 |
|
 |
|
|
|
|
Под общей редакцией Б. И. Посысаева Сборник воспоминаний ветеранов Байконура
|
Анатолий Васильевич Маслов
За спешку, ошибки ракеты созданья Десятая площадка Прошли годы… Но в моей памяти неизгладимыми видениями остается катастрофа, которая произошла 24 октября 1960 г. Многие десятилетия это держалось в глубочайшей тайне. Мой очерк о тех, кто навсегда остался там, где произошла трагедия. Мне, как участнику этих событий, не уйти от личных воспоминаний. Остается только благодарить настоящее время, которое позволяет вернуться в ту далекую трудную пору и рассказать людям всю правду. Я, Маслов Анатолий Васильевич, тогда старший лейтенант, командир отдельного взвода связи испытательного полка (в/ч 14332) под командованием полковника Анатолия Алексеевича Кабанова прибыл из поселка Раздольное Приморского края на полигон Тюра-Там 18 марта 1960 г. В переводе с казахского Тюра-Там означает «священное место». Недалеко отсюда располагается Мазар — могильный памятник святого, что и определило название железнодорожной станции. В то время у строящегося города названия не было. Все называли населенный пункт 10-й площадкой. 9-я площадка — зона строителей, 2-я площадка — испытательная зона, 13-я площадка, естественно, кладбище. Уже потом это место узнали как космодром Байконур, а 10-ю площадку как Звездоград, Ленинск и, наконец, Байконур. В настоящее время космодром Байконур Россия арендует у иностранного государства — Казахстана. Обидно и больно! Главным объектом строительства была 2-я площадка, названная позже Гагаринским стартом. Отсюда проложили первую борозду в космос наши космонавты: Ю. А. Гагарин, Г. С. Титов, А. Г. Николаев, П. Р. Попович, В. Ф. Быковский, В. В. Терешкова, В. М. Комаров, К. П. Феоктистов, Б. Б. Егоров, П. И. Беляев, А. А. Леонов и другие. Боевые ракеты запускались с других стартовых площадок. Мне пришлось принимать объекты, сооружения, комплексы, все, что касалось моего профиля (громкоговорящую, шлемофонную и линейную связь), на 41, 42 и 43-й площадках. В дни подготовки боевой ракеты к пуску время проходило незаметно. Сама подготовка к пуску и пуск занимали более двух недель. Работали с воодушевлением, по 10–14 часов в сутки. Очень часто я оставался ночевать на площадке в техническом здании вместе с подчиненными. После пуска давалось дней пять отдыха. Все ехали на 10-ю площадку. Жизнь там протекала однообразно: офицерское общежитие с небольшими радостями типа кино, преферанс, шахматы. В жаркие воскресные вечера «десятка» отдыхала. В сладкой истоме на берегу Сырдарьи играл оркестр, приглашая молодых на танцплощадку. Плыли над обмелевшей рекой вальсы и фокстроты. Новый день начинался с подъема в 6 часов утра. В 7 мотовоз со станции Тюра-Там увозил нас на работу. По прибытии на 41-ю площадку начиналась дружная ответственная работа. Удивительно радостно ощущать себя, когда ты нужен людям, стране. У всех был необыкновенный душевный подъем. В 1960 г. интенсивно проводились работы по сооружению наземного старта на 41-й площадке для пуска нового изделия Р-16 (8К64) конструкции Михаила Кузьмича Янгеля. Среди нас, военных, ходила шутка: Королев работает на ТАСС, а Янгель на всех нас! Речь шла о новой межконтинентальной баллистической ракете. Подготовка в пуску Все лето мы участвовали в монтаже оборудования на новом старте. Это было внушительное сооружение. В нем впервые использовалась новинка — оригинальные весы, на которых взвешивалась ракета, заправленная топливом. Это было необходимо баллистикам для расчета траектории и высоты полета грозного янгелевского изделия. На нашей стартовой площадке построены два старта: левый и правый. Первый пуск был назначен с левого стартового стола на воскресенье 23 октября 1960 г. Утром 21 октября был осуществлен вывоз межконтинентальной баллистической ракеты типа Р-16 (8К64) из монтажно-испытательного корпуса (МИК) на стартовую позицию. Тяжело груженная тележка на резиновом ходу следовала по бетонке к стартовому столу. Через час она прибыла к месту назначения. Специальная система тросов на поднятой стреле установщика перевела ее в вертикальное положение так, что колеса оказались сбоку. Потом, когда