра. Только на позиции она скошена.
Пятерку построили на расстоянии два метра один от другого. “Шагом марш искать, вперед 300 шагов!” Вернулись, - “Следующая полоса, искать и так будете ходить, пока круг не замкнется, а потом будете ходить на полкилометра, потом на километр. Пока не найдете флаконы!”
Днем столбик термометра ушел за 350С. Ходят солдаты, ищут один час потом второй. Их не хватило даже на четверть первого круга. Вернулись. Распопов говорит мне - “Я все расскажу, чего ходить зря!”, “Ну идем в машину, рассказывай!”.
И он все рассказал. Похитили они спирт из сейфа две недели назад. Идея похищения Распопова. Возникла, когда под руководством Низамова начали делать профилактику в главной, аппаратной машине. Низамов открыл сейф, достал 20-ти литровую канистру, опечатанную печатью, открыл ее, отлил в котелок спирту, снова опечатал канистру, убрал ее в сейф, сейф закрыл, но ключи оставил в сейфе в замке. Они его отвлекли и сделали отпечатки ключей на пластилине. Бойгачев, друг Распопова - хороший слесарь, а во вспомогательной машине полный набор инструментов. Он изготовил ключи. Надо было на время избавится от Низамова. Один из солдат пошел в степь в сторону КП и поджег участок сухой травы. Распопов сказал Низамову, что позвонили с КП, у них пожар, горит степь. Низамов садится с несколькими солдатами в нашу бортовую машину и едет тушить.
Тем временем, Распопов бритвой подрезает мастичную печать (Низамову положено было опечатывать сейф с помощью колодки, но там порвалась веревочка, и он мастику положил, прямо на поверхность сейфа), открывают сейф, достают канистру, печать на канистре не трогают, а в нижней части ее сверлят дрелью отверстие. Сливают около 3-х литров спирта, доливают 2-я литрами воды, дырку запаивают и закрашивают. Канистру в сейф, закрывают, прилепляют срезанную печать. Все, порядок! Но случай выпить, никак не получался. И опять, виноват Низамов, который вечером должен был подменить Ивлева. Но, как сказал он, у него заболела жена, и он остался дома.
Пили спирт из солдатского котелка, разбавили мало, дозу не учли. Закусить было нечем, закусили только солеными огурцами, которых у нас была бочка. Повар уехал, а все продукты у него были под замком.
После того, как Распопов мне все чистосердечно рассказал, я заставил всех пятерых подробно все описать в докладных записках на мое имя. Они вначале заколебались, но я пригрозил им военным трибуналам, так как они своими действиями нанесли ущерб боеготовности (сплошная туфта с моей стороны). Все докладные были написаны и подписаны.
Я построил весь личный состав и перед строем объявил солдатам, что за грубое нарушение дисциплины выношу взыскания. Распопову и Бойгачеву, как зачинщикам, 10 суток строгого ареста (это только хлеб и вода, горячая пища через день, камера одиночная, 20 минут прогулки). Прикомандированным троим 15 суток простого ареста (пища нормальная, солдатская, сон 6 часов, днем 10 часов работы под охраной часового) с содержанием на гарнизонной гауптвахте. Позвонил своему товарищу в комендатуру, тот сказал, что места на гауптвахте есть. Выписал на всех пятерых записки об аресте с формулировкой: “За грубое нарушение дисциплины во время командировки”. Бланки записок с печатями у меня всегда были. Тут же с лейтенантом Чижовым и сержантом Прилепским отправил пятерку на машине в гарнизон на гауптвахту.
Тогда солдаты очень боялись попадать на гауптвахту. Дело в том, что был приказ министра обороны Жукова, согласно которому солдаты, отсидевшие на гауптвахте, подлежали увольнению (демобилизации) в последнюю очередь. После последнего уволенного из этого призыва добавляется количество дней, проведенных под арестом, и только после этого им разрешается демобилизация. Приказ оказывал хорошее воздействие на нерадивых солдат. Ведь на гауптвахте при простом аресте лучше, чем, например, служба в карауле. К сожалению после того, как Жукова сняли, приказ его сразу отменили.
Забегая вперед скажу, что Распопова я через год на Дальнем Востоке сделал сержантом, командиром отделения. После этого, в отделении не было ни малейшего нарушения дисциплины. Техника содержалась в идеальном порядке. Он был поощрен отпуском на родину. Мой командир капитан Зиньковский был против этого назначения. «Он же бандит!»- говорил он. Я отвечал: «Но будет образцовым командиром отделения!». «Ну, на твою ответственность!». «Хорошо»- ответил я. И сержант Распопов ни разу меня не подвел! А по дисциплине отделение стало образцом не только в батарее, но и в дивизионе.
