А.С. Гончар
Звездные часы ракетной техники. Воспоминания

© Гончар А.С., 2008
Харьков 2008

Источник электронной версии: www.buran.ru

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Первый двадцатитонный ТКС, окруженный площадками обслуживания, обшитый кабелями и трубопроводами, гордо возвышался на стапелях КИСа. Вокруг него в белых халатах работали монтажники, конструкторы и испытатели. Каждая операция производилась строго по техническому заданию или по инструкции, контролировалась ОТК и военным представительством. Царила деловая атмосфера с некоторым оттенком торжественности и праздничности, ведь корабль готовился к полету в космическом пространстве среди звезд, и для землян он становился яркой звездочкой, быстро несшейся по ночному небу. Трудно без волнения готовить и провожать в полет космические корабли и ракеты! Мне приходилось наблюдать подготовку самолета к полету в сборочном цехе на Воронежском авиационном заводе. Это был двухмоторный реактивный бомбардировщик ИЛ-28 — красавец самолет, но те переживания не могут сравниться с тем гордым чувством и торжественностью, с которыми готовится и провожается в полет ракета или космический корабль.

После сборки и монтажа на корабле агрегатов и приборов ответственной операцией было проведение электроиспытаний. Любой из режимов электроиспытаний инициировался наземной проверочной аппаратурой, основой которой была вычислительная машина М-6000, реализующая соответствующую программу испытаний и взаимодействующая с БЦВМ «Аргон-16». Разработка программ наземной и бортовой машин отставала по срокам, и приходилось прибегать к «технологическим» программам до предела упрощенным и имитирующим ту или иную операцию. Особые затруднения были связаны с программой стыковки, так как только здесь, в Филях, в безэховой камере, впервые в работу включалась система стыковки «Игла» в режиме излучения. Корабль на подвижной тележке имитировал сближение, при этом проводилось измерение уровней сигналов, их полярность и выполнение команд. Здесь впервые нашим испытателям пришлось работать с радиосистемой стыковки «Игла» и командной радиолинией, обеспечивающей передачу на борт команд управления. Это была та часть работы, которую мы не смогли выполнить на стенде в Харькове, так как наш стенд не был приспособлен к работе радиосистем на излучение. К этой работе мы отнеслись с особой тщательностью, несмотря на то, что полет первого ТКС происходил автономно, и его стыковка со станцией не предусматривалась.

Конец года неумолимо приближался, напряжение росло. Почти каждую неделю готовность корабля к отправке рассматривалась у директора завода и в министерстве, зачастили на КИС представители министерства и ВПК. Приходилось по ходу дела сокращать объемы испытаний и откладывать решение возникавших вопросов на техническую позицию. Только на КИС стало ясно, насколько колоссален объем работ, которые необходимо было выполнить при подготовке корабля к космическому полету. Наконец наши работы были закончены. Остались считанные часы для завершающих работ, герметизации и подготовки корабля к транспортировке. Мы же собрались в кабинете Недайводы отметить завершение работ. Получилось так, что в этот день мы завтракали кое-как, а обед вообще пропустили, или вернее, он состоял из стакана коньяка и нескольких долек лимона. По предложению Анатолия Константиновича каждый из нас на листочке бумаги написал предполагаемое время пуска ТКС, и все эти листки бумаги вместе с деньгами по 50 рублей с человека были вложены в конверт с тем, чтобы тому, кто ближе всех указал дату пуска, купить приз в виде ящика коньяка. Для скрепления достигнутой договоренности конверт был, предварительно, окунут в стакан с коньяком. Мой прогноз оказался одним из близких, но коньяк достался не мне, хотя в этом плане никто не оказался обиженным: его пили все вместе.