ракета была зафиксирована на столе ветровыми стяжками, установщик обхватил ее площадками обслуживания, тележка плавно опустилась на землю и отъехала от стартового стола. На «этажи» площадок обслуживания поднялись испытатели. Началась работа… На стартовой позиции было много людей, гражданских и военных, все входили в единый боевой расчет. Здесь царило торжественное, но несколько нервозное оживление, вызванное присутствием высокого начальства. Возле ракеты прохаживались главный маршал артиллерии М. И. Неделин и Главный конструктор М. К. Янгель, тут же были его заместители Л. А. Берлин, В. А. Концевой. В качестве наблюдателей и помощников прибыли полковники Е. И. Осташев, А. И. Носов. Их знания и опыт могли пригодиться в любой момент. Стартовыми работниками руководил начальник управления P. M. Григорьянц. Здесь же находился начальник связи полигона подполковник Александр Григорьевич Азоркин, которому я был подчинен. Приехал на стартовую позицию первый заместитель начальника Главного управления ракетного вооружения (РВСН) генерал-майор Александр Григорьевич Мрыкин. Этот человек, по общему мнению испытателей, был сильной и яркой личностью. Правда, некоторые жаловались на его несдержанность и крутой характер. Гнев генерала получил на космодроме свое измерение. «Втык в один «мрык», — шутили офицеры. Я лично от него во время работ получил один «втык», о чем расскажу ниже. Генерал-майор А. Г. Мрыкин сыграл в моей жизни большую роль. После длительного лечения в госпитале им. Н. Н. Бурденко (более пяти месяцев) он лично приехал при выписке за мной на машине и отвез меня в здание Министерства обороны на Фрунзенской набережной, где определил мою дальнейшую судьбу — направил меня военным представителем на предприятие военно-промышленного комплекса Казани. Здесь же на стартовой площадке находился начальник полигона генерал-майор Константин Васильевич Герчик. Этот умный, обаятельный человек очень много сделал дли строительства космодрома, по подготовке и запуску космических и баллистических ракет. Заправка ракеты в воскресенье прошла успешно. Отсечки на системе уровней сработали нормально, но во второй половине дня обнаружились неисправности в автоматике двигателя. Специалистам пришлось снять люки в нижней части ракеты и уже на заправленном изделии вести перепайки разъемов, что является грубейшим нарушением мер безопасности. Пуск ракеты отложили на понедельник, но работы продолжались до позднего вечера. Никто со старта не ушел. В ту ночь я и отделение связистов во главе с сержантом Александром Юдиным спали всего два часа. Тревожно началось утро 24 октября 1960 г. Ко всем бедам добавилась еще одна — появилась капельная течь горючего. Члены Государственной комиссии потребовали проверить сигнализатор наполнения. Была установлена капельная течь компонента топлива (гептила), что в принципе на запуск не влияет. Баллистики подтвердили, что дозаправка ракеты не нужна. Хочу отдельно заметить, что это горючее — жидкость очень ядовитая. Я лично видел, как проводилась сварка на заправленном изделии. Это было грубейшим нарушением техники безопасности. Час запуска несколько раз откладывался, но Москва торопила. Во второй половине дня и у меня начались неприятности. Кто-то закрыл люк около стартового стола и перебил два кабеля, идущие для обеспечения шлемофонной связью. Люди в этот момент работали на площадках обслуживания — связь оборвалась. Находившийся там генерал-майор А. Г. Мрыкин приказал позвать ему начальника связи полигона подполковника А. Г. Азоркина, но его на месте не оказалось, и тогда срочно вызвали меня. А. Г. Мрыкин грозно спросил: «Старший лейтенант, сколько времени надо, чтобы устранить неисправность?» Я ответил: «Десять минут!» На что услышал: «И ни минуты больше, иначе я из тебя «генерал-майора» сделаю!» Через пять минут неисправность была устранена. Два кабеля заменены на новые. Связь восстановилась. Я сразу доложил об этом генерал-майору А. Г. Мрыкину и подполковнику А. Г. Азоркину. Последний по-отечески меня поблагодарил. Я тогда еще не знал, что это была последняя благодарность мне от этого добрейшего и умного начальника. Человека с большой буквы.
