ВЕЛИКИЙ ТРУЖЕНИК ВАХТАНСКОЙ СЦЕНЫ

Дмитрий Николаевич Губанов

Дмитрий Николаевич родился 19 октября 1897 года в селе Гори Ардатовского района Нижегородской области, в многодетной семье. Его родители отец Николай Фролович и мать Анна Максимовна в меру своих сил пытались дать детям хотя бы начальное образование, но Дмитрию удалось окончить лишь два класса церковно-приходской школы.

Родители вскоре умерли, и ему пришлось, как и другим детям, подаваться в батраки к зажиточным крестьянам. В 1916 году женился на 16-летней односельчанке, тоже сироте, Марфе Петровне. Но семейной жизнью удалось пожить недолго, в этом же году его призывают в царскую армию. Участвовал в первой империалистической войне, затем и в гражданской.

Вернувшись в родное село, занимался сельским хозяйством, располагая незаурядными способностями, занимался самообразованием. С детства обожал стихи Пушкина, Некрасова, знал и любил много русских народных песен. Обладал, как и его жена Марфа Петровна, хорошим голосом и музыкальным слухом, играл на гитаре и балалайке.

Вместе с другими крестьянами Дмитрий Николаевич и Марфа Степановна вступили в колхоз, а в начале 1930-х годов семье Губановых, в ту пору в ней уже было трое детей, удалось перебраться в районный центр г. Ардатов.

Здесь Дмитрий Николаевич с удовольствием занимался в коллективе художественной самодеятельности при районном доме культуры и вскоре стал его руководителем. Затем получил назначение на должность заведующего Дивеевского районного дома культуры. Село Дивеево, что неподалёку от знаменитого Сарова, до революции славилось своим старинным женским монастырём и дом культуры располагался в одном из церковных помещений.

Дмитрий Николаевич был беззаветно влюблен в сцену, и главной заботой была по-прежнему художественная самодеятельность, подготовка концертов, постановка пьес, организация вечеров отдыха.

В 1935 году он был переведен в пос. Вахтан на должность заведующего клубом «Красный Октябрь». Клуб располагался в красивом деревянном здании оригинальной архитектуры, с зрительным залом примерно на 250 мест, с неплохой акустикой. Отопление было печное. Этому клубу Дмитрий Николаевич отдал значительную, а может быть, и главную часть своей жизни.

С помощью энтузиастов, а в то время их было много в Вахтане и среди молодежи и среди людей зрелого возраста, ему удалось оживить творческую жизнь клуба. При клубе работал прекрасный духовой оркестр, собрана яркая группа солистов и декламаторов. К этому надо добавить, что и поселковый радиоузел также был предметом постоянной заботы Дмитрия Николаевича, поскольку функционировал при клубе.

Октябрь 1939 года. Участники художественной самодеятельности. Среди них: Гильфанов Зуфар, Михалицина Татьяна, Губанов Дмитрий Николаевич (директор клуба, в центре), Волков Борис, Чуклакова Александра, Тюлькин Александр, Барышников Павел, Смирнов Николай, Шалагинова Александра, Шапошникова Юля, Пономарева Анна, Москалев Иван.

Длительное время им заведовал Борис Филиппович Прозоров, он же работал и киномехаником. Организовать работу клуба было непросто. Больших трудов стоило, например, добиться штатных должностей руководителя духового оркестра, баяниста, художника. Я хорошо помню, как нервничал в связи с этим отец. Много сил отдавал Дмитрий Николаевич обустройству парка культуры и отдыха. Он был разбит рядом с клубом, на высоком берегу тихой речушки, через которую был, перекинут изящный мостик. В парке были сооружены летняя эстрада со скамейками для зрителей, павильон с буфетом, бильярдной и читальным залом, танцевальная площадка. Хорошо освещенные по вечерам аллеи, ухоженные цветочные клумбы с приятным ароматом, звуки духового оркестра, возможность потанцевать, погулять или просто посидеть за кружкой пива – всё это привлекало в парк многочисленных посетителей.

