 |
|
 |
|
|
|
|
В ШТОЛЬНЯХ
При перепечатке ссылка на источник обязательна.
Наш адрес: ruzhany@narod.ru |
||
|
Опубликовано в
газете "Спутник" (г. Юбилейный) Борис Николаевич КАНТЕМИРОВ – человек бывалый, ветеран подразделений особого риска. Сегодня он – кандидат технических наук, руководитель проблемной группы «История отечественной техники» ИИЕТ РАН, один из организаторов Российской академии космонавтики им. К.Э. Циолковского и её вице-президент. Солидный учёный, виднейший историк космонавтики, автор многих исследований. А в пятидесятые и шестидесятые годы, полные великих надежд, энтузиазма и оптимизма, это был молодой офицер, наследник многих поколений кубанских казаков, переживший в детстве Сталинградский ад, готов был пройти любые огни, воды и медные трубы. И проходил…
– Борис Николаевич, известно, что в бытность научным сотрудником НИИ-4 Минобороны СССР вам довелось в 1962 – 1966 годах участвовать в испытаниях бортовой аппаратуры ракет под воздействием ядерного взрыва… – Точнее, мне довелось участвовать в работах, связанных с испытаниями бортовой аппаратуры системы радиоуправления ракет в условиях воздействия проникающей радиации ядерных взрывов. Кратко расскажу о событиях, происходивших в 1965 – 1966 годах. Перед нами была поставлена задача начать подготовку к испытаниям системы радиоуправления боевой ракеты Р-9 в условиях подземного ядерного взрыва на Семипалатинском полигоне. Мы – это инженер-капитан А.А. Лукьянец, научный сотрудник Ф.В. Щетинкин и я, инженер-капитан Б.Н. Кантемиров. После предварительных оценок, ознакомления с условиями предстоящего эксперимента и консультаций с сотрудниками предприятий Минобороны, уже имевшими опыт подобной работы, мы решили: поставить на испытания весь бортовой комплекс аппаратуры системы радиоуправления изделия, причём в рабочем состоянии, то есть при моделировании условий работы аппаратуры в полёте. – До вас кто-то проводил подобные испытания? – Осмелюсь утверждать, что такой эксперимент мы ставили впервые в мире. Главный конструктор системы радиоуправления изделия М.И. Борисенко (НИИ-885) выдал нам комплект аппаратуры для испытаний и прикомандировал специалиста. Для нашего эксперимента была выделена штольня, в которой ранее уже проводилась работа, поэтому вырубили специальный штрек, где должен устанавливаться заряд и контейнер с аппаратурой. Расстояние от контейнера до входа в штольню было более 200 м. На такое расстояние мы не могли ни подать питания приборам, ни записать сигналы телеметрии, если источники питания и шлейфовые осциллографы расположить у входа. Поэтому в штреке, на противоположных его сторонах, были вырублены два небольших бокса на удалении примерно 20 м от контейнера. В одном из них разместили аккумуляторные батареи, а в другом – шлейфовые осциллографы. Весной 1965 года в Институте мы собрали испытательный комплекс и провели его испытания в целом. Пришло время отправлять комплекс на полигон. Однако, поскольку бортовые приборы находились у нас уже около года, необходимо было провести их контрольные испытания военной приёмкой. Организовывал эти работы военпред Евгений Яковлевич Джугашвили – симпатичный старший лейтенант в форме лётчика. – То есть внук Сталина? – Я сразу догадался, что имел дело с внуком Генералиссимуса. Тем более что на его столе под стеклом был портрет И.В. Сталина… Проверка приборов была благополучно завершена. Наконец, 31 мая 1965 года вся аппаратура была отправлена по железной дороге, а 5 июня наша команда вылетела в Семипалатинск. В команду входили Ф.В. Щетинкин, А.А. Лукьянец и я, а также А.П. Орлов, А.П. Грибков, М.А. Радзин и В.А. Духанов. Улетали мы на месяц, а в общей сложности на полигоне пробыли 86 суток, до 3 сентября 1965 года. В Семипалатинске мы посетили музей Ф.