 |
|
 |
|
|
|
|
|
Вернуться на главную страницу. Борис
Михайлович
Сорок
лет назад:
© г-та «Конструктор», 2000.
При перепечатке ссылка на данную страницу обязательна. Наш адрес: ruzhany@narod.ru |
|
|
Днепропетровск
КБ "Южное" Публикуется с небольшими сокращениями.
В последние годы, когда рухнула завеса секретности, а обет молчания утратил свою силу, в различных изданиях появилось много публикаций, зачастую некомпетентных авторов, с искажениями и домыслами (в меру своей фантазии) о том трагическом событии, которое произошло на полигоне Тюра-Там (будущем Байконуре) ровно сорок лет назад, 24 октября 1960 г. Сегодня, к счастью, еще живы свидетели катастрофы - и я один из них, - которые являются носителями правды и памятных травм. В пятидесятые годы военно-политическая обстановка в мире складывалась не в пользу Советского Союза. Обескровленная изнурительной войной страна, мобилизовав все свои силы, восстанавливала разрушенное народное хозяйство. Соединенные Штаты Америки, наоборот, стали наращивать и переоснащать свою армию. Чтобы не оказаться беззащитным перед растущей военной угрозой, Советское правительство постановлением от 17 декабря 1956 г. приняло решение о разработке и создании первой межконтинентальной баллистической ракеты на высококипящих компонентах топлива. По замыслу стратегов, она должна была остудить «горячие головы» в Пентагоне. Это была ракета Р-16 (8К64). Ее разработку поручили молодому коллективу ОКБ-586 (средний возраст сотрудников едва ли достигал 30 лет). Техническая документация на ракету была разработана в небывало короткий для этой техники срок. Практически одновременно с этим на заводе № 586 было организовано изготовление наиболее трудоемких и технологически сложных узлов и деталей, так называемых «командных». И вот в конце сентября 1960 г. на неприметный полустанок Тюра-Там, который затерялся среди обширных просторов песчаного Казахстана, прибыл состав с очень секретным грузом. Это была первая ракета 8К64, предназначенная для летно-конструкторских испытаний. Работа в монтажно-испытательном корпусе (МИК) при подготовке ракеты шла круглосуточно: днем - военные, ночью - гражданские. И без выходных. Трудились самоотверженно, напористо, зло и бескорыстно - тогда командировочные деньги были гораздо скромнее, чем сейчас. Наша площадка на полигоне только обустраивалась, вокруг шли строительные работы. Бытовые условия были далеко не царские. Горячей воды и отопления не было, так как котельная только строилась, и маршал Неделин прямо на стройплощадке проводил ежедневные оперативки, торопя строительство котельной. Холодной воды тоже не было, а то, что изредка сочилось из крана, наполовину было с илом и песком. Песок находился везде: в обуви, в постели, хрустел на зубах. Но эти бытовые неудобства никак не сказывались на темпе работы, она шла споро. Ракета подвергалась доработкам, в том числе и серьезным: к примеру, нанесение дополнительного теплозащитного покрытия на наружную поверхность межступенного переходника. В условиях МИКа эта работа практически невыполнима, но благодаря стараниям сотрудников нынешнего комплекса 9 она была выполнена успешно. По системам работами руководили опытные специалисты: Берлин - по конструкции ракеты, Коноплев, Концевой - системе управления, Фирсов - маршевым двигателям, Бахрушин - тормозным твердотопливным двигателям, Парняков - системе прицеливания. Общее техническое руководство осуществлял Главный конструктор ОКБ-586 Михаил Кузьмич Янгель. Контроль со стороны Государственного комитета по оборонной технике осуществлял Лев Архипович Гришин, от Министерства обороны СССР - председатель Государственной комиссии маршал артиллерии Митрофан Иванович Неделин, которого в свою очередь ежедневно контролировал по телефону из Москвы лично Никита Сергеевич Хрущев. Утром 21 октября в обстановке скромной торжественности подготовленная ракета 8К64 отправилась в свой последний путь... На стартовой площадке предпусковые операции проходили далеко не гладко. Отказы следовали один за другим: при подаче штатной команды не сработали топливные разделительные мембраны, после их принудительного подрыва (операция нештатная, сложная и опасная) в соединении трубопроводов появилась течь окислителя, а через уплотнение в двигателе первой ступени стало протекать горючее. Потом на ракете не могли разыскать съемный узел, который, как оказалось в результате долгого разбирательства, ранее был просто аннулирован... И так далее, а время шло... Задержки объявлялись несколько раз. Пуск ракеты отодвигался на неопределенное время. Первоначально назначенный на 23 октября пуск ракеты не состоялся из-за сбоев аппаратуры основной системы программных импульсов. При этом оказалось, что произошел прорыв пиромембран, отделяющих баки ракеты от турбонасосных агрегатов двигательных установок, и открытие отсечного клапана пускового бачка двигателя. Наступивший день 24 октября не предвещал ничего плохого: ярко светило солнце, было безветренно, но по-осеннему прохладно. С пуском ракеты очень торопились, так как в заправленном состоянии она могла стоять на старте не более 30 часов. Общая нервозность чувствовалась в тоне отдаваемых распоряжений, в заметной суетливости, в суровом молчании Михаила Кузьмича. Мы, уставшие и не очень сытые, ждали пуска как венца нашей работы. Заправленная ракета стояла на пусковом столе. Возле нее и на ней работали, проводя заключительные операции, офицеры, солдаты и представители промышленности. Маршал М.