На летней эстраде давались концерты, вручались аттестаты выпускникам Вахтанской средней школы, которая была построена летом 1936 года , рядом с клубом. В клубе часто выступали артисты областного центра, приглашались писатели. Я хорошо помню встречу с писателем В.И. Костылевым, автором романа «Питирим», «Иван Грозный»...

Большой популярностью пользовалась в Вахтане клубная библиотека. Ею до войны руководила Соколова, удивительно скромная и доброй души женщина, бесконечно влюблённая в своё дело.

Удивительно, но в предвоенное время на сцене заводского клуба довольно часто устраивались премьеры спектаклей. Особенно любим был Дмитрием Николаевичем А.Н. Островский. Поставленные им спектакли «Без вины виноватые»,

«Гроза» оставили заметный след у благодарных зрителей. Конечно, этому способствовали талант великого русского драматурга, удивительно простая, богатая бытовыми красками, психологическими оттенками русская речь, которая звучит в его пьесах со сцены, но безусловно и то, что самодеятельные артисты от души старались донести до зрителей суть переживаний своих героев.

В то время я был маленьким мальчишкой, но до сих пор помню затаивший дыхание зал, когда на сцене разыгрывались драматические сцены указанных выше пьес. Помню и веселый смех, сопровождающий реплики и жесты Шмаги, которого блистательно играл сам Дмитрий Николаевич. Ставились и пьесы популярных в то время драматургов «Любовь Яровая», «Платон Кречет»...

Большой популярностью у жителей посёлка пользовались концерты самодеятельных артистов. Дмитрий Николаевич буквально горел на работе при подготовке концертов, спектаклей. Низкого роста, живой, энергичный, плотного телосложения, с удивительно широким диапазоном голоса, он и советовал, и объяснял, и бранился, и требовал, не вызывая при этом никакой неприязни.

Ему прощались и вспыльчивый характер, и острые реплики. Все знали, что это добрейший человек, близко к сердцу воспринимающий все перипетии, происходящие на сцене и за кулисами. Он ценил юмор и умело им пользовался. Его непрестанные шутки вызывали дружный смех и создавали вокруг непринуждённую и доброжелательную атмосферу. Его верной помощницей была Марфа Петровна. Она обладала высоким красивым голосом и непременно участвовала в концертах в составе хора. В репертуаре хора были старинные русские и украинские песни, а также жизнерадостные песни советских композиторов, присущие тому времени. Мне особенно запомнились «Ой, да ты калинушка», «Распрягайте, хлопцы, коней», «Песня о Ермаке» в исполнении хора и в сольном «Когда я на почте служил ямщиком».

На площади перед клубом была оборудована волейбольная площадка. В светлые летние вечера здесь в присутствии многочисленных зрителей проходили азартные волейбольные баталии.

В августе 1937 года решением облоно Дмитрий Николаевич неожиданно был назначен заведующим Линдовским районным домом культуры (станция Линда в 30 км от г. Горький). Там он быстро организовал работу в новом клубе. Коллектив художественной самодеятельности объездил весь район с концертами. Дмитрий Николаевич даже получил возможность выступить по областному радио с рассказом о работе Линдовского районного Дома культуры, поделиться опытом. В мае 1940 года Дмитрий Николаевич был переведен в Шахунью на должность заведующим клубом им. Плаксина, но из-за отсутствия жилья проработал здесь недолго, уже в августе 1940 года вернулся в Вахтан и опять возглавил клуб

«Красный Октябрь». Работа очень увлекала его, выходных он не признавал и редко ими пользовался. Квартира его долгое время была при клубе и представляла собою второй маленький клуб, куда постоянно приходили люди. Кто по делам, а кто просто поговорить, обменяться мнениями с моими родителями.

В 1942 году Дмитрий Николаевич был призван на фронт. С боями прошел от Воронежа до Чехословакии, был дважды контужен. Был удостоен боевых наград, из которых самой дорогой считал для себя медаль «За отвагу». В своих письмах с фронта высказывал трогательное беспокойство о своих близких и непременно интересовался: «Как обстоят дела в клубе?».

1929 год. В зрительном зале народного дома (позднее дома культуры «Красный Октябрь») во время спектакля по пьесе Н. Островского, поставленного самодеятельными артистами.