М. Достоевского, погуляли в парке, отведали блюд казахской кухни, а вечером сели на экзотический поезд (паровоз и четыре допотопных вагона). Утром прибыли к платформе города «Берег», который сейчас носит гордое имя «Курчатов». Через несколько дней ящики с аппаратурой прибыли и были направлены на площадку Д-1, а следом отправились и мы. По пути заехали на место взрыва первой отечественной атомной бомбы и, не думая о последствиях, походили по оплавленной почве эпицентра взрыва... – Какие остались путевые впечатления? – Автобус долго катил по наезженной грунтовой дороге бескрайней казахстанской степи с плешинами солончаков. Вскоре стали появляться холмы со скальными грядами. Мы въезжали в горный массив Дегелен, представляющий собой горные хребты, расходящиеся радиально от горных узлов. Здесь, в горизонтальных скальных выработках, и производились подземные ядерные взрывы. Обогнув горы, мы въехали в долину, образованную двумя ущельями. Здесь построен горняцкий городок Д-1, состоящий из сборно-щитовых бараков. В таких же бараках располагаются приезжающие испытатели. В общежитии нам выделили комнату под лабораторию. Здесь вся аппаратура была собрана в экспериментальный комплекс. Началась подготовительная работа. Когда комплекс в лабораторных условиях стал работать стабильно, пошёл уже июль. В это время готовилась к испытаниям штольня А-1, в которой работы уже проводились. Последний взрыв в ней был «грязный», т.е. с прорывом радиоактивных газов в атмосферу. Но тогда мы об этом ничего не знали. Для нашей работы в штольне был специально сделан штрек, штольня теперь имела индекс А1Ш. Этот шифр врезался в память на всю жизнь… Нам организовали производственную экскурсию в штольню, познакомили с местом будущей работы. Приковывал взгляд портал штольни, в глубину уходил длинный тоннель, слабо освещённый рядом электрических лампочек. Натужно ревели вентиляторы. Вошли в штольню. Там была температура около + 10оС. Проходя вместе со всеми по штольне, а затем и по штреку, я не мог избавиться от ощущения какой-то незащищённости перед мощью стихии. Размеры тоннелей (примерно 2,5х2,5 м) и помещений, их неотделанные стены и потолки порождали чувство тревоги: вдруг в какой-то момент отколется глыба гранита и раздавит нас, как насекомых. Было довольно сыро, со стен и потолка капала вода… Закончилась экскурсия, мы вышли из штольни и с облегчением вздохнули. Наконец, пришло время, когда нам объявили, что на следующий день мы должны устанавливать контейнер и крепить на нём испытываемые приборы. – Вы же наверняка основательно подготовились, отрепетировали эту процедуру… – Конечно, в лабораторных условиях мы её проделывали не раз, но не знали, что в Б.Н. Кантемиров реальных условиях всё будет много сложней. В створе канала вывода излучений устанавливался наш контейнер – метровый куб из металлических уголков со специальными приспособлениями для крепления приборов и других испытуемых узлов. Через подведённую трубу должен был пройти импульс проникающей радиации ядерного взрыва и воздействовать на аппаратуру, укреплённую на контейнере. К контейнеру будут подведены кабели питания от аккумуляторной батареи, установленной в специальном боксе. От аппаратуры, укреплённой на контейнере, протянутся кабели телеметрии к шлейфовым осциллографам, установленным в другом боксе. На установку и отладку испытуемого комплекса нам отводилась примерно неделя. После получения команды был установлен контейнер. На следующий день – крепление на нём наших приборов. Нашей команде, занимающейся испытанием всего комплекса бортовых приборов, пришлось потрудиться больше других. Во-первых, каждый прибор весил более десятка килограммов, во-вторых – места крепления не всегда удачно расположены, приходилось принимать странные на взгляд нормального человека позы, в-третьих – крепить приборы надо было на совесть, добротно. Представитель разработчиков Ю.