И.Неделин тоже находился на стартовой площадке, вблизи заправленной ракеты, в окружении военных и гражданских. О технике безопасности, наверное, знали все, но грозящей опасности никто не ощущал. Во-первых, не было прецедентов. Во-вторых, и это, пожалуй, главное - работали, не задумываясь об этом. Работа спорилась: неисправности в системах устраняли, дело шло к скорому пуску. Тех, кто не принимал участие в проведении заключительных операций, вывезли далеко в степь. Но, к сожалению, не все, кому предписывалось покинуть стартовую площадку, сделали это. Конечно, очень хотелось (по-человечески и профессионально нам понятно) видеть последние приготовления и старт первой ракеты с близкого расстояния. И многие за это поплатились. За прошедшее с той поры время я никогда не пытался анализировать случившееся, собирать дополнительные факты, сопоставлять их и располагать в хронологическом порядке. Это моя первая попытка, по возможности последовательно изложить свое видение происшедшего. И не более того. Я входил в состав двигательной команды, которая по расписанию должна была покинуть стартовую площадку по пятиминутной готовности. Кроме меня, в нее входили (фамилии привожу по памяти): К.Луарсабов, Л.Ерченко (ОКБ-586), А.Бабушкин, А.Дубинкин (НИИхиммаш, Загорск), Г.Фирсов, А.Кошкин (КБЭМ, Химки), В.Бахрушин (Машиностроительный завод «Искра », Москва), Г.Леоненко (НИХТИ, Люберцы), капитаны Г.Иньков, Савкуев, старшие лейтенанты А.Стеколыциков, И.Кучин (воинская часть). Чудом остались в живых только Луарсабов, Дубинкин, Савкуев и я. Солнце клонилось к горизонту. Была очередная задержка пуска. На стартовой площадке, у заправленной ракеты, как и прежде, было многолюдно. Одних к этому принуждала необходимость, другие ждали пятиминутной эвакуации и толпились вокруг председателя Государственной комиссии маршала М.И.Неделина. К ракете была приставлена лестница с площадкой обслуживания, площадка обслуживания была и на стреле установщика. На них работали люди, в основном офицеры. Казалось очевидным, что общие организация и координация предпусковых работ были, мягко говоря, неудовлетворительными. Но изменить их, по-моему, никто и не пытался. Как-то незаметно и быстро стемнело.
Включили стартовое освещение. В автобусах в ожидании эвакуации,
склонившись на руль, дремали солдаты-шоферы. М.К.Янгель с В.И.Кукушкиным
ходили по бетонной дорожке взад-вперед. Михаил Кузьмич нервно курил и
сосредоточенно молчал. В последний раз В.Концевого, В.Орлинского и
Е.Аля-Брудзинского я видел возле маршала, а Л.Ерченко и Г.Инькова - у
ракеты, возле пускового пневмощитка. Но указанию Берлина я по приставной
лестнице поднялся к хвостовому отсеку второй ступени, чтобы проверить
работу редукторов. В это время специалисты по системе управления
осуществляли контроль системы запуска двигателя второй ступени. При
спуске вниз на середине лестницы я встретился с А.Кошкиным, который
поднимался, чтобы проверить работу тех же самых редукторов. Он не
послушался моего совета вернуться, хотел лично убедиться в их
функционировании. В.Бахрушин и Г.Леоненко ждали меня внизу, чтобы вместе
покинуть стартовую площадку (как узнал потом, таково было указание
Берлина), но не разглядели меня при той освещенности. Бежать было тяжело: ноги вязли в зыбучем песке, раскаленный воздух и удушливые газы перехватывали дыхание. Острота опасности стала притупляться, появилась вялость и безразличие, началась легкая галлюцинация. Похоже, я стал терять сознание. И в это время за моей спиной раздался сильный взрыв (видимо, взорвались тормозные двигатели или баллоны со сжатым воздухом), ударной волной меня забросило в траншею, вырытую накануне солдатами для прокладки каких-то коммуникаций. Стало немножко легче. Отдышавшись, по траншее я побежал в сторону ворот. Ракета горела огромным жарким костром, а от нее бежали люди, многие горели, за их спинами тянулись огненные факелы. Это хорошо видно на сохранившихся документальных кадрах. На песке лежали те, кому еще надо было бежать, но они уже не могли этого сделать. У въездных ворот, которые уже никем не охранялись, собралась небольшая группа людей - военные и гражданские: на ком-то