Взрыв Ближе к вечеру начались последние испытания — предстартовые проверки системы управления. В течение дня несколько раз переносили время пуска ракеты Р16 (8К64), лично несколько раз вмешивался Никита Сергеевич Хрущев. Снова Москва торопила. Члены Государственной комиссии нервничали, это как-то передавалось и работающим специалистам. Маршал М. И. Неделин сидел на стуле примерно в 15 м от ракеты, рядом с оборудованным командным пунктом (КП). Около маршала неотлучно находился его адъютант подполковник Н. М. Салло. Рядом разместились конструкторы и руководители министерств. Начальник управления P. M. Григорьянц, подполковники Е. И. Осташев, А. И. Носов находились на выносном командном пункте, в вагончике в 15–17 м от подножия ракеты. В 18 часов 45 минут по местному времени (16 часов 45 минут по московскому времени) была объявлена 30-минутная готовность к пуску ракеты. В это время при выполнении операции по приведению в исходное положение программы токораспределителя от него прошла преждевременная команда на запуск маршевого двигателя второй ступени. Газовой струей работающего двигателя были разрушены оболочки топливных баков первой ступени, возник пожар, произошел взрыв. Погибла значительная часть боевого расчета и ряд руководящих работников, находившихся на стартовой позиции вблизи ракеты. Погиб и первый главнокомандующий Ракетных войск стратегического назначения главный маршал артиллерии М. И. Неделин. Мне запомнился эпизод, когда я работал в бункере. Мое помещение там находилось напротив служебной комнаты, куда иногда заходил маршал. В период подготовки к запуску ко мне неожиданно зашел М. И. Неделин. Я, как положено, хотел доложить, чем я и мои подчиненные занимаемся. Он, поздоровавшись со мной, усадил меня на стул и строго спросил: «Товарищ старший лейтенант, почему вы в меховой куртке, а ваши подчиненные в шинелях?» Я доложил, что согласно существующему распоряжению им не положено. Обращаясь к своему адъютанту подполковнику Н. М. Салло, маршал приказал: «Чтобы через час солдаты, обслуживающие стартовую площадку, были одеты в меховую одежду!» И уже через 30 минут лично начальник ОВС полка привез меховые куртки и брюки, мой личный состав был переодет в отличную зимнюю форму. Митрофан Иванович Неделин был культурным и очень образованным человеком, честным и порядочным. Все нападки на него, будто он виновен в случившемся, я, как участник этих событий, отвергаю полностью. Думаю, не каждый начальник, прекрасно понимая всю рискованность и опасность создавшегося положения, мог сидеть в нескольких метрах от ракеты. Он знал, что ничто так не действует успокаивающе на подчиненных, как личное присутствие командира, и шел на такой риск сознательно. В этом весь Митрофан Иванович Неделин. За 10 минут до взрыва я стоял вместе с подполковником А. Г. Азоркиным в 10 м от основания ракеты и решал вопрос: надо ли снимать четыре десятиваттных динамика со столбов до пуска ракеты, чтобы они не размагнитились, или нет. Решили не снимать, посмотреть, что будет. Подполковника А. Г. Азоркина позвал на КП начальник управления полковник Р. М. Григорьянц. Александр Григорьевич направился на КП, я пошел в противоположную сторону. Вдруг — треск! Инстинктивно я бросился бежать. До взрыва успел добежать до края бетонки. Взрыв! Меня ударило о песок, но, к счастью, сознание я не потерял. Пламя как могучая волна накрыло меня. Я горел. На мне была меховая куртка и новый комбинезон, подпоясанный офицерским ремнем. Я стал кататься на песке, чтобы сбить пламя, но ничего не получалось. Сбросив куртку, побежал в сторону бункера. На мне горели хромовые сапоги. Я обожженными руками сбросил сапоги и разорвал офицерский ремень. Пока бежал, я несколько раз катался по песку, но сбить пламя так и не смог. Помощи ждать неоткуда. Когда я повернулся в сторону горящей ракеты, то увидел, как бежали во все стороны горящие люди, прыгали с ракеты испытатели, горевшие как факелы и погибавшие на лету. Температура в эпицентре пожара была около трех тысяч градусов по Цельсию. Позже из рассказов очевидцев я узнал, что на колючей проволоке, окружавшей стартовую площадку, висели