 |
|
 |
|
|
|
|
Рефат Аппазов
Первая ракета с ядерным боевым зарядом
|
У многих из тех, кто работал в ракетно-космической отрасли, память хранит ряд событий, ставших своеобразными вехами, которыми обозначены крупные технические достижения. Без ложной скромности можно сказать, что их было достаточно много, и известны они не только специалистам, но и всем, кто мало-мальски интересуется происходящими в мире событиями. Видимо, люди ещё не были морально подготовлены к ним, и поэтому многие сообщения воспринимались как нечто граничащее с фантастикой. В августе 1957 года было объявлено об успешном пуске первой межконтинентальной баллистической ракеты, способной нести боевой заряд, 4 октября того же года сенсационно прозвучало сообщение о запуске первого искусственного спутника Земли, и все запомнили внешний облик этого восьмидесятикилограммового шарика с четырьмя длинными усами-антеннами и его сигналы «бип-бип-бип», передаваемые с орбиты. 12 апреля 1961 года — первый полет человека по маршруту Земля-Орбита-Земля. 18 марта 1965 года — выход человека в открытое космическое пространство. Запоминающимися вехами были, конечно, и фотографирование обратной стороны Луны (она всегда повернута к Земле одним и тем же своим боком), и доставка вымпела на Луну, и первая мягкая посадка на её поверхность, и полёты автоматических станций к Марсу, Венере. А от воспоминаний о полётах американских астронавтов к Луне, предпринятых в течение 1969-72 годов, даже сейчас дух захватывает. Перечисление это можно было бы продолжить. В каждое из этих событий вложена частичка души, сердца и таланта многих участников, известных и неизвестных, не говоря о бессонных ночах, бесконечных переживаниях в критических ситуациях, наконец, об огромном труде, вложенном в каждую новую разработку, в каждый пуск. Если хорошо порыться в памяти, можно вспомнить множество интереснейших подробностей — от анекдотических и курьёзных до драматических и даже трагических — постоянно сопровождавших нас в работе. Но всё не опишешь, даже если и вспомнишь. Однако в своих воспоминаниях мимо одной работы, участником которой мне довелось быть, пройти не удастся, так как колоссальная ответственность, которая легла на мои плечи в сочетании с эмоциональным состоянием не позволяют потускнеть моим переживаниям, сколько бы лет не прошло с той поры. Хочу повести речь о малоизвестном событии, не только не удостоившемся широкого «победоносного» оповещения, а напротив, проведённом в своё время со всеми возможными мерами скрытности — о первом в мире натурном испытании баллистической ракеты средней дальности с боевым ядерным зарядом. Идея объединения ядерного заряда с самым неуязвимым средством доставки — ракетой — была венцом сотрудничества И. В. Курчатова — руководителя создания атомной бомбы в СССР и С. П. Королёва. Начало этих работ относится к 1953 году, когда на базе только что отработанной и сданной на вооружение ракеты Р5, несущей боевую головную часть с обычным тротиловым зарядом на дальность до 1200 км, решено было создать ракету Р5-М, доставляющую на такую же дальность ядерный заряд. После довольно трудных работ с «атомщиками» по согласованию всех возможных проблем, возникающих на этом никем ещё не пройденном пути, была изготовлена серия ракет, оснащенных макетом атомного заряда с соответствующей автоматикой, и проведены так называемые лётно-конструкторские испытания (ЛКИ). Такие испытания понадобились не только из-за изменения характера и состава так называемой полезной нагрузки (боевой головной части), но и из-за изменений в системе управления ракеты: решено было создать ракету с полностью автономной системой управления в отличие от ракеты Р5, на которой использовалась комбинированная система управления, состоящая из сочетания автономной системы с радиотехнической, что делало её полёт в известной части зависящей от команд с земли.