Закончив все дела, я и Андрей Игоревич поспешили на вокзал, чтобы уехать в Харьков. Ему с трудом в военной кассе удалось взять два билета в купе за номерами 1 и 2 на какой-то поезд кавказского направления. Получилось так, что в этот день мы не пообедали и не успели запастись ужином, а когда зашли в магазин у вокзала за несколько минут до отхода поезда, там практически ничего не оказалось, кроме какой-то дешевой «собачей» колбасы и еще более подозрительного «холодного». Но делать было нечего, и мы взяли и то, и другое. Когда мы зашли в купе то увидели, что оно полностью забито коробками с какими-то товарами. Сидел там какой-то парень, видимо хозяин закупленного, а проводник, решительная женщина заявила, что это служебное купе. Наши попытки ее уговорить, подкрепляемые удостоверениями: моим — Главного конструктора, Андрея Игоревича — полковника, на нее не действовали. Я увидел в окно прохаживавшегося по перрону милиционера и пригрозил, что позову его. Это возымело действие, и два места наши были освобождены. Мы с Андреем Игоревичем устроились, разложили на столике наши более чем скромные припасы и приготовились к трапезе. Буквально за две-три минуты до отхода поезда в вагон заходят два мужика с билетами в наше купе на места 3 и 4. С недоумением они уставились на коробки на своих полках. Я им объяснил ситуацию. Тогда один из них хватает одну за другой коробки и выбрасывает их без всякого стеснения в коридор. Прибежавшие парень и проводница подняли было крик, но мужчина показал им какое-то удостоверение, обозвав их спекулянтами. Те мгновенно утихли, и стали собирать разбросанное, и переносить его в служебное купе. Вновь прибывшие разместились на своих местах, а я счел возможным предложить им присоединиться к нашему скромному ужину. Тот, что начал так решительно наводить порядок, взглянул на столик с нашей провизией и, сказав: «Подождите, ребята!» — выскочил из купе и пошел к проводнице. Через несколько минут он вернулся с двумя бутылками вина, колбасой, сыром, ветчиной самого высокого качества и со словами: «Вот так нужно работать со спекулянтами!», сгреб наш ужин и разложил все добытое. За вином и закуской состоялось знакомство: один из них оказался работником ОБХСС, уволенным два года назад и сохранившим удостоверение. Потом я долго потешался над собой и Балабухой в плане: «Вот что стоят наши с тобой удостоверения!»

Январь и февраль нового 1977 года прошли в подготовке к электроиспытаниям корабля и носителя, который громадной сигарой уже лежал в пролете технической позиции. Наша наземно-проверочная аппаратура была полностью развернута. Остановка была только за программно-математическим обеспечением, как борта, так и наземной аппаратуры. Фрагменты этих программ по мере их отработки на стендах в Харькове поступали на полигон. Теперь наша «первая сборная» размещалась на 95 площадке Байконура. Условия жизни и работы на ней были вполне сносными. Наши руководящие работники жили в гостинице «Полет» в отдельных номерах с холодильниками и кондиционерами; основная бригада размещалась в комнатах по четыре человека. На площадке была вполне приличная столовая, несколько магазинов, кинотеатр, но кругом простиралась бескрайняя степь-полупустыня. В нескольких сотнях метров возвышались сооружения стартовых комплексов «Протона» и хорошо нам знакомой ракеты-носителя 11К69 с нашей системой управления. Этой ракетой запускались управляемые спутники (УС) и спутники-истребители (ИС). Работами руководили военные моряки, и странно было видеть, особенно летом, марширующие группы матросов, одетых по форме, во главе с мичманом в черной форме. Странности военной судьбы: матрос мог отслужить свой срок моряком, но ни разу не видеть моря кроме небольшой соленой лужи, поросшей камышом, где водились необычайно агрессивные комары, от которых по вечерам и ночью не было спасения. Из-под груды камней пробивался тонкой струйкой родничок, питавший эту лужу. На его пути солдаты выкопали яму размером 3 х 4 метра, сделали запруду, и в образовавшемся озерце можно было искупаться, когда зной летом становился нестерпимым — в солдатских и матросских казармах кондиционеров не было.