Тут надо сделать некоторое пояснение, почему я, лейтенант, мог арестовать солдата до 10 суток строгого и 15 суток простого ареста. Во-первых, дело в несовершенстве некоторых положений Дисциплинарного устава. Во-вторых, в том, что название должностей в Ракетных войсках не совпадало с уставными. Дисциплинарные права определялись по должностному званию. У меня должность была - начальник отделения. Должностное звание капитан-майор (потом уменьшили, - просто капитан). Майор по уставу - это командир батальона, а так как я находился в командировке, то дисциплинарные права по уставу устанавливались на ступень выше занимаемой должности, т. е. командира полка. Мои начальники - командир батареи (у нас майор, но по уставу капитан) и командир дивизиона (подполковник у нас, но по уставу майор) в уставе их права соответственно описаны, пользовались дисциплинарной властью как капитан и майор. Парадокс в том, что у меня дисциплинарной власти было больше, чем у командира дивизиона. Я мог посадить под арест не только солдат, но и младших офицеров, а он не мог. Офицеру он мог объявить только выговор. Командир бригады (у нас полковник-генерал) пользовался дисциплинарной властью равной командиру полка-дивизии. Через два года структуру в Ракетных войсках сделали такой: начальник отделения (капитан), командир группы (майор), командир полка (полковник), командир дивизии (генерал майор), командующий армией (генерал лейтенант).
Низамов появился на точке только к концу дня. Ну, тут я «спустил на него всех собак». Обычно, я с ним говорил очень уважительно, так как я не хотел его обижать. Во-первых, он был старше меня на 8 лет, во-вторых, из всех офицеров он один не имел нормального военного образования, даже среднего. Он, будучи старшиной, на Камчатке, экстерном получил аттестат за 9-ый и 10-ый классы. И ему там присвоили звание младший лейтенант.
Я ему рассказал, как его обвели солдаты. У него даже слезы появились на глазах. Он меня уверял, что звонил Ивлеву и просил его подежурить за него. Но в то время, когда он якобы звонил, Ивлева на точке уже не было. Или он не звонил или солдаты его опять надули. Последнее, что я ему сказал жестко: «Товарищ лейтенант, я вынужден буду отсрочить присвоение Вам очередного звания старший лейтенант на 3 месяца и доложить об этом командиру батареи майору Михайлову». Он внешне, так переживал, что одно время мне его стало жалко. Но он меня достал. И тут я вдруг вспомнил, что неделю назад, во время профилактики он обнаружил, что на обрабатываемых спиртом серебрёных поверхностях остаются маленькие капельки воды. Он заявил мне с упреком, что я у заместителя по технической части получил плохой спирт. Я его спрашиваю: «А на предыдущей профилактике Вы заметили это?» Он ответил, что не заметил. Я взял его спирт, опустил в него электроды мегометра и по низкому сопротивлению определил, что спирт разбавлен. Спирт я ему тогда заменил, спиртом из своего сейфа. Никаких подозрений тогда у меня не возникло. Его канистру убрал к себе. Сейф у меня был солидный с двумя замками. В его малом отделении хранилась сов секретная документация на БРК.
Ивлева я на позицию больше не допустил. Написал докладную на имя командира его дивизиона с изложением сути, что он оставил позицию без присмотра, самовольно ее покинув.
Распопов и Бойгачев после сидения в одиночке на скудных харчах, всячески пытались загладить свой проступок. Привели все машины (а не только свои) в идеальное состояние. Они боялись, что я заменю их другими шоферами. Я не заменил. Потом как-то один из них мне сказал, что я уколами спас их жизнь, и они этого не забудут (так после и оказалось, они свое слово сдержали).
Постройка капитального жилья
В обиходе свои позиции расположения БРК на полигоне мы называли “ТОЧКОЙ”, т.е. точкой на карте. Наши позиции требовали очень точной привязки к местности. Привязку мы проводили совместно с геодезистами. При проведении привязки использовали высокоточные инструменты - теодолиты (точность определения углов не хуже 3-5 угловых секунд), которыми засекали направления на так называемые триангуляционные пункты.
Триангуляция, сеть точек, отмеченных на поверхности земли особыми постоянными знаками и расположенных таким образом, что они составляют между собой треугольники.
В такой сети одна из сторон, именуемая базисом, измеряется непосредственно, далее измеряются все углы в треугольниках. Решая по правилам тригонометрии треугольники, определяются координаты вершин. Вершины этих треугольников называются тригонометрическими пунктами, которые на местности обозначаются специальными сооружениями. В землю закапывается бетонный столбик с металлическим перекрестием и номером. Над центром устанавливается высокая пирамида (знак), обычно из бревен, в верхней части пирамиды делается столик для установки теодолита. Пирамиду далеко видно. Координаты пунктов заносятся в специальные каталоги.