И. Глазачев, человек незаурядной физической силы, так усердно работал пассатижами, что они слегка погнулись. – Это серьёзно? Погнулись пассатижи?.. – Представьте себе! Я храню их как бесценную реликвию. Однако продолжу свой рассказ. Когда наша команда завершила своё дело, мы уселись у стенки штольни, сняли каски и с наслаждением закурили. На следующий день с утра мы довольно быстро осуществили все электрические соединения. Можно было попробовать включить весь комплекс. Нажимаем кнопку… Никакой реакции. Ещё раз – тот же эффект. Стоим в растерянности, смотрим друг на друга. Начинаем выдвигать гипотезы, одну нелепее другой. – В подобных случаях надо проверить контакты… – А то мы не знаем! Проверяем контакты, перепроверяем, снова включаем – тот же результат. Начинаем нервничать. И вот кому-то пришла в голову мысль: не является ли виной всему обильная сырость в боксе, где стояли аккумуляторы? Как и подобает учёным, решили проверить гипотезу. Раздобыли листы резины, подложили их под аккумуляторы, а некоторые из них просто обернули в резину. С замиранием сердца нажали кнопку пуска и… О, радость! Всё заработало. Такой результат дорогого стоит. Теперь мы знали, что наш комплекс будет работать и в штольне, хотя там сыро и течёт радоновый ручеёк. Расслабились, курим, молчим. И вдруг один из нас говорит: «Ребята, а что если сейчас шарахнет?» Повисла напряжённая тишина, но всего на мгновение. И голос: «Мы об этом не узнаем». После этого к теме «а вдруг шарахнет» не возвращались. А потом из испытателей была составлена «группа броска». Это те, кого первыми доставят от командного пункта после подрыва заряда и кто первыми войдут в штольню для спасения результатов эксперимента. В обязанности «группы броска» входило: после взрыва пройти по штольне и штреку до бокса с осциллографами, снять кассеты с плёнками и благополучно вернуться назад. В состав группы по нашему комплексу вошли Щетинкин, Лукьянец и я. Нам предстояло пройти теоретические занятия и практические тренировки по пользованию изолирующим противогазом ИП-46 с замкнутым циклом и полной изоляцией от окружающей среды. И вот наступил день 17 августа 1965 года. После завтрака мы оделись по-боевому. – То есть?.. – Всё тот же рабочий комбинезон и резиновые сапоги, которые мы каждый день мыли, всё та же каска. Но слева болтался противогаз ИП-46, который начнёт работать, когда мы после взрыва войдём в штольню. Справа висела сумка, в которую следует сложить кассеты. Вся наша команда села в грузовик. Не доезжая до штольни, свернули налево, а потом поднялись на пригорок, с которого хорошо была видна наша сопка. Это командный пункт. Прошли команды: «Готовность 10 минут», «Готовность 5 минут», «Одна минута!» За пять секунд до взрыва округлая макушка горы, покрытая горной растительностью и позеленевшими от времени камнями, засветилась огнями световых реперов, используемых для измерения скорости движения поверхности грунтов. Вдруг резкий удар по ногам – землю качнула сейсмическая волна. Невольно растопырил руки, пытаясь ухватиться за несуществующие перила. Одновременно вершина горы стала подниматься вверх, подбросив светящиеся реперы. Засветились разноцветные языки пламени, прорвавшиеся сквозь трещины гранита. Всё это вспыхнуло на мгновение и пропало в клубах пыли. С вершины горы поползли вниз грунт с растительностью, обломки скал, камни и щебень. По команде мы влетели в кузов автомобиля и помчались к цели. У входа в штольню спрыгнули на землю. Дальше – как на тренировках. Первыми вошли в шахту горноспасатели и