Помню в 1943 году, когда отец был на фронте, в наш посёлок привезли большую группу румынских солдат. Их на сутки расположили в зрительном зале клуба, дело было зимой. Некоторые из пленных заходили в нашу квартирку погреться, и Марфа Петровна давала кому кружку воды, кому картофелину. Хлеба в ту пору самим не хватало. Частыми гостями были у нас и красноармейцы, охранявшие госпиталь для военнопленных, расположенный в средней школе. Школьники же учились в бывшем двухэтажном жилом доме на Заводской улице.

После войны, в 1946 году, Дмитрий Николаевич вновь вернулся в посёлок, который полюбил на всю жизнь. Работал сначала заведующим, а с 1952 г. по 1957 г. художественным руководителем клуба. Я не могу описать этот период работы отца в Вахтанском клубе, так как в 1944 году был призван в армию и в посёлок больше не возвращался, кроме как на короткие отпуска. Но я хорошо знаю о том, что и в это время отец весь отдавался любимой работе и испытывал от этого огромное удовлетворение, несмотря на возраст и известные материальные трудности, вызванные низкой оплатой труда.

В июле 1957 года Дмитрий Николаевич ушел на пенсию, а через десять лет,

вместе с Марфой Петровной, переехал в Киров, ближе к детям. Здесь им с большим трудом удалось получить благоустроенную квартиру, в которой они и прожили последние годы жизни. Скончался Дмитрий Николаевич в г. Свердловске (ныне г. Екатеринбург) 31 июля 1979 года после неудачной хирургической операции. Марфа Петровна недолго продержалась после смерти мужа, с которым прожила более шестидесяти лет, и скончалась в том же году 15 октября.

В настоящее время стало модным чернить наше прошлое, не желая видеть всё то светлое и доброе, что было присуще людям старшего поколения. Были, конечно, драмы и потери, но были у нас и радости, пусть не обильные, но они были. Без признания значимости прошлого, нельзя строить свое будущее. Дмитрий Николаевич Губанов был великим тружеником, достойным сыном своего времени.

Николай Губанов (сын), г. Екатеринбург, 1993 год

1929 год. Самодеятельные артисты-комсомольцы после спектакля на сцене Народного дома. Рядом со сценой – начальник строительства и главный инженер завода И.В. Филиппович

Твоей не запятнали чести, школа!

Дымят над лесом заводские трубы,
Над тихой речкой стелется туман,
Идут с лесных делянок лесорубы –
Таким мне вспоминается Вахтан.

Зимой на улицах его лежат сугробы,
Коротким летом – злые комары,
Но люди здесь высокой, чистой пробы,
Я помню их с далёкой той поры.

Приветливо добры усталые их лица,
Не ведают они безделья и прикрас.
И, может быть, их стойкости частицы
Остались на всю жизнь у каждого из нас.

Свою окончили здесь первую мы школу,
И вот прошло нелегких сорок лет
С тех пор, когда обычным протоколом
Нам дал прощальную оценку педсовет.

И в этот день, собравшись снова вместе,
Мы нашей школе вправе доложить:
«Твоей мы никогда не запятнали чести
И сбережём её, покуда будем жить!»

Н.Д. Губанов, июль 1984 года

МАМА, У ЧИТЕЛЬНИЦА, ПЕВИЦА

В Вахтанском школьном музее хранится тетрадь,
в которой учительница начальных классов
Козлова Галина Михайловна коротко описала свой жизненный путь.

Галина Михайловна – моя мама. Судьба её – и обычная, и непростая, и тяжёлая, и счастливая. И хочется мне привести выдержки из этого короткого жизнеописания, а затем ещё добавить что-то от себя. Вот эта запись.

«Что за прелесть была наша деревня Семеновское! Это живописный уголок среди лиственных и хвойных лесов, богатый грибами, ягодами и животными. Зайдя в лес, услышишь крик желны, барабанную дробь дятла, свист рябчика, а уж тетерку с выводком, переходящую с места на место, увидишь почти каждый раз. Вот сколько было дичи в лесах!

