 |
|
 |
|
|
|
|
Наталья Семенова
Остаться в живых
© ЗАО «Редакция газеты «Звезда»™
При перепечатке ссылка на источник обязательна.
Наш адрес: ruzhany@narod.ru
|
|||
|
Опубликовано в газете "Звезда" (Пермь) 27 ноября 2008 года * * * См. также: Геннадий Селиванов. Дымилась, падая, ракета...
Материнская любовь помогла преодолеть фронтовику суровые испытания.
Свои проводы на войну Павел Сергеевич запомнил на всю жизнь. До мельчайших подробностей. – В июне 1941-го после окончания политпросветшколы я вернулся к маме, в родное село Кобяки в Куйбышевской области. Только приехал, началась война. Отца дома не было – он, как многие деревенские мужики, уехал на заработки в город. Все мужские работы по дому делал дедушка, поэтому на меня мама особенно рассчитывала. В семье уже в то время было шестеро детей, а я был старшим сыном в семье. Но мамины расчеты были бы правильными в другое время. А тут - война! Разве ж я мог отсиживаться дома? Надо сказать, что в армию в то время призывали в девятнадцать лет, и Павел мог бы ещё целый год прожить в деревне. А через год, как думали тогда очень многие, война бы закончилась. Сам он, впрочем, думал совсем по-другому, и практически в первые дни войны тайком написал заявление в райвоенкомат с просьбой отправить его воевать добровольцем. Но тайком не получилось. Заявление нашла старшая сестра и показала матери. Что тут было! Уговоры, слезы... Пришлось на время отступиться. Но – на неделю, не более. В июле, когда ему стукнуло восемнадцать, Павел написал второе заявление, и уж его-то ни минуты дома не хранил. В конверт и сразу на почту. А через несколько дней на его имя в дом уже и повестка пришла – тут уж, как говорится, никакие слёзы не помогут. На сборы Павлу дали меньше суток. Вечером посидели дома, поговорили, а утром – в дорогу. Дед по этому случаю попросил в колхозе лошадь с повозкой. Накосил луговой травы для подстилки на телегу, чтобы меньше трясло. Перекрестила сына матушка на прощанье – и в путь. – И вот едем, помню, мы по деревне, – вспоминает Павел Сергеевич. – Односельчане спрашивают деда: «Алексей Михайлович, куда путь держишь?» А дед на меня кивает и говорит: «Да вот барашка везу на убой...» Здесь я должен сделать весьма существенное отступление от темы. Дело в том, что Павел Сергеевич Паршин, полковник в отставке, с 1966-го по 1969 год был командиром 52-й ракетной дивизии, дислоцировавшейся до недавнего времени в Пермском крае. Эти страницы его биографии поначалу были более интересны редакции, чем его военные воспоминания. Как же! В июле 1967-го в дивизии случилось ЧП, которое во всех документах тех лет проходило под грифом «Совершенно секретно». В тот июльский день на одной из установок БРК (боевой ракетный комплекс) проводилась плановая проверка аппаратуры. Работы уже заканчивались, в шахте, на оголовке ракеты, оставался один человек. И вдруг... Завелся двигатель второй ступени ракеты, который потянул за собой первую. Ракета стала выходить из шахты! Возникла совершенно непредсказуемая и неуправляемая ситуация. Страшно подумать, что было бы, если б ракета ушла в небо... Этого, впрочем, не случилось. Нештатная ситуация разразилась взрывом на земле. Люди, слава богу, не пострадали - к моменту взрыва они были уже в укрытии. А вот две спецмашины, находившиеся на площадке, разнесло вдребезги. После ЧП в Пермской дивизии начался жесткий разбор полетов. Была создана специальная комиссия, в работе которой участвовал и сам генеральный конструктор Чаломей. Было много разных версий, однако меньше всего в случившемся винили конструкторские недоработки. Тем более, что сержант, который участвовал в заключительном этапе ревизии, признался, что по неосторожности перепутал гнезда соединений в управлении ракетой. Упрощенно говоря, одна вилка неожиданно подошла к «неродной» розетке.