Военным гарнизоном в те времена командовал генерал с мрачной фамилией Могила, его помощником был полковник А. М. Завалишин, с которым у нас установились дружественные отношения. Над штатской братией главным был А. С. Шехоян — начальник экспедиции наших головников. Эта должность была сугубо административной и никакого отношения к технике не имела. Однако Александр Сергеевич очень интересовался нашими работами, но встречал отпор своей любознательности, в том числе и от работников своей фирмы. Нас познакомил Недайвода. Получилось так, что мы остались вдвоем и, после первых общих фраз, он что-то спросил по технике. Я увлекся ответом и повел его в помещение с нашей аппаратурой, затем к кораблю и в доступной форме рассказал обо всем, включая все задачи, решаемые на орбите. На него это произвело громадное впечатление. После этого разговора мы стали друзьями, и в последующем я мог с его помощью решить любой хозяйственный вопрос о расселении людей, о транспорте и даже уладить вопрос при возникновении инцидента, когда провинившемуся грозило выдворение с полигона. Нужно сказать, что Шехоян «железной рукой» поддерживал порядок среди промышленников к явной неугоде последних. Взаимоотношения между ним и группой специалистов его фирмы носили характер боевых действий, ожесточенных тем обстоятельством, что многих, как специалистов удалить с полигона вообще было невозможно, и они это понимали. Шехоян мог только по мелочам их притеснять. Однажды его противники поймали большого пса белой масти, и на его боку появилась надпись масляной краской: «Я Шехоян». С этой надписью пес бегал по площадке некоторое время, а затем надпись была изменена: «Я не Шехоян».

На 95 площадке стали появляться благоустроенные коттеджи вначале фирмы А.И.Савина — Главного конструктора ИСов и УСов, а затем и завод им. Хруничева построил свой двухэтажный коттедж с баней-сауной и другими удобствами. Коттедж имел несколько, двух и трехкомнатных, номеров, прекрасную кухню и кают-компанию на втором этаже с камином и бильярдом.

Во время последующих пусков ТКС мне предоставляли номер в коттедже, и было очень приятно особенно зимой после поездки в «газике» по заснеженной бескрайней степи, где гулял и мел поземки злой ветер, оказаться у жаркого камина, где был накрыт стол и собирались друзья, а в сауне можно было попариться по всем правилам банного дела. Мне так и не удалось уговорить своего шефа — Сергеева построить где-нибудь на полигоне хотя бы более простой коттедж. Многие организации имели свои зоны отдыха в местах, где можно было организовать рыбалку или развести бахчу. Максимум, чего я добился, уже работая по «Буран-Энергии», так это оборудования цеха для доработки аппаратуры в монтажно-испытательном корпусе, аренды под гостиницу подъезда жилого дома на 113 площадке и постройки гаража там же. Все эти работы так и не довелось довести до конца.

Первоначально предполагалось осуществить запуск ТКС в конце мая. Однако уже в самом начале работ стало ясно, что этот срок нереален. Предстояло ввести в строй наземную аппаратуру технической и стартовых позиций, отработать соответствующее программно-математическое обеспечение, ввести математическое обеспечение телеметрии и управления в Центре управления полетом, произвести отработку аппаратуры борта и полетные программы самого ТКС. Везде нужно было поспеть, распределить людей, и эти работы требовали поддержки на стендах и в лабораториях в Харькове. Общее число наших специалистов, задействованных на этих работах, с учетом Запорожского филиала, достигло двух тысяч. Кроме того, много специалистов было из смежных организаций, которые принимали участие в испытаниях, и их нужно было разместить на полигоне, в ЦУПе и т.д. Большая доля работы ложилась на плечи наших телеметристов, для которых объем работ, по сравнению с объемом работ по любой ракете, несоизмеримо возрос. Полет корабля, по сравнению с ракетой, активный полет которой измеряется минутами, длится сутки и месяцы, кроме того, телеметристы взяли на себя и функции управления полетом корабля. Эти функции были совершенно новыми для нашей организации. Они включали в себя подготовку и ввод в бортовую аппаратуру с помощью командной радиолинии полетного задания, управление полетом и анализ работы аппаратуры и агрегатов корабля при выполнении режимов. Эту работу возглавил Ю.М.Борушко — инициативный и талантливый инженер, сумевший создать подразделение энтузиастов этого дела. Его планы в этой области были грандиозными и обещали вылиться в принципиально новое направление работ всей нашей организации. Мыслями и энергией таких людей и осуществляется прогресс техники.