После ЛКИ, прошедших удовлетворительно, начались зачётные испытания, по результатам которых должен был решаться вопрос о принятии ракеты на вооружение. На зачётных испытаниях предстояло одну из ракет оснастить не макетом, а действующим атомным зарядом, который бы сработал на местности в натуральном виде. При решении поставленной задачи возникло очень много трудностей, которые в сумме можно было сформулировать как обеспечение безусловной безопасности пуска не только в условиях нормального полёта, но и в случае непредвиденных обстоятельств. На плечи баллистиков легла практически неразрешимая при технических возможностях тех лет задача обеспечения траекторного контроля в сиюсекундном режиме полёта с тем, чтобы не допустить падения ракеты за пределами довольно узкой разрешенной полосы вдоль трассы полёта. Аварийная ракета должна была быть подорвана по радиокоманде с земли ещё при работающем двигателе задолго до ее падения. Узость полосы приводила к двойному риску: с одной стороны, была опасность погубить нормально летящую ракету, с другой — выпустить аварийную ракету за пределы отведённой зоны. О системах, «умеющих» решать автоматически подобную задачу, можно было только мечтать. Следовательно, надо было рассчитывать только на возможности человека, работающего в спарке с каким-либо измерительным средством. Большого выбора тут тоже не было: единственным средством, позволяющим следить за полётом ракеты в пространстве, являлся фототеодолит, который вручную наводился на ракету двумя операторами и производил четыре снимка за каждую секунду. Затем снимки обрабатывались в фотолаборатории, далее с помощью специальных приборов-компараторов с них снимались показания, которые затем подвергались математической обработке. И только тогда можно было достоверно определить траекторию ракеты. Нам же надо было с помощью такого довольно примитивного средства решить очень ответственную и сложную задачу в темпе быстротечного полёта за считанные секунды. После детального ознакомления с дополнительными возможностями фототеодолита, уймы проведённых расчётов и их анализа было принято следующее решение: установить в трёх километрах позади точки старта строго в плоскости движения ракеты фототеодолит и направить оптическую ось его трубы строго в этой же плоскости. Заблокировать возможность перемещения труб в перпендикулярной плоскости, то есть в боковых направлениях, предоставив возможность наведения на летящую ракету только с помощью рукоятки перемещения в вертикальной плоскости. Тогда «уход" ракеты в боковом направлении можно будет определять по горизонтальным отметкам, имеющимся в трубе теодолита. Обычно теодолитом управляют два оператора-наводчика, каждый в своей плоскости, чтобы ракету удерживать постоянно в центре поля зрения, в так называемом перекрестии. По нашей схеме должен был активно работать только один оператор, отвечающий за наведение в вертикальной плоскости. У другого окуляра должен находиться наблюдающий за боковыми перемещениями ракеты, на основании которых он по каким-то критериям должен был определять, является ли движение ракеты нормальным или ненормальным. Он же, и только он, мог решить задачу о необходимости подрыва ракеты. Однако решение подобной задачи оказалось делом весьма непростым. Из наших расчетов следовало, что одного только знания углового отклонения ракеты от плоскости прицеливания (того, что было видно в теодолит) было недостаточно, необходимо ещё знать и угловую скорость, чего, естественно, никакая труба сама по себе не могла дать. Но самая большая неприятность была в том, что область допустимых значений углового положения и угловой скорости не была постоянной, а изменялась со временем. Следовательно, для решения задачи требовалось: во-первых, фиксировать в поле зрения угловые отклонения ракеты от установленной вертикальной плоскости; во-вторых, вычислять в уме угловые скорости, ориентируясь на ближайшие два значения угловых отклонений, то есть, говоря математическим языком, дифференцировать; в-третьих, держать в уме определённую заранее заготовленную таблицу допустимых областей углов и угловых скоростей, изменяющихся по времени полёта; в-четвёртых, сопоставлять в темпе полета реально наблюдаемые значения углов и угловых скоростей с допустимыми; и, в-пятых, при неблагоприятном исходе этого сопоставления дать команду на подрыв ракеты. Все описываемые подробности покажутся читателю, скорее всего, и неинтересными, и непонятными, но без них потеряется и вся суть того, что происходило. Прямо скажем, не очень сложная задача для современного компьютера (в то время даже такого слова мы ещё не знали!) оказалась весьма сложной для человека, прилипшего одним глазом к окуляру теодолита и не имеющего никаких технических средств да и времени для производства нужных вычислений. Но, к сожалению, других решений просто не было в нашем распоряжении, хотя мы и представляли себе все отрицательные свойства системы, замыкающейся на одном человеке с присущими ему субъективными моментами, возможными ошибками, воздействием окружающей