Комиссия составила акт о неумышленной ошибке, сержант отделался легким испугом. А вот у командира дивизии возникли серьёзные неприятности. На военном совете министр обороны СССР Гречко объявил П.С. Паршину о его служебном несоответствии. Отставку, впрочем, не принял и позволил служить дальше. – Я пытался доказать, – вспоминает Павел Сергеевич, – что в ракетных войсках в принципе не должно быть «неумышленных ошибок» и каких-либо недосмотров. Конструкция должна быть надежно и полностью защищена от подобных случайностей. Но мои доводы принимали как оправдания... Через год, однако, на эти «оправдания» посмотрели иначе. В 1968 году подобная авария случилась в Красноярской дивизии ракетных войск. Командира Красноярской дивизии тоже предупредили тогда о «несоответствии», однако при этом занялись совершенствованием конструкторских решений. Сейчас, когда материалы тех лет рассекречены, мне захотелось узнать некоторые подробности, что называется, из первых уст. Павел Сергеевич достаточно подробно рассказал о том давнем происшествии, однако тему разговора решительно свернул, когда речь зашла о его возможных последствиях. Что было бы, если бы произошел взрыв ракеты с ядерным боезарядом? – Трудно говорить о том, чего не было, – жестко ответил мой собеседник. – Наверное, последствия такого взрыва можно было бы сравнивать с Хиросимой. Но зачем нам фантазировать на эту тему? Кабы да абы... Подобные фантазии – ни уму, ни сердцу. Давайте лучше поговорим о другом. – О чем же? – Вернёмся к Великой Отечественной войне. Почему, например, я вернулся с неё живым? Черный юмор деда про «барашка на убой» был очень близок к истине. Павел Сергеевич вспоминает: – После прибытия на призывной пункт меня в группе таких же парней отправили в Пензу, в артиллерийское училище. Август, сентябрь, октябрь – учеба. В конце учебы приезжала мама, с которой мне удалось повидаться не более двух часов. Встреча и расставание были грустными, мы не знали, что нас ожидает впереди... А впереди была настоящая «мясорубка» – бои за столицу. В первых числах ноября, когда немцы уже были под Москвой, из курсантов училища был сформирован отдельный артиллерийский дивизион. Все в нём были добровольцы. Когда комиссия по формированию дивизиона определяла, кому и кем служить, Павел попросился в разведчики. В комиссии переглянулись, как-то загадочно улыбнулись и... согласились. Тогда он еще до конца не осознавал, что артиллерийский разведчик – это самый первый кандидат на тот свет. Действующий, как правило, в одиночку, он должен был находиться в лучшем для него случае на нейтральной полосе, в худшем – в тылу противника. Чтобы наши снаряды не летели впустую, а били точно по целям, надо было видеть эти цели. У разведчика всегда были шансы погибнуть не только от вражеского огня, но и от артподготовки своих. Первое боевое крещение Павел получил в конце ноября в боях за деревню Красная Поляна – в 22 километрах от Москвы. – На подступах к деревне, помню, на полях стояли редкие скирды соломы, – вспоминает Павел Сергеевич. – А кругом – много-много снопов, занесенных снегом. Но это, как выяснилось, были не снопы, а трупы – наших и немецких солдат. Это было самое сильное впечатление от первых дней пребывания на фронте. Очень скоро, правда, Павел привык к таким картинам... Дни под Москвой сливались с ночами, бойцы забыли о сне и отдыхе, ведь враг бросал в бой всё новые резервы. Пока наконец не выдохся. А 5 декабря Красная Армия перешла в наступление. Батарея, в составе которой воевал разведчик Павел Паршин, успешно поддерживала наступление пехоты, уничтожая разведанные боевые точки немцев. – Честно говоря, я не верил, что останусь живым, – в голосе бывшего фронтовика до сих пор чувствуется удивление. - Особенно там, под Москвой. Всё вокруг было разрушено, разбито. В сожженных населенных пунктах стояли виселицы с нашими людьми, у каждого на груди – таблички: «партизан», «партизанка», «коммунист» или» комсомолец». Однажды, проходя очередную сожженную деревушку, я позавидовал убитым. Мела поземка, лицо секло