Юрий Михайлович предполагал создать в Харькове на предприятии центр, куда бы поступала вся информация из измерительных пунктов, с морских кораблей, и на базе современных компьютерных технологий осуществлять ее анализ, обработку и управление полетом. К сожалению, этим идеям не суждено было осуществиться в полной мере.

Комплекс полетных режимов первого ТКС, несмотря на то, что при полете не предусматривалась его стыковка с ОПС, состоял из множества режимов, реализованных на цифровых и аналоговых контурах. Система обеспечивала возможный переход из режима в режим в соответствии с полетным заданием, контроль аппаратуры, ход выполнения и возможность изменения состава режимов в случае отказа или сбоя в аппаратуре. При этом обеспечивалось выполнение конечной задачи. Например, если было необходимо осуществить межорбитальный переход, т.е. в нужном месте орбиты включить маршевый двигатель и выдать разгонный импульс, если корабль первоначально находился в режиме пассивного полета, то до этого необходимо было выполнить определенную последовательность режимов: включить систему управления, задемпфировать корабль, который мог находиться в состоянии вращения, «найти» Землю инфракрасной вертикалью, построить орбитальную систему координат, задать в ней нужное угловое положение, перейти к гироскопической системе координат, выдать и дозировать импульс разгона в нужной точке орбиты. Выполнить эти режимы в зависимости от состояния аппаратуры можно было с помощью аналогового или цифрового контуров. Кроме того, приборы системы управления были дублированы, и нужно было исключить отказавший прибор. В случае невозможности выполнения заданной программы, система управления переводила корабль в режим ожидания, сориентировав его солнечные батареи на Солнце, командную радиолинию — в режим ожидания команд, выключив остальную аппаратуру. Таким образом, весь возможный набор выполняемых в полете режимов представлял собой дерево со многими ветвями возможного хода процесса полета. Такое дерево и было нарисовано Г. Я. Шепельским и И.Н.Бондаренко и было удобным документом при составлении полетного задания и анализе полета. При наблюдении эволюций корабля поневоле создавалось впечатление, что им управляет многоопытный экипаж, особенно когда полетное задание вводилось на много суток и включало в себя режим ожидания, после которого система пробуждалась вновь и выполняла следующую серию режимов. Проверка первого ТКС перед его пуском требовала «пройти» все ветки и веточки этого сложного дерева, причем зачастую в том же временном режиме, в котором аппаратуре придется работать в полете. Первый раз в условиях реального корабля все это было не так просто. Кроме того, целый ряд режимов был связан с перекачкой топлива в баках, контролем наработки двигателей стабилизации, выбором их оптимального состава и т.д. Были и отказы аппаратуры, ошибки в схеме и программах, нестыковки в аппаратуре. Даже относительно простые работы, такие, как монтаж аппаратуры и кабелей в наземной и бортовой системе, не проходили без задержек, а порою и смешных казусов.

Идет работа монтажа приборов и агрегатов на борту, их подключение к кабельной сети. Простым стрелочным прибором ведется контроль «корпуса», т. е. отсутствие гальванической связи приборов или кабелей с корпусом корабля. Прибор стоит на столе, лейтенант неотступно следит за его стрелкой — нужно уловить момент и определить при подключении какого разъема появится злополучный корпус. Пятый час ночи. Медленно и аккуратно работает ночная смена, записывая в бортжурнал выполненные работы, с контролем ОТК и военного представительства. Вдруг обнаруживается, что лейтенант спит молодым сном, стрелка прибора зашкалена, непонятно когда это случилось. Лейтенант получает «втык», ему приказывают встать и стоя следить за стрелкой прибора. Набранная схема разбирается, и все начинается сначала. Вскоре обнаруживается, что лейтенант прекрасно умеет спать и стоя и, более того, сменивший его майор также умеет спать и сидя, и стоя.