дозиметрист. Спустя несколько минут пошли и мы. Идти было трудно – под ногами попадались глыбы гранита, отколовшиеся во время взрыва. Прошли старую штольню, это метров 150. Повернули в штрек, где стояла аппаратура. В голове никаких мыслей, кроме одной: скорее добраться до бокса, успеть снять кассеты с осциллографов, пока не прорвались радиоактивные газы и не засветили плёнки…Да и нам не хотелось подвергаться воздействию радиации. Скорее выбраться отсюда, где только что побывал дьявол. В распоряжении у нас на всё про всё было 10–15 минут. Вот мы уже в боксе. Натренированные руки работают автоматически. Не успели мы сделать и половины работы, как горноспасатели и дозиметрист знаками подают команду: пора возвращаться, из трубы прорвались радиоактивные газы. Руки работают ещё энергичнее. Все плёнки в сумке, можно возвращаться. Как одолел обратный путь – не помню. Яркое солнце ослепило. Сорвал маску противогаза и начал интенсивно дышать живым воздухом. Команда вся в сборе, садимся в кузов машины и айда отсюда. На площадке Д-1 специалисты забрали у нас плёнки и улетели вертолётом на «Берег». Мы успели их попросить, чтобы они после проявки сообщили нам по телефону номера плёнок и что на них записано. Теперь можно расслабиться, но не получается, все возбуждены до предела. Перебивая друг друга, мы вспоминаем те или иные эпизоды похода в штольню. Говорят все сумбурно, почти не слушая друг друга. Надо выговориться… Наконец, во второй половине дня по телефону сообщают результаты. Телефонист повторяет вслух то, что ему передают с того конца линии связи. Каждый с замиранием сердца ждёт, когда произнесут номер его осциллографа и скажут, как ведёт себя чёрная линия. Вот называют мой осциллограф и номера шлейфов, говорят: «Гармоничные затухающие колебания и т.д., все линии после нескольких разнохарактерных эволюций возвращаются к прежнему уровню». Это победа! Во-первых, все приборы отреагировали на воздействия проникающей радиации ядерного взрыва. Значит, эксперимент состоялся и не зря работали больше года. Во-вторых, все линии вернулись в исходное состояние – значит, приборы устойчивы к воздействию такого потока радиации. На следующий день мы попытались вновь войти в штольню, чтобы снять приборы с контейнера. Но, пройдя несколько десятков метров, вернулись из-за большого уровня радиации.
Теперь можно было уезжать на «Берег», что мы и сделали, покинув площадку Д-1. На «Берегу» мы отчитались за проделанную работу. Что касается эксперимента в 1966 году, он прошёл значительно проще. К подготовке его подключились разработчики аппаратуры, которые реализовали всю техническую часть эксперимента. Но меня на этот раз в команду спасателей не допустили врачи, заявив, что я «своё уже получил». – Невольно вспоминаются строки из стихотворения Вадима Шефнера «Орфей»: «И со счётчиком Гейгера в ад неземных радиаций / Сквозь леса из кристаллов он держит свой путь напролом». У вас был при себе счётчик Гейгера? – Да, оба раза при каждом походе в штольню нам выдавали дозиметр и получаемую дозу радиации фиксировали в специальных карточках. Но это был «слепой» дозиметр. Результаты нам не известны, они хранятся в архиве 12 ЦНИИ Минобороны. А в 1966 году я наблюдал взрыв с площадки Д-1 с расстояния 10–15 км. Минут за двадцать до взрыва, когда все, кто не участвовал в группе броска, вышли на улицу, к нам подбежали собаки, надеясь чем-нибудь поживиться. Вели они себя как обычно. Но вот минут за 5–7 до взрыва они начали беспокоиться, жаться к нашим ногам, поджимать хвосты. А потом вдруг все разом рванули из посёлка в степь. Дальнейшее происходило, как и в прошлый раз… Вечером, после доброй дозы «расслабляющего» и плотного ужина, начались воспоминания... Беседовал Н. ДОРОЖКИН
|