Самая светлая пора в жизни каждого человека – это детство. Вот такое оно было и у меня. Не было в то время в деревнях клубов, домов культуры, не было электричества и радио, а народ умел веселиться, умел отдыхать. Мы, дети и подростки, играли по выходным в прятки, в лапту и в другие игры, а вечером устраивали танцы, хороводы. Деревня гудела от веселья, так как в каждом доме был гармонист.

Детство наше было трудовое: жали, косили, боронили землю для посева зерна.

Машин сельскохозяйственных тогда почти не было.

А уж когда в лесу поспеют ягоды, то с самого утра вся молодежь с лукошками шла в лес. Возвращались обычно к 12 часам дня, а после этого – опять наше время. Идем на природу, опять в лес или на реку Малую Какшу, которая от нас в 8 километрах (это по выходным).

Пошла в школу за 6 километров в деревню Стариковское. Проучилась первый год, а во втором классе учительница решила, что мне здесь нечего делать и после зимних каникул перевела меня в третий. С пятого класса училась в селе Верховское, а в восьмом и девятом – в Сявской средней школе. Но в 10-м классе нас всех «сявичей» отправили учиться в Вахтан. В 1938 году я закончила Вахтанскую среднюю школу и педагогические курсы при ней и стала учительницей начальных классов. Меня назначили на работу в деревню Извал.

В августе 1939 года моего мужа перевели преподавателем в новошоринскую школу, а второго декабря призвали в армию.

22 июня 1941 года колхозники приехали из Вахтана, привезли эту страшную весть – война! Я тогда работала в деревне Девятерики, жила у родителей мужа, так как родилась первая дочь Тамара.

Началась мобилизация мужчин на фронт. Уходили отцы, у которых по 5-7 детей, уходили сыновья, братья.

Пришло к людям великое горе и страшная нужда. Все оставшееся в деревне население работало в поле, гуляющих не было. Школьники работали на полях вместе с учителями, особенно когда начиналась уборка картофеля. А летом, когда не ходят в школу, развозили в поле на лошадях навоз, пропалывали в полях посевы. Дела хватало всем.

Отцы погибали на фронте, а дети голодали. По нескольку суток не ели, а в школу шли. У них болели головы, не было силы, а они шли в школу, борясь с бессилием. Ели хлеб из травы, листьев деревьев, из всего, что можно было применить в пищу. Об одежде и писать не стоит. Все было в заплатках: и пальто, и штанишки с рубашонками. Всех нужно было подбодрить, обогреть ласковым словом.

Ну а мы, учителя сельской местности, что же мы? Не только работали в школе, а летом в бригаде, но еще и разъясняли колхозникам положение на фронтах, потери и успехи Советской Армии. Все по газетам, потому что радио в деревне не было. От успехов нашей армии поднималось настроение людей, и они все делали для разгрома врага: давали продукты сельского хозяйства, подписывались на заем, отдавали средства на строительство танка или самолета колхозом или бригадой, женщины вязали теплые вещи (носки, варежки). Да разве все можно описать! Легче стало морально людям, когда началось отступление немцев под натиском наших войск.

Настал долгожданный день. 9 мая 1945 года. Гонец на лошади ездил по деревням с радостной вестью – кончилась война!

Сразу в бригадах начались митинги. Теперь по щекам бежали слезы радости.

Но многие не вернулись с войны. Дети военных лет выросли, но долго еще в жизни их отдавалось эхо войны, так как при восстановлении народного хозяйства в стране не хватало одежды, обуви и многого другого.

В 1945 году наша семья снова перебралась в Ново-Шорино, где работали мы с мужем до 1956 года, когда были переведены на работу в Вахтанскую среднюю школу. В 1975 году я ушла на заслуженный отдых.

За безупречную работу награждена медалью «За трудовое отличие», «За доблестный труд во время Великой Отечественной войны», памятной медалью «Тридцать лет победы в Великой Отечественной войне».

Читая эти строки, можно подумать – какая короткая жизнь. Но если наполнить их событиями, получится объемное панорамное полотно. Как уже понятно, Галина Звездова, а позже – Козлова, была выпускницей Вахтанской средней школы. Здесь же заканчивал десятилетку и парень из деревни Девятерики Анатолий Козлов. Учились они вместе только один год. Но Анатолий давно уже приметил маленькую худенькую девчонку с таким сильным голосом, что на всех смотрах художественной самодеятельности она занимала первые места. Он с замиранием сердца смотрел все праздничные концерты, проходившие в Сяве, в Вахтане, в Шахунье. Везде приглашали выступить эту пигалицу. Как-то она ездила на смотр художественной самодеятельности в Горький, заняла там первое место. Ей подарили патефон.