Для точного определения объекта на местности надо видеть не менее двух знаков. А далее надо выполнить много расчетов и ряд сложных процедур с теодолитом. Поэтому подготовка каждой нашей позиции требовала значительного времени и средств. Наконец, на полигоне пришли к выводу, что целесообразно для стрельбы выбрать одно базовое направление и использовать только его. Мы с энтузиазмом узнали о таком решении, так как надоело мотаться по степи в нечеловеческих условиях. Палатка - не лучшее место жизни при + 45о и – 30о. Поэтому для жизни солдат летом мы под палаткой копали небольшую землянку-нору для отдыха днем (называли это сооружение палатка-землянка). Второе решение- это приспосабливание КУНГ, организация в них многоярусных спальных мест. Это наше предложение было учтено промышленностью. Ящики для ЗИП были преобразованы в раскладывающиеся спальные места и др.
Ранней весной 1956 года мы получили команду о полном перебазировании всей техники на новое место. Это всё радовало, но были и неприятные моменты. Ранняя весна в Кап Ярской степи – это практически непроходимая насыщенная водой глинистая почва, замерзающая ночью в камень.
Вся наша техника была смонтирована на базе грузовиков высокой проходимости ЗИЛ-131. Они имели три ведущие оси и шины с изменяемым из кабины давлением (для улучшения проходимости). К машинам прицеплялись передвижные электростанции 8Н01
Весна, это не поздняя осень, но как только мы съехали с бетонки, то удалось продвинуться всего метров на 200-300. Сели капитально. По приданной нам радиостанции передали в свою часть “SOS” и вскоре нам на помощь прислали два АТТ. Тросами зацепили машины за передние оси, так как буксирные крюки обламывались. Тягачи не без труда дотащили технику на новую позицию. Это оказалось несколько возвышенное место и машины смогли передвигаться по позиции своим ходом.
Так как время нас поджимало, то сразу приступили к развертыванию новой техники на позиции. Машина контрольного пункта, как наиболее легкая, самостоятельно дошла до своего места развертывания. При движении с машины проводилось разматывание телефонного кабеля связи с основной позицией с непрерывным контролем связи.
Для надежности управления на новой позиции сразу развернули два комплекта аппаратуры БРК. Дублирующая аппаратная машина БРК располагается на одной линии за основной машиной БРК. После развертывания аппаратуры, как правило, проверяется исправность всех ее составляющих.
Для обустройства новой позиции решили построить хорошую большую землянку и, при возможности, подключиться к постоянной линии электропередачи. Я разработал проект землянки, мне помогал Боря Белоусов. Он был максималист, и предлагал землянку сделать с максимумом комфорта. За основу проекта землянки я взял землянку, в которой жил на базе у точки падения ракет возле Аральска. Только вместо наката из бревен (нам не угрожало падение ракеты) решили сделать простую двухскатную крышу.
Обещанная нам помощь запаздывала. Решили сами проявить инициативу. Двигательная сила постройки – спирт. На профилактику аппаратуры на два комплекта в месяц выдавалось 40 литров спирта. А спирт в условии “сухого закона” на полигоне превращался в твердую валюту. Переговоры со строителями Боря взял на себя. У него для этого были хорошие данные и множество пьющих знакомых-строителей.
По нашим прикидкам, землянка должна вмещать до 15-20 человек. При двухъярусных кроватях высоту потолка надо делать не менее 3-х метров. Общая площадь 25-35 кв. метров. В землянке должна быть капитальная кирпичная печь для обогрева и приготовления пищи зимой. Так как вода была привозная, то решили вкопать рядом бак или цистерну для воды. Входную дверь решили вывести на северо-запад, а окно на юго-восток.
Боря договорился со строителями – наши расходы 40 литров спирта, 200 литров бензина и наша рабочая сила.
Вскоре работа закипела, пригнали экскаватор, и он за пол дня выкопал котлован. Котлован обшили досками, перекрыли двухскатными стропилами из бревен, к стропилам прибили обрешётку из 4-х см. досок, покрыли ее двумя слоями рубероида, а в торцовой части разместили большое треугольное окно. Рядом со входом вкопали алюминиевый пятитонный бак от ракеты 8А11 для воды. Для постоянной дезинфекции воды я использовал серебряные пластины. Эти пластины мы добыли, разбирая серебряно-цинковые батареи, которые устанавливались в головные части ракет. В углу землянки сложили кирпичную печь с плитой для приготовления пищи. В печь вмонтировали нагреватель из многосекционной чугунной батареи. Трубы от нее соединили с подобными же элементами двух больших батарей, установленных под окном. Пол застелили по всем правилам половой доской и покрасили.
Крышу засыпали слоем глины, а потом земли. Крышу мы возвели не более чем через две недели, а потом начали внутреннее благоустройство. На стройке все солдаты работали с душой, самоотверженно. Никого не надо было подгонять, все работы выполнялись хорошо, с выдумкой и рационализацией. Как только появилась крыша, сразу переселились жить в «землянку». Летом там было прохладно, а зимой тепло, так как на зиму ставили двойные двери.
Построили летную кухню с печкой и навесом. Там у нас был даже электрический жарочный шкаф, который солдаты привезли из Городка.
