{116}
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Подборка стихов Юрия Беличенко
о службе в Прибалтике
 |
|
Сосновый край. Гнездовище озона.
Как молоды мы были, чёрт возьми!
Тугая тишина запретной зоны.
Армейский быт. Подъёмы до восьми.
По вечерам, – подобные забаве,
Таинственные приступы хандры,
Когда находишь в строевом уставе
Записку от влюблённой медсестры.
Над нашим лесом аисты летали.
Густели хаты дальнего села.
И помнили старшинские медали
Истории державные дела.
История… Ты в нашем представленье
Командовала с вышки смотровой
Оттаиванием и оледененьем
Многострадальной карты мировой.
Откуда знать, пока тротил крылатый
Не запоёт и не качнёт весы,
Что в нас самих, отсчитывая даты,
Уже стучат истории часы?
Что по её прямому предписанью,
Согласному с приказом старшины, {117}
Нам ночью доверяется в охране
Лесной квадрат всемирной тишины.
Что, близостью к истории возвысясь,
покусывая ручку, как школяр,
Наш ротный писарь, штатный летописец,
Ведёт на нас взысканий формуляр…
Уже планета электронным ухом
К шуршанью звёзд была устремлена.
На борозде, пробитой Звёздным Плугом,
Уже всходили наши имена.
Но нам ещё казалось время личным,
И, заглушая звёздные миры,
Смущённо пахли мылом земляничным
Загадочные руки медсестры…
Ракетные заставы. Поэма
Хлеб по норме, чай по мере,
злое курево «Прибой»…
Капитан Бобров Валерий,
разлучились мы с тобой.
Не спросив на то согласья,
Нас военная страда
подняла, и в одночасье
развела кого куда.
А когда-то… Помнишь это?
В точке, заданной страной,
Мы служили при ракетах
За оградою тройной.
Бомбардирами стояли,
Опускаясь в бункера,
С фитилями при запале,
Водородного ядра.
…..
{118}
И подначек не боялись.
И подначивать могли.
И хотя текли в секрете
Наши жизни и дела,
Но история, столетья,
Через эти жизни шла.
Мы о том не говорили,
Но могу сказать сейчас:
Мы историю творили,
И она творила нас…
В дождевые наши дали
Не спеша из «горних сфер»,
Наши жёны прилетали
«После дождичка в четверг».
Но судьбу не выбирая,
Мы могли от всей души
Предоставить им для рая
Разве только шалаши.
Словом, были основанья
Сомневаться и скучать,
И науку расставанья
По уставам изучать.
А ведь как они учили,
Мой надёжный капитан:
Предписание вручили —
И берись за чемодан.
И наяривай с размахом
Через гати и леса.
На маршрут неделя с гаком
На прощанье — полчаса.
И — разматывай движенье,
Пораскинув головой,
Как попасть в расположенье
Новой части войсковой.
Поначалу выйдешь за лес —
{119}
И окончится тропа
(чтобы мёдом не казались
Офицерские хлеба).
Добредёшь через овраги
До дороги грунтовой —
И опять на личной тяге.
Повезёт — на гужевой.
А когда автобус хилый
Подрулит к тебе « с небес» —
Ты поймёшь, какая сила
Есть технический прогресс!
И задумываясь мало
Об изменчивой судьбе,
Доберёшься до вокзала,
А потом и до купе.
Там пожалуйся для вида
Будто что-нибудь болит
(чтобы ехать «инкогнито»,
как начштаба говорит).
И вкушай неутолимо
Романтические сны.
Иль гляди, как мимо, мимо
Промелькает полстраны…
2
Не о войнах мы мечтали —
Детство отдали войне.
И ракетчиками стали
Не по собственной вине.
Собирали нас по нитке:
От воздушного винта,
Из подплава, от зенитки,
Из студентов иногда.
И не ведали мы даже —
Ветераны подтвердят, —
Что такое служба наша, {120}
Как и с чем её едят.
Что её одним лишь пылом
Не осилишь на «ура».
Наше время тоже было
Трудновато для пера.
На семь с улицы малявок —
Три вернувшихся отца.
Хвост людей у хлебных лавок,
Не имеющий конца.
И химический, несводный,
Чтобы помнился верней,
На ладони номер потный
Очерёдности твоей.
На морозе не ослабни —
Потолкайся для тепла.
Что-то стёганка озябла,
А ведь тёплою был!
Надевал её на вырост,
А, глядишь, уже тесна.
Видно, в очереди вырос,
Пока двигалась она…
Так вот все мы год за годом
Вырастали на ходу
Между школой и заводом.
Без коврижек на меду.
Без одёжек заграничных,
Без картинных галерей.
С очень ранним, очень личным
Чувством взрослости своей.
И пускай ещё носили
Мы отцовские штаны —
Примерялись к нашей силе
И гектары целины,
И энергия урана,
И плотин бетонный вал,
И глубины океана, {121}
И космический штурвал.