полусгоревшая, еще дымящаяся куртка, у кого-то прогорели брюки и белело нательное белье, кто-то кашлял, стонал, матерился. Появились пожарные машины и лопаты. По чьей-то команде мы побежали к горящей ракете, черпали прямо у края площадки песок и бросали его в огонь, хотя и было очевидно, что это совсем напрасно. На бетоне площадки - через пламя это было хорошо видно - лежали обгоревшие тела тех, с кем совсем недавно общался. Им ничем уже нельзя было помочь. Мы в каком-то исступлении продолжали бросать песок во всепожирающее пламя. Несколько раз к нам подходил Янгель с одной и той же фразой: «Ищите Неделина, ищите Берлина». Их нашли потом среди сгоревших, но я этого не видел. Затем подошли машины. Последовала команда собирать и грузить в них тела погибших. Кого-то брали с земли, кого-то снимали с колючей проволоки ограждения. Мне становилось все хуже: тошнило, кружилась голова. Отошел куда-то в сторону и далее ничего не помню. ...Пришел в себя, видимо от холода, огляделся. Завалившись, догорала ракета, вокруг никого не было. В отблесках пожарища я с трудом отыскал бетонку, понимая, что в конце концов она должна вывести меня на людей. Ночь оказалась темной, безлунной, воздух тяжелым и упругим. Двигаться было трудно. В полузабытьи я услышал за спиной визг тормозов. За воротник куртки меня втащили в машину. По голосам узнал В.М.Ковтуненко и Н.Ф.Герасюту. Они довезли меня до медпункта. Медпункт оказался большой пустой комнатой, освещенной яркой электролампой. Некрашеный пол был свежевымытым (видимо, прием раненых был окончен), но пятна крови на нем проступали отчетливо. Двое - в белых халатах поверх армейской формы. Солдат-медик неумело забинтовал мне голову, вывел наружу и указал направление к гостинице. Моему столь позднему появлению немало удивились, так как моя фамилия была в списке отсутствующих на момент проверки. Е.А.Ерофеев побежал уточнять список. В этой катастрофе погибло 92 человека, из них - шестеро из ОКБ-586: Лев Абрамович Берлин, Василий Антонович Концевой, Виктор Вадимович Орлинский, Евгений Ильич Аля-Брудзинский, Владимир Георгиевич Карайченцев, Леонид Павлович Ерченко. Правительство долгие годы скрывало факт аварии, хотя радиостанции «Би-би-си» и «Голос Америки» отреагировали незамедлительно. Только для М.И.Неделина была придумана легенда об авиационной катастрофе. ...Ныне место трагедии мало напоминает о случившемся здесь много лет назад. Да и отыскать его нелегко. Просто среди песков, заросших кустарником саксаула, - вдруг бетонная площадка с таинственными кругами вокруг неведомого центра. Тогда через него проходила ось ракеты, а по цветовому изменению кругов судили о температуре достигавшего их факела двигателя. На сегодняшний день бетонированный спуск под площадку и помещения, где ранее размещались автомашины с аппаратурой и кабели, обветшали, теперь они - пристанище одичавших собак. И только скромный обелиск напоминает о событиях тех дальних лет. Скорбный памятник есть и на центральной площадке Байконура. В братской могиле покоится прах офицеров, солдат, которые, не дрогнув, до конца выполнили свой воинский долг перед Родиной! Горький опыт первой попытки пуска был черной полосой, за которой последовала череда белых. И уже в июне 1963 г. ракета Р-16 (8К64) была принята на вооружение Советской Армии. Эта ракета в то время сыграла важную роль в сдерживании агрессивных устремлений американской военщины. И в этом есть скромный вклад и тех, кто 40 лет назад отдал свою жизнь ради мира на Земле..
Лавриненко Борис Михайлович Небольшое дополнение. В настоящее время на полигоне Байконур в местах, связанных с отработкой МБР 8К64, установлены памятники. К ним приезжают делегации ветеранов и молодежи КБ «Южное», ПО ЮМЗ, смежных организаций, полигонов, воинских частей и возлагают цветы, отдавая дань памяти ракетчикам-первопроходцам, погибшим 24 октября 1960 г. В этой катастрофе погибло 92 человека, из них - шестеро из ОКБ-586:
В работах на полигоне с первой летной ракетой 8К64 принимали участие следующие специалисты ОКБ-586:
* * *
Заживо сгоревший космодром Вера ТРЯСУНОВА, Этот день в своей печали строг: Мы к портретам прикрепляем ленты, Вспоминаем всех их (видит Бог) И цветы приносим к монументам. Пусть прошло уже немало лет, Мы трудились, не жалея жизни. Сотни достижений и побед Не вернут сынов моей Отчизне. С нами наше прошлое, как тень (Дай нам, Боже, разума и силы), За ошибки наши в этот день Жизнями своими заплатили. Жизнь течет событий вереницей, Как прилив у моря и отлив… Тем, кто выжил, больше пусть не снится Степь в огнях из факелов живых. На портретах молодые лица – Мы такими помнить будем их. Нам сегодня надо помолиться И за тех, кто жив, и кто погиб… Мы свечу на алтаре зажжем – Попросить прощенья, повиниться… Заживо сгоревший космодром В памяти навеки сохранится…
|
||||||||||