В овраге рядом оборудовали тир по всем правилам. Солдаты там стреляли из автоматов каждую неделю, а я сам из малокалиберного пистолета Марголина ежедневно.
Кровати расположили у стен, а по центру поставили столы для занятий. Сделали электрическое освещение, кабель подвели к бензоагрегату. Когда тот работал, работало и освещение и радио приемник.
Душой стройки был у меня сержант Анатолий Качковский. Призван он был из Харькова, работал на заводе слесарем-электриком. Золотые руки! Хороший организатор, инициативный, надежный. Никакой “дедовщины” - каждый из солдат знал свое дело. Особенно трудно пришлось с шоферами. Они пришли к нам, позанимавшись двадцать дней на краткосрочных курсах при военкомате. Там их еле-еле научили держать баранку. Ни двигателя, ни ходовой части они не знали. Опыта вождения машин не имели. Никто из офицеров автомашины тоже не знал. И вот мне пришлось купить литературу по автомобилям ЗИЛ-130 и самому изучать автодело и параллельно учить своих шоферов. Для меня это даже было труднее, чем осваивать электронную технику. Кроме того, наши шофера по совместительству, как номера расчета при боевой работе, управляли передвижными электростанциями. В этой работе мне хорошо помогал лейтенант Чижов Толя.
Как я сказал, в балке у нас был оборудован тир. Я стрелял там ежедневно из малокалиберного пистолета Марголина и добился высоких результатов. Наша часть не имела своего оборудованного тира. Поэтому мне ничего не стоило, чтобы нам давали сверх всяких норм боеприпасы для тренировки в стрельбе из автоматов. Солдаты и все наши офицеры стреляли из АК еженедельно по 10-15 патронов. По существу на нас списывали все патроны, положенные для всего дивизиона.
Кроме того, я, под маркой того, что мы находимся в открытой степи и должны были себя охранять, обратился к начальнику штаба бригады, с просьбой увеличить нам норму боеприпасов для тренировки.
Но вернемся к тем временам. Мы, офицеры БРК, имели в качестве личного оружия пистолет Стечкина. Он имел магазин на 20 патронов, деревянную кобуру, которую можно было использовать при стрельбе как приклад, и подсумок с пятью снаряженными магазинами. Стрельба могла вестись как одиночными выстрелами, так и очередями. Хороший пистолет, но тяжелее пистолета Макарова почти в два раза. Мы постоянно тренировались и с этим пистолетом.
Первое посещение командиром бригады нашей “точки” произошло в июле, когда столбик термометра днем в тени показывал 35-40 градусов. Мы к этому времени уже хорошо обжились и наладили свой быт. Бригада в те времена, по сложившимся в сухопутных войсках правилам, летом выезжала на природу в лагеря. Личный состав размещался в палаточном городке, а сложнейшая ракетная техника хранилась под брезентом на открытом воздухе. Капитальным строением в лагерях были только здания барачного типа, в которых располагались офицерская и солдатская столовые и штаб. Жара 30-40 градусов. В столовой полно мух. Перед входом в столовые (и даже в офицерскую) стояли бочки с раствором хлорной извести. Каждый входящий в столовую опускал обе руки в бочки и так, не вытирая, высушивал их на воздухе. От брызг хлорки гимнастерки были в белых пятнах. Но даже при таких колониальных дикарских методах, каждый третий офицер и солдат болели дизентерией и находились в выделенном подразделении – изоляторе. Этим «подразделением дристунов» (их звали «зенитчиками») командовал подполковник медицинской службы Кац М. И. – «комдрист» - командир дивизиона ракетчиков-дристунов.
Основной причиной массового заболевания дизентерией официально была признана питьевая вода. Вода насосами подавалась из Ахтубы, притока Волги. Она очищалась, хлорировалась, но затем уже в водопроводе в ней появлялись в изобилии дизентерийные палочки. Этими фактами занимались спецслужбы, но решить в ту пору проблему им так и не удалось.
С нашей позиции были видны только верхушки крыш столовой лагеря. Расстояние, наверное, километров 6-8. У нас в бак периодически заливали воду из машины-водовозки. В баке, как я уже описывал ранее для обеззараживания воды были подвешены серебряные пластины (извлеченные из ракетных серебряно-цинковых аккумуляторов). Поэтому за все время жизни в Кап Яре у нас не было ни одного случая заболевания дизентерией. Соблюдали личную гигиену. Мух не было. Мы их регулярно травили аэрозольными «бомбочками». Достать их было очень трудно, но за спирт элементарно.
Повар у нас был доморощенный, хохол Храмов. Они с Качковским были друзьями и помогали друг другу. Готовил пищу старательно, но без особой выдумки. Но при нем на кухне появилась мясорубка, различные сковородки и противни. Приволокли даже электродуховой шкаф, но он был очень громоздкий и потреблял много электроэнергии, поэтому использовали его редко.