обгоревшие трупы. После взрыва ракеты еще несколько дней находили погибших в песках казахской степи далеко за территорией площадки, куда люди смогли убежать, но так и не спаслись. Я добежал до бункера, но он был закрыт. Начал стучать и звать на помощь. Открыли дверь бункера. Ввалившись туда, как рассказывали мне позже, я произнес: «Если останусь жив, то расскажу вам, что такое атомная война», — и потерял сознание. Кто-то из друзей положил меня в машину и накрыл своей шинелью. Очнулся я в кузове грузовика. Вместе со мной был И. Т. Гришин — заместитель министра общего машиностроения СССР, который скончался в госпитале после операции. Машина привезла нас на жилую 43-ю площадку в санчасть, где меня уже искали мои солдаты. Увидев меня, они заплакали. Я сказал: «Не надо плакать, надо помочь!» Солдаты очень быстро намазали меня мазью Вишневского, забинтовали. Находиться в помещении санчасти было невыносимо, пахло гарью. Забегали горящие люди и замертво падали. Так как медицинских работников не хватало, то уколы от столбняка делали официантки из офицерской столовой. Мои ребята донесли меня на руках до штаба полка. Начальник штаба (фамилию не помню) дал команду водителю своей машины ГАЗ-69 взять в гостинице два матраца и отвезти меня в госпиталь на 10-ю площадку. В госпитале я потерял сознание. В тот момент это лечебное учреждение было оцеплено автоматчиками. Жены военнослужащих атаковали госпиталь, каждая хотела узнать, что с ее мужем. Каждого приходившего в сознание врачи сразу спрашивали: звание, фамилию, имя, отчество, но многие, не приходя в сознание, умирали. Кроме ожогов II и III степени я отравился гептилом. В сознание пришел через сутки. 26 октября 1960 г., находясь в палате госпиталя, я услышал по местному радио: «Главком Ракетных войск, маршал М. И. Неделин погиб в авиационной катастрофе». На сердце было очень тяжело — Родина о нас ничего не знает… В этот день в госпиталь на 10-ю площадку прибыл Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев как председатель Государственной комиссии по расследованию причин катастрофы. Л. И. Брежнев в окружении свиты посетил пострадавших в катастрофе в госпитале полигона. Когда он зашел в нашу палату, я сразу узнал его. Останавливаясь у каждого пострадавшего, он кивал в его сторону головой, и начальник госпиталя докладывал ему о состоянии здоровья. Попрощавшись с нами, на выходе из палаты Брежнев спросил: «Что им сейчас необходимо?» Ответ главного врача был прост: «Леонид Ильич, им необходимы соки и фрукты!» Л. И. Брежнев сказал: «Возьмите мой самолет и чтобы соки и фрукты у них были». Команда была отдана генералу И. И. Федюнинскому, командующему Турк ВО. Самолет срочно убыл в город Ташкент, и уже утром в палатах у каждого на тумбочке были соки, яблоки, груши, апельсины. Сослуживцы рассказывали мне, что, выступая на траурном митинге у братской могилы, Леонид Ильич тоже плакал, не стесняясь слез. Он говорил, что подвиг павших никогда не будет забыт. О трагедии страна официально узнала только в конце 80-х годов. На похоронах над толпой проплыли десятки закрытых гробов с прибитыми к крышкам воинскими фуражками. Неожиданно пошел дождь, что бывает в этих краях крайне редко. Плакала, как говорят, земля о погибших! Медсестра из окна палаты госпиталя комментировала все происходящее на улице. Она насчитала более ста гробов. Необходимо отметить, что кроме 54 военнослужащих, похороненных в братской могиле в одном из скверов поселка, по желанию родственников другие погибшие были похоронены в Москве, Киеве. Харькове, Днепропетровске. Их похоронили тайно, никто, кроме родственников, не знал о причине смерти. Лечение в госпитале Главному военному госпиталю им. Н. Н. Бурденко скоро 300 лет. Основанный по указу Петра I в 1707 г. Московский госпиталь был первым в России постоянным стационарным лечебным учреждением. В начале ноября 1960 г. особо тяжелых больных перевезли в Москву, в Главный военный госпиталь им. Н. Н. Бурденко. Среди них были К. В. Герчик, С. Д. Титов, А. В. Маслов, Г. К. Фридрихсон, Н. В. Мягков, Н. К. Волобуев. Уже в госпитале скончались от ожогов и ран адъютант главкома