Как составы вагонеток,
Грохотали эти дни.
На руках у пятилеток
Были ссадины видны.
Эти руки уставали
У мартена и руля
И хлебами засевали
Битвы минные поля,
И поля давали всходы.
И, спасённые в беде,
Всё уверенней народы
Шли по нашей борозде.
Но, не зная угомона,
Раздуваясь с похвальбы,
В огородах Пентагона
Зрели страшные грибы.
Содрогаясь от озноба,
Водородный белый дом
Опоясывал Европу
Атлантическим кнутом.
Он, ничуть не сомневаясь
В том, куда идут часы,
Положил ракетный палец
На всемирные весы.
Чтобы дать ему открыто
Отрезвляющий урок,
Нам нужна была защита.
И притом — в кратчайший срок.
Чтобы люди осознали,
Что Земля невелика…
Для того и создавали
Нас, Ракетные войска.
Не манили нас наградой
Боль у всех была одна:
Вновь война стояла рядом, {122}
Очень страшная война…
Наши планы и любови
Подчинив своей стране,
Мы щитом, готовым к бою,
Преграждали путь к войне.
И ученьем, и стараньем,
Чтобы двигаться верней,
И своим образованьем,
И настырностью своей.
Не подушкой в изголовье —
А тяжёлой стопкой книг.
Кое-кто своим здоровьем
Надо вспомнить и о них.
И тому труду порукой
Были скрытые от глаз
И заводы, и наука,
Что работали на нас.
И копейка трудовая,
что — пока ещё бедна —
И с войны недоедая —
Выделяла нам страна…
А вокруг — леса безлюдны.
У палаток — волчий след.
И зимой с дорогой трудно.
И весной дороги нет.
Обживали в полной мере
Те неближние края
Кто пораньше, как Валерий.
Кто попозже — так, как я…
3
Выметая хлам лежалый,
Этот век нам угодил.
Он пожизненно, пожалуй,
Всех за парту усадил. {123}
Он спешит за новым знаньем.
И, от скорости устав,
Словно кровь, образованье
В нём меняет свой состав.
Сомневается в основах.
С оборотной стороны
Перемеривает снова
Пифагоровы штаны.
И, предвзятости гонит ель,
В их классической пыли
Он находит, извините, то,
что греки не нашли.
Если время проворонишь —
Век добавки не даёт.
Так Воронеж не догонишь,
Когда поезд отойдёт.
Вот и я лихим манером —
Чтобы ромбик напоказ —
В полк приехал инженером,
А приехал… в первый класс.
И признаться, поначалу
Ошарашенному мне
Неуютно как-то стало
В той неведомой стране.
Я ведь мыслил современно:
Думал, что мне генерал,
Если я почти мгновенно
вычисляю интеграл?!
Не напрашивался вроде.
Мне сказали: «Помоги!»
Так зачем при всём народе
Репетировать шаги?
Я от службы не спасался
Под заснеженной сосной,
Но насилием казался мне
Порядок уставной. {124}
И когда бывал разбужен,
Я обиженно ворчал,
что устав тому не нужен,
кто училищ не кончал.
Мол, попозже не могли бы?
У меня — дела свои…
Как же были терпеливы,
Вы, товарищи мои!
За окном синица пела.
Время двигалось. Вода
Подо льдом в реке кипела,
Не распаивая льда.
Я смотрел, как на опорах
Бились снежные крыла,
И мерещился мне город,
Где акация цвела.
Вот тогда без фанаберий
По-военному суров,
Подошёл ко мне Валерий
И представился: «Бобров».
Ах, Валера, мой учитель,
Мой ракетный командир,
Схем печатных попечитель,
Мной заученных до дыр!
Я и нынче эти схемы
Начерчу в кромешной тьме —
Сотня стрелок на замете,
Двести лампочек в уме!
Говорю тебе без лести,
С уваженьем говорю:
Штатный свой порядок действий
И в могиле повторю.
У тебя стальные нервы.
Ох, как ты меня пытал!
Где проверка? Нет проверки.
Нет сигнала. Где сигнал? {125}
А когда сбиваясь с роли,
Поминая чью-то мать,
Ты язвил: «Да вам бы в поле —
Пистолетиком махать!»
Ныли руки, еле живы.
Смутно теплилась душа.
Словом, было не до жиру,
Не до звёздного ковша.
Через месяц, зол и жилист,
Он заметил мне впервой:
«В нормативы уложились.
Ты, похоже, парень свой».
4
Не везут туда составы,
Самолёты не несут,
где ракетные заставы
Службу скрытную несут.
И в заснеженном дурмане.
И в заоблачной пыли.
И на море-океане.
И в глубинушке Земли.
День и ночь они на старте,
Так что лучше их не трожь!
Но на самой точной карте
Этих точек не найдёшь.
И хранятся те заставы —
Их порядок номерной —
Только в памяти державы,
Словно в книжке записной.
Мы для них — уже преданье.