Солдаты получали продукты на складе, а офицеры вносили за кормежку наличными. На эти деньги в колхозе приобретали дополнительно продукты, овощи, помидоры, арбузы и т. п. Раз купили на бахче целую машину арбузов за 25 рублей. Арбузы хранили в глубоком колодце, в котором даже в жару было прохладно. Часть арбузов засаливали в бочках.
Для охраны позиции в ночное время от отбоя (22 час.) до подъема (7 час.) назначался караул из двух человек. Смена проходила в 3 часа ночи. Охране очень помогали собаки, которые пришли однажды к нам и всегда нас сопровождали. Это были крепкие здоровые псы, которых использовали казахи, для охраны отар овец. Они слышали чужого более чем за километр. При приближении чужих на 150-200 метров они всей сворой выбегали навстречу посетителю и были настроены весьма агрессивно.
Посещение «точки» командиром бригады
Однажды, после боевой ночной работы, все офицеры и я (кроме одного, лейтенанта Кривошея, который находился на “Контрольном пункте”) уехали домой отдыхать.
Я разрешал солдатам делать подъем позже, в 9 утра.
Рано утром, около 8 часов, часовой увидел, что к нам по степи в тучах пыли приближается легковая машина. Он забежал в землянку и разбудил Качковского, тот устроил авральный подъем и приборку. Тем временем, на противоположный от нас берег оврага подъехала “Волга” командира бригады. Шофер не знал, где можно переехать овраг и машина остановилась напротив нашей позиции. Тут же ее окружила стая злобных псов, и не позволила выйти из машины. Часовой подбежал к машине и отогнал собак. Доложил командиру и проводил его в землянку.
Когда полковник Гарбуз подошел к землянке, оттуда выбежал сержант и доложил, что он проводит, политинформацию с личным составом. Вечером была боевая работа, поэтому офицеры уехали отдыхать в городок. Командир спустился в землянку и увидел заправленные по всем правилам кровати и сидящих за столами солдат чистых и причесанных. На стене висела карта мира с нанесенными на неё американскими военными базами. На тумбочке стоял радиоприемник.
Тем временем дежурный офицер (Боря Кривошеев) на машине приехал с контрольного пункта и доложил по всем правилам. В результате, я и все наши офицеры, и солдаты получили благодарности “за выполненную боевую работу”. Качовский и Храмов поехали в краткосрочный отпуск домой. (Что касается боевой работы, то мы проводили пуски почти каждую неделю, а то и чаще, но наше дивизионное начальство, считало, что мы делаем не свою работу, поскольку по работе мы подчинялись командованию полигона).
Потом на многих совещаниях полковник Гарбуз наше отделение приводил в качестве отличного подразделения. Борю Белоусова тоже поощрили, отпустив его вскоре на повышение в Ростовское Высшее Училище старшим офицером курса. А я тогда упустил возможность, перевода в военную приемку или в НИИ. Надо было придти к Гарбузу на прием и попросить о переводе. Возможно, это был шанс. Но я проявил ненужную скромность.
Полигонные будни и некоторые случаи
Жизнь на полигоне шла своим чередом. Служить, работать было интересно! Привозили на испытания новые опытные образцы ракет. Мое отделение БРК постоянно находилось в степи, мы были прикомандированы к полигону, а в своей родной части появлялись только в дни получки денежного содержания. Кроме того, мы узнали, что по приказу начальника гарнизона мы находимся на точке в командировке, и поэтому нам положены “степные” 1 рубль и 30 коп в сутки. Наши предшественники этих денег не получали - их просто обманывали финансисты для собственной экономии! Пустячок, а приятно!
Я на площади перед Домом Офицеров .
За мной типовые ДОСы, окруженные газонами
и шпалерами кустарников из специальных пород,
выдерживающих сильную засуху.
Капустин-Ярский полигон имел хороший, благоустроенный, озелененный военный городок. Дома в городке были двухэтажные, типовые, так называемые ДОСы (Дома Офицерского Состава). В Городке был построен приличный Дом офицеров. Вокруг Дома офицеров был разбит парк, деревья искусственно орошались и поэтому хорошо росли. В парке была построена хорошая танцплощадка, на которой летом играл оркестр, и регулярно проходили танцевальные вечера. Зимой танцы проходили в фойе.
Для молодых офицеров это было одно из основных развлечений. На танцы приходили девушки из городка и из села, которые работали в гарнизоне. На танцплощадке играл духовой оркестр, а, когда музыканты отдыхали, то радиола (потом мой магнитофон). В ГДО всегда демонстрировались новые фильмы, которые только-только выходили на экраны Москвы.
Снабжение продуктами также было московское, что в условиях царящего в стране всеобщего дефицита снабжения было немаловажным обстоятельством.
Была построена столовая, готовился к открытию современный универмаг, ударными темпами строили новые ДОСы.