обстановки и т. д. Сергей Павлович был очень внимателен ко всему, что было связано с подготовкой к предстоящему пуску. И на работе в КБ, и на полигоне в Кап-Яре неоднократно вникал во все подробности нашей работы, требовал объяснений во всех деталях — будь то расчётные дела, организация работ, согласование документации и др. Специально для этого пуска была подготовлена заново вся баллистическая документация, составлена инструкция для операторов пункта АПР — аварийного подрыва ракеты, всё согласовано со специалистами войсковой части, службами поиска головной части, членами Государственной комиссии по испытаниям ракеты. И вот, наступил день пуска — это было 2 февраля 1956 года. Я его хорошо запомнил, потому что дочке в этот день исполнялось двенадцать лет. День старта мог быть и перенесён, если погодные условия не позволили бы вести уверенное наблюдение с пункта АПР. Но прогноз синоптиков оказался точным: небо ясное, небольшой морозец способствовал поддержанию бодрого боевого настроения. До часовой готовности все мы находились на старте и принимали, как обычно, участие в предстартовых операциях, однако тут был установлен особый режим. Стартовая площадка была оцеплена толстыми канатами (чего раньше никогда не делали), образовавшими квадрат со стороной, примерно, 40-50 метров. Все участники имели красные нарукавные повязки и жетоны с номерами. Пропуск на площадку осуществлялся только по вызову по громкой связи с разрешения начальника стартовой команды или технического руководителя. Жетонная система — нечто вроде табельной доски, давала возможность контролировать местонахождение каждого человека. Обстановка была более напряженной, чем во время подготовки обычных ракет, почти не было заметно посторонних разговоров и лишних хождений вокруг да около. Сергей Павлович, как всегда, подзывал привычным движением то одного, то другого, давал указания, задавал последние вопросы, спрашивал, не появились ли какие-то сомнения, просил немедленно докладывать о малейших замеченных неполадках. На предстартовом заседании Государственной комиссии руководители всех служб полигона и систем ракеты доложили о полной готовности, и было принято решение о пуске ракеты. За час до старта наш расчёт АПР — аварийного подрыва ракеты — отбыл на своё рабочее место, но перед этим состоялось одно очень узкое совещание, состоящее всего из трёх человек, участникам которого сообщили слово-пароль, при произнесении которого должна была подрываться ракета. Таким словом оказалось «Айвенго». Почему именно это слово, кто его выбрал и какое отношение к предстоящей работе имел этот средневековый рыцарь — я так и не узнал. Скорей всего, это была фантазия самого Сергея Павловича, либо его заместителя по испытаниям Леонида Александровича Воскресенского, человека с весьма неординарным мышлением. Перед нашим отбытием на пункт АПР Сергей Павлович еще раз подозвал меня и сказал: «После конца работы немедленно ко мне, я буду на стартовой площадке».
При объявлении пятнадцатиминутной готовности до старта был совершён «ритуальный обряд» — все справили нужду — и заняли свои рабочие места: офицер войсковой части, ответственный за работу теодолита, ещё раз проинструктировал опытнейшего солдата-оператора, которому предстояло «вести» ракету в перекрестии с помощью рукоятки наведения в вертикальной плоскости; ведущий конструктор ракеты И.П.Румянцев (по прозвищу «Пончик» из-за пышных своих форм), кому предстояло отсчитывать пятисекундные интервалы, проверил свой секундомер. Я занял своё место у второго окуляра и проверил себя на знание таблицы допустимых параметров движения. Четвёртый номер расчёта (к большому моему сожалению, я не помню точно, кто это был) занял своё место у телефона и проверил связь с бункером. Схема приведения в действие системы АПР была такова. При появлении опасных отклонений я произносил слово-пароль, телефонист тут же повторял его в трубку, соединявшую наш пункт с бункером, а в бункере Л.А. Воскресенский нажимал на кнопку, передающую эту команду по линии радиосвязи на летящую ракету. Не знаю, как остальные, но я чувствовал очень сильное волнение, видимо, осознавая свою особую роль в предстоящей операции. Скажу откровенно, мне было страшновато. Из других номеров нашего расчёта волнение было заметно только у офицера, отвечающего за работу теодолита. Солдат ничего определённого не знал о значимости этой работы и никакого дискомфорта не испытывал. И вот ракета пошла. Угловая скорость качнулась сначала влево, затем, пройдя через нуль, пошла вправо, и опять влево, приобретя вполне осязаемые значения, но до критических ещё был довольно солидный запас. Вдруг я почувствовал, как начали запотевать очки (непредусмотренная инструкцией нештатная ситуация!), и испугался, как бы я не потерял ракету, но оторваться от окуляра было бы ещё хуже. Запоминать углы и производить вычисление угловых скоростей было несложно, я бы мог это делать и при более узких интервалах времени. Как медленно текло время! Судя по движению яркого огонька, в который превратилась постепенно ракета, она