подполковник Н. М. Салло, капитан А. М. Сименян, сержант Я. С. Симкив. Сначала нас разместили отдельно в хирургическом отделении (начальник отделения Герой Советского Союза Т. В. Леонов), где нам выделили несколько палат, которые охраняли сотрудники КГБ. В начале января 1961 г. в госпитале было специально открыто 25-е ожоговое отделение (начальник отделения полковник м/с А. В. Трубников). Нас перевели в 25-е отделение и разместили по одному человеку в палате. У меня — более 30 % тела ожоги II и III степени, организм отравлен гептилом, поэтому требовались многократные пересадки кожи, кровь доноров. Мой лечащий врач — замечательный, чуткий, образованный, пользующийся большим авторитетом человек, подполковник м/с Матвей Иванович Блохин. Врач-ординатор — душевная, знающая свое дело Мария Александровна Велик. Генерал К. В. Герчик лежал отдельно в большой палате. Лечащим врачом у него был Александр Васильевич Трубников. Состояние здоровья у меня оставалось тяжелым, и находиться одному в палате было невыносимо, поэтому я попросил, чтобы ко мне положили Николая Мягкова, отличного парня, наизусть знавшего много стихов Сергея Есенина. Вдвоем стало как-то легче. Лечащий врач Матвей Иванович более месяца не уходил из отделения, ночуя все это время в госпитале. В период лечения мне шесть раз полностью обновили кровь. Нас часто навещали знакомые из СКБ С. П. Королева и М. К. Янгеля, а также руководство космодрома Байконур. Помню такой случай. 9 ноября 1960 г. приехал справиться о нашем здоровье заместитель начальника штаба Ракетных войск генерал-лейтенант Михаил Александрович Никольский. Он зашел к нам в палату спросил: «Как дела ребята?» Мы посетовали, что у нас нет телевизора. Он улыбнулся: «Вижу, начинаете идти на поправку, раз просите телевизор! У вас в госпитале есть телевизор?» — обратился к сопровождающему его начальнику госпиталя генерал-майору м/с Л. И. Лялину. Ответ: «Только в клубе». — «Тогда выпишите один телевизор через Главное политическое управление!» Через неделю в отделении появился телевизор, но только под ответственность К. В. Герчика больным разрешили его смотреть. Секретность нашего пребывания в госпитале, особенно в самом начале, была очень строгой. Приехавшую ко мне родную мать не пускали целых две недели. Весь персонал медицинских работников госпиталя относился к нам, пострадавшим в катастрофе, с большой любовью и вниманием. Кроме лечащих врачей много сил в наше выздоровление вложили медицинские сестры и нянечки, за что им огромное спасибо. Особую благодарность хотелось бы выразить начальнику 25-го отделения подполковнику м/с А. В. Трубникову, подполковнику м/с М. И. Блохину, врачу-ординатору М. А. Велик, старшей медсестре О. В. Кузьминой. Еженедельно руководство госпиталя отчитывалось перед специальной комиссией Министерства обороны о мерах, принятых для скорейшего выздоровления пострадавших в катастрофе. Наступил 1961 г. Новый год мы встречали все вместе. Нас собрал в одной из палат генерал К. В. Герчик. Помогала ему в организации праздника его жена, чуткая и отзывчивая женщина. Хочется подробнее рассказать о Константине Васильевиче Герчике. Всеми силами он старался поддержать нас по-отечески, добрым словом и делом. У кого-то дома было не все в порядке, все шли к нему за советом, в котором он никому не отказывал. Как я потом узнал, ему самому было нелегко. Руководство Министерства обороны пыталось обвинить его в случившемся, так как никого из военных выше по званию не осталось в живых. Его несколько раз вызывали в Генеральный штаб на «трудные беседы», а затем назначили на должность начальника Центрального командного пункта Ракетных войск стратегического назначения. Из тех, кто попал тогда в Главный военный госпиталь им. Бурденко, остались в живых: начальник космодрома Байконур генерал-полковник Константин Васильевич Герчик; полковник Сергей Дмитриевич Титов — начальник отдела; капитан Станислав Николаевич Павлов — впоследствии полковник, руководитель военного представительства; Николай Васильевич Мягков — инженер из Днепропетровска; Николай Кириллович Волобуев — инженер из Харькова; я, Маслов Анатолий Васильевич.