Начальником гарнизона был генерал Вознюк. Он был с самого основания ракетного полигона. Мужик он был очень крутой и требовательный. В общении с подчиненными он редко употреблял бранные и грубые слова, на людях он был подчеркнуто вежлив. Я потому подробно описываю его поведение, что убедился в этом сам, когда был в комиссии по рекогносцировке Тюратамского полигона, и некоторое время был его порученцем по техническим вопросам.
Ягунов Е. и Денисов В. у столовой №6.
Был дружен с Сергеем Павловичем Королевым (СП). У СП в городке был персональный финский домик, но, как говорили его подчиненные, он там обычно не останавливался. При приезде СП на полигон он жил со всеми «промышленниками» в гостинице 2-ой площадки.
Ракетные части в ту пору носили название Ракетных частей Резерва Верховного Главнокомандующего. Наши испытательные части занимали большую часть полигона.
Ракетная трасса была направлена в сторону Аральского моря. Был выделен и освобожден от всех поселков, деревень и поселений коридор шириной более 100 км. Основное направление стрельбы на северную часть Аральского моря. Длина коридора по мере совершенствования ракет постоянно возрастала. Вначале это было 350 км, затем 700 км, потом 1300 км и так до 4500 км. Ширина коридора составляла от 100 до 300 км.
Кроме наших частей, была небольшая испытательная площадка (7-я) для ракет сухопутных войск. Там испытывались крылатые ракеты малой дальности, системы залпового огня «катюши», ПТУРС (противотанковые управляемые реактивные снаряды), ракеты воздух-воздух и другие небольшие ракеты.
Третий, северный участок полигона, занимали испытательные части ракет ПВО. У них был свой начальник и свое командование.
У нашего полигона основные испытательные службы располагались на 2-ой площадке. Там находились монтажные и испытательные корпуса, и там же размещались научные отделы полигона. На 2-й площадке был хороший гостиничный комплекс для размещения командированных работников промышленности. От военного жилого городка (10-я площадка) до 2-ой (6-7 км.) площадки ходил мотовоз с 4-5 пассажирскими вагонами. Утром он отвозил служащих и офицеров на работу, а вечером привозил обратно.
Площадки со стартовыми устройствами располагались в глубине степи на расстоянии нескольких десятков километров. Туда выезжали по мере необходимости на «автобусах» - ЗИЛах с «салоном» из фанерной будки
Площадки полигона ПВО располагались в северной части. Аналогом нашей 2-ой (испытательной) у них была 30-я площадка. С ней и городком было только автобусное сообщение.
Полигон имел свой аэродром «Конституция», который мог принимать только двухмоторные самолеты ЛИ-2, ИЛ-12 и ИЛ-14. Взлетная полоса вначале была грунтовая. И он не был оборудован специальными средствами посадки в условиях плохой видимости. Строилась посадочная полоса для больших самолетов ИЛ-18.
Все объекты полигона (которые мы называли для краткости площадками) были соединены хорошими (но узкими в первое время освоения полигона) бетонными дорогами. Степь была освобождена от всех населенных пунктов. Однако в отдельных, безопасных районах чабанам по особому разрешению разрешали пасти овец и были сохранены некоторые бахчевые поля.
Достопримечательностью пути на 2-ю площадку был “Шарик” - мощный завод, вырабатывающий жидкий кислород. Так как в ту пору этот экологически чистый окислитель для ракетных двигателей первых наших ракет был основным. Для хранения жидкого кислорода завод имел шаровой резервуар, емкостью. наверное не менее 100 тонн. Внешняя поверхность резервуара для уменьшения испаряемости кислорода была покрыта полированными блестящими листами алюминия и ее блеск был виден за десяток километров.
Наша новая позиции БРК находилась в 2-х км от 2-ой площадки. Благодаря такому удобному расположению мы имели постоянную возможность наблюдать испытания ракет ПВО, крылатых ракет и ракет малой дальности. На 2-ой площадке был клуб и наши солдаты могли смотреть кинофильмы.
Испытания ракет ПВО
Особо запомнилось три случая испытаний ракет ПВО. Я сам был их свидетелем.
Первый случай был связан с испытаниями, когда на предельной высоте (10-12км) сбивали самолеты-мишени ТУ- 4. Это были 4-х моторные летающие крепости весом не менее 30 тонн. Они брали бомбовую нагрузку 10-12 тонн. ТУ-4 были аналогом американского бомбардировщика Б-29. К тому времени эти самолеты ТУ-4 уже устарели, появились реактивные самолеты ТУ-16, но на вооружении ТУ-4 еще стояли, как носители тяжелых ядерных бомб.
Из истории появления этого самолета.
После вынужденной посадки американской летающей крепости Б-29 на нашей территории на Дальнем Востоке, самолет перегнали в конструкторское бюро Туполева. А летчиков вернули в США.
Сталин приказал, чтобы через полгода такой же самолет был у нас. И чтобы это была полная копия Б-29 без всяких “улучшений”.