чувствовала себя нормально. Сотая секунда полёта. «Ещё целых двадцать секунд, проносится в голове, — хотя бы благополучно дотянуть до конца». По моим расчётам, идём, примерно, с двойным запасом. Но что такое запас, когда имеешь дело с ракетой, процессы на которой порой развиваются в доли секунды? «Сто пятнадцать», — слышу голос секундометриста и думаю: «Скоро конец». «Сто двадцать», — и вот долгожданное мгновение — двигатель выключен, огонёк в поле зрения теодолита погас. Можно дышать, двигаться, разговаривать. Оторвавшись от теодолита, первым делом протер очки. Мы пожали друг другу руки, поздравили с успехом и стали ждать транспорт, который бы доставил нас до старта. Тут тоже была небольшая проблема. Дело в том, что на два пункта — телеметрический и АПР — был выделен только один «Доджик» — так назывался прошлый аналог нынешнего «Джипа». Вскоре с тремя телеметристами на борту «Доджик» прибыл к нам, мы сели в него и поехали на стартовую площадку. Там уже С.П. ждал нас с докладами. Как только мы прибыли на место, он отвёл меня чуть в сторону от большого своего окружения и спросил, как далеко от цели могла отклониться головная часть. Я ответил, что всё должно быть в пределах эллипса рассеивания, так как никаких ненормальностей в полёте заметно не было. Сказал ему также, что, по наблюдениям телеметристов, выключение двигателя произошло по команде от интегратора, что придаёт дополнительную уверенность. Впоследствии оказалось, что ракета достигла цели, и заряд сработал близко от левого дальнего конца эллипса рассеивания. С. П. поделился имеющейся у него неофициальной информацией: по данным Самвела Григорьевича Кочерянца (главный представитель атомщиков, главный конструктор автоматики ядерного заряда), заряд сработал нормально. Это было определено не по докладам с конечного пункта, которые ещё не поступили, а по ионизации атмосферы на нашем старте. Я и не представлял, что имелись такие возможности. Так завершилась эта уникальная операция тогда, в феврале 1956 года. О первом в мире запуске ракеты с ядерным боевым зарядом долгие годы нигде не упоминалось, даже участники стали о нём забывать. Но запреты стали постепенно сниматься, тайны начали раскрываться, и за последние 6-8 лет о нём уже несколько раз упоминалось в различных публикациях и открытых докладах. Одно интересное признание сделано в книге Б. Е. Чертока «Ракеты и люди». Там говорится, что после этого пуска главный конструктор радиотехнической системы управления М. С. Рязанский в узком кругу мрачно пошутил: «А вы не боитесь, что нас всех когда-нибудь будут судить как военных преступников?» Читателю небезынтересно будет узнать, что мощность взрыва составляла около 80 килотонн (в приведении к тротиловому эквиваленту), что вчетверо превышает мощность первой атомной бомбы, взорванной над Хиросимой, а место взрыва находилось на границе Аральских Каракумов и солончаков Челкар — Тенгиз, примерно, в 200 км севернее города Аральска. Как это ни печально, судьба многих открытий такова, что они используются человечеством не ради блага и создания лучших условий жизни, а ради разрушения, ради нанесения другой его части как можно более чувствительного ущерба, вплоть до её физического уничтожения. Так было с порохом, который стали использовать не для полезных подрывных работ, а как заряд для огнестрельного оружия. Как только появился первый самолёт, его тут же оснастили авиабомбами. Подводные лодки стали использоваться почти исключительно в военных целях, в очень редких случаях выполняя с их помощью иные работы — от научных исследований до народнохозяйственных. Не успели добраться до энергии атомного ядра, как тут же соорудили атомную бомбу, а не электростанцию, и сейчас трудно себе представить, чтобы когда-нибудь ликвидировали бы до конца всё, что накоплено в ядерных арсеналах. Примерно то же происходило и с ракетами. Ученые мечтали о полётах на другие планеты с помощью ракет, но они же первые шаги посвятили военному их применению, поскольку ни одно правительство не стало бы оплачивать многомиллионные проекты только ради достижения благих научных или других полезных целей. Видимо, агрессивность по отношению друг к другу в человеческом обществе является одной из фундаментальных и неотъемлемых характеристик, и в этом вряд ли что-то может измениться. Эта агрессивность с веками возрастает. Даже там, где нет никакой серьезной угрозы, выдумывают, измышляют эту угрозу, убеждают своих единоверцев, соплеменников в наличии угрозы и доводят дело до военных столкновений то более, то менее крупного масштаба. Зло побеждает добро всё чаще и убедительнее, несмотря на то, что нас в детстве учили обратному. К чему всё это приведёт в конечном итоге — ведает один Бог. Судьба распорядилась так, чтобы и я внёс свою крохотную лепту в общее дело создания разрушительных средств. Можно об этом сожалеть, можно отнестись равнодушно и не вспоминать больше. Но суть дела от этого не меняется. Человечество движется тем путем, конечный пункт которого предсказать вряд ли возможно. Может быть, это и хорошо?
|