Там сейчас иной народ.
Ведь и техника, и знанье
Ох, как двинулись вперёд!
Всё у них по полной мере: {126}
И квартира, и семья.
Нам с тобой они, Валерий,
Вроде как бы сыновья.
Но стоят при том же деле.
И душою — не новей,
Потому что у идеи
Не бывает сыновей.
Потому что у идеи
Есть бойцы. И нету слуг.
Потому что перед нею
Все без званий и заслуг.
Но покуда есть живые —
Будет вновь она крепка
Ибо все мы — часовые
У знамённого древка.
5
Иногда дорогой древней,
Пробуждаясь ото сна,
Как девчата из деревни,
Навещала нас весна.
Помню: небо голубеет,
Снег под соснами рябой.
На дежурстве по неделе
Ты да я, да мы с тобой.
На стене — макет панели.
Две кровати под сукном.
Две фуражки, две шинели.
И — малинник подо окном.
И, как сеть, забросив память
Через много-много лет,
Я попробую представить
Твой классический портрет.
…И напомнит службу нашу,
Где не только воду пьют. {127}
Где за каждую промашку
По две нормы выдают.
Где комбат, на слово скорый,
Приговаривал шутя,
Что Боброву до майора —
«Як бобру до мидвидя».
Не любил ты громов медных.
Не спешил «попасть в струю»,
Но имел в делах ракетных
Точку зрения свою.
Говорил мне не случайно,
Что тому легко служить,
Кто под носом у начальства
Научился мельтешить.
Страсти к рифмам не имея
В эмпириях не витал.
И роман Хемингуэя
Как инструкцию читал.
Без друзей не оставался.
Без театров не скучал.
Не уверен — сомневался.
Виноват — так отвечал.
Но весьма суровых правил
Был в вопросах уставных.
И на службе службу правил
Без мечтаний отпускных.
Словом, если знать заране,
Что меж прочих трудных дел
Есть ракетное призванье, —
Значит, ты его имел.
А ещё любил ты споры
О посредственном кино.
О достоинствах мотора.
О товариществе… Но,
Неожиданный и строгий,
через два десятка лет {128}
Прозвучал сигнал «Тревоги» —
И рассыпался портрет.
Разлетаются постели.
Руки в прорезях рубах.
Подлетают две шинели.
Две фуражки — на чубах.
Штора падает,
Собою загораживая свет.
Снаряжённую обойму
Загоняю в пистолет.
С поворота, без разбега
Вылетаем на крыльцо,
Умываем горстью снега
Запотевшее лицо.
В повинующемся теле
Лишь одной тревоги власть;
«Может, всё на самом деле?
Может, вправду началась?»
И, тревогой той гонимы,
Мы бежим в рассветной мгле
По тревожной, по родимой
По единственной Земле.
Включены секундомеры,
Чётче действовать веля.
Прибывают офицеры.
Оживают дизеля.
Прибывают командиры.
В дальний путь снаряжена,
Из утробы капонира
Появляется ОНА.
В ней пульсирует зарница,
Пробуждая ото сна,
Чтоб по ней пошла граница,
Чтоб в неё ушла война.
Чтоб, одной ведомы волей,
Поделились с ней сполна {129}
В этот миг бедой, и болью,
И судьбою, что одна.
Чтобы ей без проволочки
Всё отдать, как на войне, —
Экономно, чётко, точно;
И с другими наравне —
Всё уменье. Всё искусство.
Вдох любой. И шаг любой.
До мгновенья перед пуском.
До последнего: «Отбой!»…
7
Где же ты, мой суд и память,
Командир мой по судьбе?
Может, новым делом занят,
Что доверено тебе?
Может быть, сегодня вправе
С некой новой высоты
В государственном масштабе
Говорить со мною ты?
В этом есть свои резоны.
А на памяти твоей —
Переезды, гарнизоны,
подрастанье сыновей,
К полигонам путь окружный,
Седины горячий след.
И за ними — служба, служба,
Без которой жизни нет.
Ведь недаром я в столице
Среди людной суеты
Много раз ловил на лицах
Давней юности черты.
Или где-то за Уралом
Обнимался на бегу
С моложавым генералом,
{130}
улетающим в тайгу.
Или радовался в ТАССе,
Что услышит вся страна
В государственном указе
Сослуживцев имена.
Это — тоже наши были.
Так уж вышло без прикрас:
Мы Историю творили,
И она творила нас.
Пустозвонам не внимала.
По асфальту не вела.
Мы отдали ей немало,
И она не подвела.
…Мы для вас — уже преданье.
Вы сейчас иной народ.
Ведь и техника, и знанье
Ох, как двинулись вперёд!
Там, снимая все вопросы,
Расслабляться не веля,
Наши старты, наши «Ос»ы*
Заменили «Тополя»…
___________________
*Печатается в сокращении
** «Ос»ы — отдельные старты с шахтными пусковыми установками
{131}
|