По 14 часов в сутки работали сотрудники и рабочие всех 900 предприятий и НИИ, подгоняемые «отцом народов». В самолете было 105 тысяч деталей и над каждой из них трудились бригада технологов.
11 ноября 1946 года одна из немецких газет сообщила, что в СССР начато производство стратегических бомбардировщиков. В США в это сообщение никто из военных не поверил. Всего у нас было выпущено 850 бомбардировщиков ТУ-4. Именно с ТУ-4 18 октября 1951 года в Казахстане была сброшена первая советская атомная бомба. Реализация проекта ТУ-4 потребовала коренного переоснащения всей советской промышленности. Самолет нуждался в новых маслах, которые бы не замерзали на большой высоте. Новых компактных, надежных и мощных электрогенераторах. Не было мощных генераторов-магнетронов для работы в сантиметровом диапазоне волн для самолетных радиолокаторов. Не было мощного стрелково-пушечного вооружения автоматически управляемого и наводимого дистанционно с пульта управления оружием. Не было современной высокоточной и надежной навигационной системы. Радиоэлектронной промышленности надо было разработать и организовать крупносерийное производство новых радиоламп и радиодеталей. Для производства малогабаритных танталовых конденсаторов требовалось разыскать месторождения тантала и организовать его производство. Металлургическая промышленность не выпускала сложные по конфигурации дюралевые конструктивные профили (подобно современным профилям для гардин). И этот список того, что надо было промышленности освоить для выпуска новых межконтинентальных бомбардировщиков ТУ-4, можно многократно дополнить. И ТУ-4 выпушен был в срок, определенный Сталиным.
Когда я учился в ЛИАПе на 3-4 курсах, то в специальной библиотеке конструкторская документация на Б-29 была под грифом “для служебного пользования”, а документация на ТУ-4 была с грифом “секретно”, хотя практической разницы между ними не было. Я, подробно сравнивая конструкцию крыльев того и другого, обнаружил, что сложные дюралевые профили отличаются. Очень сложные профили были заменены двумя или тремя более простыми клепаными профилями. Видимо наши технологи не смогли тогда освоить их выдавливанием. Примером подобных профилей являются “палки” для гардин.
У ТУ-4 был малонадежный мотор, который был очень форсированным и иногда из-за перегрева самовоспламенялся. Но после смерти «вождя», на ТУ поставили мотор более мощный и надежный конструкции Микулина.
Как проходило испытание. Летчики поднимали самолеты в воздух (обычно они взлетали с испытательного аэродрома “Владимировка”, в 30 км южнее нашего полигона), набирали предельную высоту, ложились на боевой курс и по сигналу с земли летчики включали автопилоты и катапультировались.
С земли по двум самолетам выпускали две ракеты земля-воздух. Самолеты автоматически выполняли противоракетный маневр, а ракеты их преследовали и (если очень повезет) попадали в них и сбивали.
В тот день с земли по двум самолетам было выпущено две ракеты земля-воздух. Самолеты по команде с земли провели противоракетный маневр, но обе ракеты попали в цель. Один самолет взорвался в воздухе, а у второго ракета попала в мотор. Самолет резко вошел в пике, но у самой земли (на высоте 100-150 метров) видимо сработала автоматика автопилота, самолет выровнялся и горящий пошел в сторону военного городка. Его поврежденный мотор бешено ревел на больших оборотах (видимо винт автоматически перешел на малый шаг). От самолета отваливались какие-то горящие части, но он летел! Даже мы были в ужасе, а вдруг он упадет на городок!
На подобный случай в небе дежурили два истребителя МИГ, чтобы добивать самолет. Но, по-видимому, резкое пике самолета, сбило наводящих и летчиков с толку, а когда они спохватились, было уже поздно - самолет был над Военным городком. Мы в теодолиты рассматривали эту картину. После городка было большое село Капустин Яр, а самолет снизился уже до высоты 30-50 метров. Пламя уже охватило весь самолет. За селом в 3-х км находилась железнодорожная станция, через которую шло все снабжение полигона. Там стояли составы с ракетным оборудованием и цистерны с горючим для ракет и с бензином.
Но за селом истребители успели добить “беднягу” ТУ-4 и он рухнул, не долетев примерно 0.5 км до станции. В небо взметнулся огромный столб пламени. Все обошлось! Но страху было много, и наверняка многие начальники не досчитались звезд на своих погонах! Трудно даже представить, что бы было, если бы такая махина, в баках которой оставалось еще много бензина, рухнула бы на военный городок, на станцию или даже на село.
Второй случай был для нас, посторонних зрителей курьезный. Я наблюдал со стороны с позиции БРК, а как потом оказалось, непосредственным участником этого «шоу» был мой друг еще с института Юра Лозовик (тоже лейтенант).