сухим снегом, мы шли сгорбленные, вымотанные до бесчувствия. И вот тогда я подумал: хорошо мертвым, они уже не испытывают страданий, им все равно, что происходит вокруг. Мне в тот момент не хотелось жить! Но тут я вспомнил родительский дом, свою маму, её печальные глаза... Павел Сергеевич замолк. А я, чтобы разрядить неловкую паузу, неожиданно для самого себя сказал: – Я знаю, какая у вас любимая песня. «В землянке», верно? – Да, именно она! - оживился мой собеседник. – А потому, что в ней поётся обо мне и от меня. Я эту песню знаю, как «Отче наш». С ней я всю войну прошел. – Часто доводилось петь? – Да всегда! И перед боем, и после. И в горе, и в радости, как говорится. «Про тебя мне шептали кусты в белоснежных полях под Москвой. Я хочу, чтоб услышала ты, как тоскует мой голос живой», – с этими словами я мысленно обращался к маме сотни раз. Собственно, я потому и выжил, что хотел снова увидеть её. Павел Сергеевич – человек не сентиментальный. Прошел, что называется, огонь и воду, знает, почем фунт лиха. Войну он начал курсантом, а закончил капитаном. Как воевал – об этом говорят его награды. Два ордена Отечественной войны, два ордена Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги», две чехословацкие медали «За храбрость». А получены они были, эти награды, за битвы под Москвой, на Курской дуге, за освобождение Украины, Венгрии, Чехословакии. Наш герой был ранен, голодовал, недосыпал, замерзал на снегу и изнывал от жары, вытаскивал из непролазной весенней и осенней грязи пушки. А сколько перекопал твердой, как камень, земли, сколько прошагал, прополз под огнем, сколько водных преград форсировал – разве сосчитаешь? На войне смерть не раз заглядывала ему в глаза. Да и после войны жизнь мёдом не казалась. Тяжелая военная служба научила его говорить только по существу, сухо, воздерживаясь от высоких слов. А вот стал он вспоминать о матери, и дрогнул голос. Потеплел, и совсем другие нотки в нем зазвучали. И слова нужные нашлись. – Сколько себя помню, всегда видел маму работающей. То в огороде, то у печи дома. А еще мне навсегда запомнились осенние и зимние вечера, когда мама шила. Керосина у нас не было, и она шила при лучине. Вот эту лучину я, как правило, и держал в руках, пока не засыпал. Бедная моя мама, она работала все дни напролет, чтобы заработать нам еду. На войне эти воспоминания обострились особенно, потому что дороже человека, чем мама, у меня не было. И её негасимую любовь, как в песне поётся, я ощущал всегда. Встретиться с матерью Павлу довелось лишь спустя полтора года после Победы. В отпуск его отпустили в декабре 1946 года, и явился он в родительский дом неожиданно - как снег на голову, без предварительного письма и телеграммы. От узловой станции 25 километров проехал в кузове попутной полуторки, но мороза не замечал, домой залетел, как на крыльях. – Открываю двери в горницу, а навстречу мама идёт. Увидела меня, охнула, и у нее ноги подкосились. Села на лавку, плачет. Я рядом сел, обнял её и тоже плачу. В общем, отплакался я с ней за всю войну. Потом уже, когда всей семьей за стол сели, мама сказала: «Ты выжил, сынок, потому что я каждый день за тебя молилась. И Бог меня услышал». – Павел Сергеевич, а вам когда-нибудь было стыдно перед матерью? – Было и не раз. Помню, после окончания четырех классов школы в родной деревне один год я учился в районном центре, в Голицино, в 18 километрах от дома. В субботу приходил домой, а в воскресенье – снова в школу. На плечах у меня торба-сумочка из льняного полотна, а в ней картошка и небольшой каравайчик хлеба с примесью картофеля и лебеды. Все это я должен был растянуть до следующей субботы. Но этого никогда не получалось – в пятницу продукты заканчивались. После занятий я бежал домой, шатаясь от голода. Расстояние в три телефонных столба - бегом, один прогон – ускоренным шагом, потом снова бегом. Такая «учеба» становилась невыносимой. Но отказаться от школы перед мамой у меня не хватало совести, ведь те продукты, которые мне собирала матушка – это были последние крохи из дома.