Поиск «корпуса», т.е. места, где происходит замыкание на корпус корабля или на корпус прибора, это подлинное искусство и доскональное знание электрической схемы прибора. У нас было много специалистов такого уровня, но В.Я.Страшко имел подлинный талант. Однажды уже на вторые сутки поиска «корпуса» поздно ночью я ушел на 2-3 часа отдохнуть в гостиницу, а Владимир Яковлевич продолжал поиски. Часов в пять утра он мне звонит и радостно сообщает: «Нашел!» Что же оказалось? В одном из многочисленных кабельных стволов, соединяющих наземную аппаратуру с бортом, кем-то было нанесено повреждение, отыскать которое было очень трудно потому, что дефект то появлялся, то исчезал. Кабель имел металлическую оплетку, жилы которой аккуратно были раздвинуты, и острым предметом была пробита изоляция, и повреждена изоляция отдельных проводов. Оплетка затем была поставлена на место, и внешне повреждение было незаметным. Как Володе удалось найти это повреждение ночью после нескольких бессонных суток, мне так и осталось неизвестным. Кабель заменили, место повреждения аккуратно вырезали. Я передал этот кусок кабеля военным КГБистам, и они два или три месяца были «при деле».

В поисках повреждений, ошибок и неисправностей однажды отличился и я. Уже, когда автономные испытания ТКС были закончены и пристыкован возвращаемый аппарат, появился «корпус». Поиски, в конце концов, привели нас в схему возвращаемого аппарата, но для этого пришлось вскрыть люки корабля, отстыковать массу разъемов и т. д. Порядок работ был обычным, т.е. записывалась каждая операция при разборке схемы, затем в обратном порядке шло ее восстановление. Наконец, неисправность была найдена, все было выполнено, люки задраены и загерметизированы, восстановлена нарушенная изоляция и мы разошлись спать. Мне снится сон: четко вижу интерьер корабля, и из-за группы приборов и прибандажированных кабелей свисает связка из трех непристыкованных разъемов, почти невидных за приборами. За чашкой утреннего кофе мы посмеялись над этим сном, но мысль продолжала работать, и когда мы опять вернулись в МИК, я и Володя бросились к журналу и стали проверять записи. Номеров приснившихся разъемов в записи ни при расстыковке, ни при стыковке не было, но сомнение не пропало. Тогда мы обратились к монтажнику, занимавшемуся расстыковкой, и расспросили его. Он задумался, а затем сказал, что он их отстыковал «на пару минут», так как они мешали отстыковке нужных разъемов, указанных в списке. При этом он убеждал, что разъемы эти были тотчас же пристыкованы. Сомнение не исчезло, а наоборот, возросло, и мы приняли тяжелое решение: вскрыть люк, что и было сделано. При свете фонаря я ясно увидел эти три разъема точно в том же положении, как видел во сне. Случай был беспрецедентным, монтажнику грозили серьезные неприятности вплоть до отстранения от работы с кораблем, и мы вынуждены были «замять» дело.