Они испытывали и принимали на вооружение новую ракетную систему ПВО, способную одновременно вести прицельную стрельбу по 6-8 самолетам. На испытания прибыл маршал Жуков, только накануне назначенный Министром обороны. В районе 6, 7 площадок в степи выстроили трибуны, как на стадионе. Их заполнили приглашенные. Мы пытались в бинокль и теодолит (у него больше увеличение) рассмотреть маршала Жукова (от нас трибуны были в 1,5 - 2-х километрах), но трибуны заслонили маршальский пункт.
В начале гостям продемонстрировали пуски ракет типа воздух-воздух, но не в воздухе, а на земле стреляя по крылу от самолета ТУ-4 поставленного вертикально. При этом двигатели на крыле работали, чтобы испытать тепловую головку самонаведения ракет. Нам это было видно очень хорошо. Пустили с интервалом 4-5 минут четыре ракеты. По-видимому, две первые ракеты были с тепловым, инфракрасным наведением. На стоящем вертикально крыле моторы запустили. Первая ракета попала прямо в выхлопную трубу работающего мотора. Двигатель остановился и загорелся. Сработала автоматическая система пожаротушения и сбила пламя. Вторая ракета попала в этот же, горячий еще мотор. Две другие ракеты попали в крыло. Они полностью раздолбали и крыло и двигатели.
На втором этапе Жукову решили показать возможности нового комплекса ПВО. В небе на большой высоте появились в распределенном строю 6 реактивных фронтовых бомбардировщиков ИЛ-28. Ниже я дам краткую историческую справку об этом очень удачном самолете. Начиная с 1955 года эти самолеты, выработавшие свой летный ресурс, широко использовались в качестве самолетов-мишеней. И вот по ним произвели залп 6-ю ракетами. Три ракеты попали точно в три самолета, а другие три ракеты взлетели и по баллистической кривой неуправляемые воткнулись в землю, А самолеты пришлось сбивать истребителям.
На пресловутой машине управления комплексом ракет был испытателем мой друг Юра.Лозовик. Но когда командир полка узнал, что ракетами перед самим Жуковым будет управлять какой-то безответственный лейтенант, призванный из гражданского ВУЗа, то посчитал это насмешкой над маршалом и заменил в машине управления инженер лейтенанта на майора, командира дивизиона. Майор хорошо командовал лейтенантами, но «академиев» не кончал и систему наведения (опытную) знал слабо. К тому же перед этим конструкторами системы были проведены доработки и сменены номера каналов управления, о чем он не знал.
Система прореагировала на все 6 целей правильно, включилось автоматическое сопровождение всех целей, но майор ей не поверил, а переключился на прежние номера каналов управления. И поэтому три ракеты оказались неуправляемы. Система предупредила об ошибке, но дурак - он и есть дурак! И этим он отличается от умного! Он заблокировал ошибку и провел пуск ракет.
Жуков был крут на расправу. Командира полка уволили в запас, а непосредственного виновника понизили в должности и послали защищать Камчатку. При этом вначале вину пытались свалить на Юру, а когда стало ясно, что он не виноват, то от Юры избавились - откомандировав его в Москву военпредом.
Но пока бумаги ходили, поехали мы с ним и его товарищем в Владимировку получать права на вождение мотоцикла. На права сдали и, когда возвращались обратно, Юра отстал. Впереди ехал его товарищ, он заметил впереди объезд, объехал и продолжал ехать прямо, Юра не заметил знака “Объезд”, увидел впереди красный огонек удаляющегося мотоцикла, решил догнать, дал полный газ и …загремел в овраг! Я ехал последним, заметил объезд, но второго красного огонька впереди не увидел. Затормозил, остановился и увидел, что следы мотоцикла идут в овраг. В овраге я обнаружил Юру, но он был без памяти. Вернулся товарищ, мы положили Юру поверх поперек на бензобак и так доставили его в госпиталь. У него оказались множественные переломы черепа (шлемов тогда не было). Поместили его в реанимационное отделение, где он пробыл без памяти около 2-х месяцев. За это время не выдержала потрясения его мать и скончалась от сердечного приступа. Отец тоже слег в больницу. Но Юрин крепкий молодой организм взял свое, и через 4 месяца доктора его восстановили. Он выписался из госпиталя, а еще через месяц поехал по назначению. Перед поездкой мы собрались обмыть это событие. Когда мы налили по стопке, и он стал пить, то я увидел, что, если левый глаз его смотрел на стопку, то правый был неподвижен и продолжал смотреть прямо. А я с тех пор закаялся гонять на мотоцикле и не поехал в ГАИ получать права. Я до этого постоянно носился на мотоцикле ИЖ-350, который был у моего соседа Коли-ветеринара. Тот после одного случая (упал и раскаленным глушителем прижал ногу и орал, пока тот не остыл) пересел со штатного мотоцикла на штатную кобылу. А мотоцикл предоставил в мое полное распоряжение. Свой мотоцикл я не стал покупать.
Третий случай - использование атомной боевой части на ракете ПВО.