И тогда в мальчишечью голову пришла «спасительная» мысль: надо просто заболеть. Но как? И он придумал. В субботу, по возвращении из школы, тайком брал топор, спускался к роднику, делал прорубь и сидел в холоднющей воде, пока мог терпеть. Такой «подвиг» Пашка совершал дважды. После «купаний» одевался, бежал домой, залазил к деду на печку. Думал – всё, завтра не встанет. Но утром в воскресенье просыпался – как ничего и не было, и снова собирался в школу. Парнишку, конечно же, оба раза спасала дедушкина печка. Через год, слава богу, Пашу перевели в другую школу, в соседнюю деревню. Он добегал до неё за час, и проблема утомительных переходов отпала сама собой. Да и голод стал донимать меньше. Утром мать всегда выставляла ему стакан молока и картофельную лепешку, до ужина этого хватало. Спустя много лет, уже после войны, Павел Сергеевич повинился перед матушкой за свои купания в проруби. По его убеждению, виноват он тогда был, проявил малодушие. – Но по большому счету, – сказал мне на прощание Павел Сергеевич, – все, что я делал в жизни хорошего – я делал ради мамы. Воевал, служил и жил. Жаль только, жизнь у нас быстро кончается... ПОСЛЕСЛОВИЕ На разговор в редакцию Павел Сергеевич пришел, прихватив с собой фотографию. Да, эту самую, которую вы сейчас рассматриваете. Снимок был сделан в Перми, в июле 1967 года. Ульяна Степановна приехала к сыну погостить после его назначения командиром ракетной дивизии. – Почему ваша мама на фотографии такая грустная? – спросил я. – Так у неё вся жизнь была такой. Грустной. А к тому времени отец умер, младший сын трагически погиб. Радоваться-то особо было нечему. Я предлагал ей много раз переехать жить ко мне, но мама всегда отказывалась: «Где родилась – там и умирать буду». И никто её уговорить на переезд не смог. – В то время ЧП в вашей дивизии еще не произошло? – Нет. Но если бы даже это произошло, мама бы об этом точно не узнала. О своих проблемах я никогда ей не рассказывал. Впрочем, и об успехах Павел Сергеевич особо не распространялся. Но, между прочим, в 1969 году, когда БРК Чаломея «довели до ума», главнокомандующий ракетными войсками маршал Советского Союза Н. И. Крылов с офицерами штаба РВ провели проверку готовности Пермской дивизии. В ходе проверки был проведен учебно-боевой пуск ракеты по полигону на Камчатке. Пуск был оценен на «отлично», цель была поражена с максимальной точностью. Все одиннадцать полков получили положительные оценки, дивизия была признана готовой к выполнению боевых задач. Павел Сергеевич после известных потрясений и переживаний мог бы чувствовать себя победителем. Но, проведя успешные учения, он неожиданно подал в отставку. Никому ничего объяснять и доказывать он больше не стал. И это тоже был достойный поступок достойного сына своей матери.
Наталья Семенова |