Главный конструктор М. К. Янгель В своем очерке хочу рассказать о единомышленнике С. П. Королева, выдающемся конструкторе и ученом, академике Михаиле Кузьмиче Янгеле. Коллектив конструкторского бюро, которым он руководил в течение 17 лет, вписал много ярких страниц в летопись советской и мировой космонавтики, в создание первых управляемых баллистических ракет дальнего действия. Каковы же его жизненные вехи? Студент знаменитого МАИ, конструктор в знаменитом КБ Н. Н. Поликарпова, в 30-е годы создавшего скоростные истребители, те самые, которые испытывал Валерий Чкалов. Позже М. К. Янгель напишет: «Технику я изучил в МАИ, но курс настоящей школы инженерного искусства и коллективного творчества прошел, работая в конструкторском бюро под руководством Главного конструктора Н. Н. Поликарпова». Обратим внимание на слова «школа коллективного творчества». Они очень характерны для Михаила Кузьмича Янгеля. Он считал, что конструктор должен не только сам обладать колоссальными знаниями в самых различных областях науки и техники, но и уметь зажечь ими большой коллектив специалистов. В послевоенный период М. К. Янгель плодотворно трудился в отечественном ракетостроении. В то время правительство собирало и направляло в новую область деятельности многих талантливых авиационных ученых и конструкторов. Главный инженер, а затем и директор крупного научно-исследовательского института, М. К. Янгель в начале 50-х годов тесно сотрудничал с С. П. Королевым, принимал деятельное участие в создании межконтинентальных баллистических ракет большой мощности на твердом топливе. Это давало определенные преимущества — боевые ракеты, заправленные гептилом, могли длительное время стоять на боевом дежурстве без дозаправки. В 1954 г. М. К. Янгеля назначили Главным конструктором нового СКБ в объединении «Южмаш» Днепропетровска. Упорный, самоотверженный труд создателей новых ракет завершился успешно, и коллектив СКБ получил самую высокую оценку Родины — орден Ленина. В 1959 г. М. К. Янгелю присваивается звание Героя Соцтруда. В то время он писал: «В общем дела налаживаются, а это означает, что у меня впереди будет еще больше забот и хлопот». И он оказался прав. Творчество было коллективным, новое рождалось энергией и усилиями многих, но на переднем крае был он, конструктор, ученый, направляющий и координирующий деятельность десятков организаций смежников, участвовавших в сложнейшем процессе создания ракет. На пути создания новых межконтинентальных баллистических ракет были победы и поражения. В тот трагический день, 24 октября 1960 г. Главный конструктор М. К. Янгель и генерал-майор А. Г. Мрыкин остались в живых благодаря случайности: за несколько минут до взрыва ракеты Р-16 (6К64) А. Г. Мрыкин подошел к М. К. Янгелю и сказал: «Все, Михаил Кузьмич, бросаю курить, отойдем в сторону, выкурим по последней сигарете». Так та, последняя сигарета спасла жизнь А. Г. Мрыкину и М. К. Янгелю. В 1961 г. вышеуказанный тип ракеты прошел государственные испытания успешно и Михаилу Кузьмичу Янгелю была вручена вторая Золотая Звезда Героя Социалистического Труда. Под руководством М. К. Янгеля разработаны изделия, прошедшие испытания на космодроме Байконур и принятые на вооружение нашей армии, это: 8К64, 8К64У, 8К67, 8К67П, 8К69, 15А14. 