В конце июня возник перерыв в испытаниях, и я на несколько дней слетал в Харьков. Вернулся на полигон вместе со своим сыном Олегом, которому в то время было 11 лет. Детей на полигон можно было привозить без всяких разрешений и пропусков, и каждый рейс нашего самолета обычно перевозил детей и членов семьи офицеров полигона. Сына гостеприимно приняла Инесса Михайловна, и Олег оказался в компании с Анечкой — девяти или десятилетней дочерью Говоренковых. Дети очень подружились, и мы в шутку говорили, что это будет прекрасная пара лет через 8-10. К сожалению, в те две недели, что сын пробыл на полигоне, никаких грандиозных пусков ракет не происходило. Запустили две или три «сотки», за которыми он наблюдал издалека. В целом пребывание на полигоне, перелеты самолетом, а особенно поездки на рыбалку в действительно дикие места Казахстана, оставили неизгладимое впечатление на долгие годы. Обычно выезжали на двух или трех машинах, включая мощный «Урал» с будкой, брали запас дров и жидкого азота в дюарах. Рыболовецкие и охотничьи принадлежности у Славы Говоренко были самого высшего качества. В домике экспедиции им была оборудована охотничья комната — музей с чучелами зверей и птиц, рогами косуль и сайгаков, кустами саксаула и другими экзотическими предметами пустыни. Выезжали мы обычно километров за 150-200 на далекое озеро, заросшее камышом. Кругом на многие километры не было человеческого жилья. На берегу озера валялись брошенные части машин — остатки попыток когда-то на месте озера разбить рисовые поля. В озере водились карпы, сомы, жерехи, но особенно много было крупной рыбы с головой похожей на черепашью, которых Слава называл «змееголовок». Вес их достигал 10-12 кг, а ловля доставляла громадное удовольствие. Снаряд для ловли был предельно прост: тройной крючок, прочная леска длиной 50-60 метров и небольшая рыбешка в качестве наживки. Ловили их мы с лодки или плота, причем крючок с наживкой вплавь завозили на всю длину лески, что проделывал Володя Страшко, и не успевал он вернуться на лодку, как на крючке уже была очередная добыча. Змееголовок, как только оказывался на крючке, устремлялся в камыши, и если это ему удавалось, то пропадала и добыча, и крючок, поэтому требовалось большое искусство его вытащить. За пропавший крючок Слава отчитывал провинившегося, а пойманную рыбу бросали в садок, представлявший собой мешок из сетки, прикрепленный к пористой пластмассовой плите размером примерно метр на метр с круглым отверстием посредине. Это приспособление плавало рядом с лодкой и с пластмассовым плотиком, на котором размещались мы — рыбаки. Тут же удочками ловили и карпов, которые составляли основу для ухи, так как змееголовки имели довольно жесткое мясо и шли на засол. Иногда при броске пойманной рыбы, она не попадала в отверстие или, вдруг, как стрела из садка вылетала и исчезала в глубине. Во всех таких случаях Слава находил несколько ласковых слов, которые мы воспринимали как должное — он был общепризнанным руководителем таких поездок.

Нужно сказать, что чета Говоренко, которая на протяжении многих лет возглавляла нашу экспедицию в Байконуре, сыграла большую роль в организации и обеспечении не прекращающихся работ на всех площадках и со многими объектами. Обязанности экспедиции на полигоне невозможно перечислить. Обычно для проведения испытаний ракеты или корабля на полигон прилетало несколько десятков наших сотрудников, их надо было встретить, разместить, обеспечить транспортом, спецобмундированием и т.д. Со всеми этими обязанностями Говоренко блестяще справлялись благодаря неустанной доброй заботе обо всех, гостеприимному открытому характеру, желанию помочь всем и каждому. С местным руководством полигона у них были самые дружественные отношения, что помогало им решать возникающие проблемы, а то, что в их распоряжении были непрерывно курсирующие самолеты типа «АН» и «ТУ» между «Крайним» и Харьковом, помогало им подкреплять эти отношения помощью в поездках на «Большую землю». Маленькая Анечка, которая сейчас уже взрослая и красивая женщина, была тогда всеобщей любимицей. Помню, она преподносила под аплодисменты всего зала букет цветов Алле Пугачевой, которая приезжала неоднократно на полигон с концертной группой. Космонавты — постоянные гости и обитатели космодрома, по-моему, по прибытию на полигон, первым делом посещали домик нашей экспедиции, где встречали их всегда гостеприимно, угощали такими разносолами, которые умела готовить только Инесса Михайловна, а Слава всегда находил к ним то, что полагалось в таких случаях.