15А15, 11К67, 11К69 и др. Дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премии, академик Михаил Кузьмич Янгель скончался в день своего шестидесятилетия — 25 октября 1971 г. Так случилось, что не выдержало больное сердце — день юбилея стал последним днем его жизни. Нет уже в живых Михаила Кузьмича. Но в нашей памяти он — стройный, внешне неторопливый, с красивым открытым загорелым лицом, со спокойной манерой общения, готовый выслушать собеседника, не перебивая, объяснить непонятное, убедить в правильности своей идеи… Сподвижники конструктора продолжают дело, начатое им. Девизом их остаются слова М. К. Янгеля: «Я ни на минуту не забываю, что у нас имеется много долгов перед нашей великой Родиной, перед нашим народом, вытекающих из нашего призвания и положения». В городе Байконуре (бывший Ленинск) Михаилу Кузьмичу Янгелю сооружен памятник в знак благодарности испытателей за огромный вклад, который внес он в дело укрепления обороноспособности нашей Родины. Память о нем будет жить вечно! Вместо эпилога После длительного лечения в военном госпитале им. Н. Н. Бурденко я прибыл на 41-ю площадку, чтобы сдать должность и убыть на новое место службы. В первом отделе полигона мне был выписан «вездеход». Так раньше мы называли пропуск. Я решил съездить в свой испытательный полк и побывать на месте катастрофы. Стою на КПП 10-й площадки и слышу — кто-то сигналит. Обернулся, смотрю — стоит машина ГАЗ-69 командира полка. Полковник В. И. Кабанов зовет меня в машину. Мы оба были рады этой встрече. Он расспрашивал меня о здоровье и сказал, что начальник связи полка майор Окишев уезжает и я должен занять его место. Я объяснил командиру, что я уже назначен на новое место службы и прибыл сдать взвод. Он сначала не поверил мне, но по прибытии в полк увидел приказ о назначении меня военным представителем на предприятие ВПК Казани. Там, на 41-й площадке, я узнал, что скоро на 2-й площадке будут запускать в космос ракету «Восток» с человеком на борту. Я направился туда. На старте высилась красавица ракета конструкции С. П. Королева с космическим кораблем в носовой части. 12 апреля 1961 г. в 9 часов 7 минут был произведен запуск на орбиту вокруг Земли изделием 8К72 с КС «Восток» первого космонавта Земли майора Юрия Алексеевича Гагарина. «Восток» совершил один оборот вокруг Земли за 1 час 48 минут полета и приземлился в районе деревни Смеловка Саратовской области. Радости нашей не было предела. Вот он, итог нашей многотрудной работы! Я участвовал в митинге, который состоялся на 10-й площадке сразу, как только стало известно, что Ю. А. Гагарин благополучно приземлился. Под общее ликование выступали многие, в том числе и Сергей Павлович Королев — наш главный творец большого космического успеха. В США первый пилотируемый баллистический полет состоялся 5 мая 1961 г. длительностью 15 минут. 1 мая 1961 г. ко мне домой, на 10-ю площадку, прибыла делегация и попросила участвовать в возложении венков и цветов к братской могиле погибших в катастрофе 24 октября 1960 г. Я принял участие в этом траурном мероприятии, как бы мне ни было тяжело… Прошло много времени, все изменилось. Заброшена стартовая позиция 41-й площадки, где когда-то располагался боевой расчет. О нем сегодня напоминают лишь одинокие бетонные бункеры, погнутая рама стартового стола. Прошло почти 40 лет, а впечатление такое, как будто никогда здесь не ступала нога человека. А священен не только Тюра-Там, священны и эти бетонные плиты, навсегда впитавшие в себя плоть и кровь раздавленных взрывом людей, моих товарищей. Я всегда помню о них. Много лет события катастрофы 24 октября 1960 г. были под покровом тайны и умолчания. Пришло время рассказать об этом и поименно назвать всех погибших в этом несостоявшемся пуске, но до конца исполнивших свой воинский и гражданский долг в создании мощного и надежного ракетного щита нашей Родины, благодаря которому и сегодня сохраняется некоторый ракетно-ядерный паритет в мире. Ведь многие родственники погибших до сих пор не знают, как погибли их дети, мужья, братья, отцы. Мой очерк об этой катастрофе — давнее желание рассказать правду, ободрить словом искалеченных взрывом людей, поддержать родных погибших. Вечный покой им и слава. |
|
|
|