Анатолий однажды набрался смелости и познакомился с Галиной. Но девчонка решила, что этот деревенский увалень ее не интересует. Однако по воле судьбы в Вахтанской школе они оказались в одном классе. И тут уж молчаливый, всегда сосредоточенный молодой человек, стал оказывать девушке постоянные знаки внимания. И под опекой этого высокого красивого парня она почувствовала себя защищенной и счастливой.

Но закончена школа и преподавательские курсы, и в сентябре того же года Галина Михайловна начинает учить детей в начальных классах деревни Извал. Анатолий проходит ускоренный годичный курс в институте и должен стать математиком. После окончания его посылают работать в Ново-Шоринскую школу. Он забирает любимую из Извала. Теперь они вместе живут и работают.

В конце 1939 года мужа призывают на срочную службу. А через три месяца после его ухода у Козловых появляется первая дочь Тамара. Пока она грудная, мама берет ее с собой на работу. Девочка спит в соседней комнате, а мать ведет урок, прислушиваясь, не заплачет ли ребенок. В переменку перепеленает, покормит, и опять на урок. Однако сложно маме одной и работать, и присматривать за ребенком. Приходится перебраться работать в Девятерики, где живут родители мужа.

И вот тяжелое испытание – война. Муж сразу попадает на передовую, а через пару месяцев приходит известие о его ранении. Вернулся после госпиталя зимой, на костылях и с протезом вместо глаза. Ногу чудом удалось спасти. Но некогда отдыхать старшему сержанту Козлову. В деревне почти нет мужчин. Анатолия Михайловича назначают директором в Ново-Шоринскую школу. Он же и математик, и завхоз, и военрук, и снабженец школы в одном лице.

К окончанию войны у Козловых уже трое детей – Тамара, Владимир и Людмила. При этом мама не перестает учить детей. Придет в себя после родов – и снова в школу. Тяжело было, конечно, но не жаловалась. Все так жили. Всем было трудно. Постепенно жизнь налаживалась. В 1951 году родилась еще одна дочь – Зинаида. Это я. Жизнь мамы с этих пор помню не понаслышке. И вижу я свою маму всегда за работой. Если не в школе, то корову доит, поросят или кур кормит, дрова носит или печь топит, еду готовит, стирает, грядки пропалывает. Но к вечеру все переделано. И тогда садится она прясть, вязать крючком или спицами, или платье кому-то шьет. А вязала она с детства. И делала это так быстро, что за один присест целый носок или варежка появлялись. На руки не смотрела. Мне казалось, что они просто дрожат мелкой дрожью, а из-под них по какому-то волшебству вязаное полотно выходит. Наблюдать за ее ловкими и неуловимыми движениями было большим удовольствием, а еще больше нравилось слушать. Ведь мама в это время рассказывала мне сказки. Сказок она знала – видимо-невидимо: и про Липунюшку, и про волшебную дудочку, и про блюдечко с золотой каемочкой, и про петушка с меленкой, не говоря уж о колобке или курочке-рябе. А когда сказки не рассказывает – поет. И песни самые разные: частушки, страдания, веселые, шуточные или старинные, как целые баллады. Из ее песен я узнала, как «бежал бродяга с Сахалина», как «в степи глухой замерзал ямщик», или о «славном море священном Байкале», или о черном вороне, когда невеста «узнала по колечку, чья у ворона рука», и что «есть на Волге утес» и еще многое-многое другое. И это вечернее пенье навевало столько мыслей, рисовало столько картин, что кажется, его можно сравнить с телевизионными передачами, только зрительный ряд возникал в голове сам. И меня мама старалась обучить пенью, да только мне такого таланта не досталось.

Поскольку школа в Ново-Шорино была небольшая, старшим детям довелось учиться у своих родителей. Это было нелегкое испытание в первую очередь для детей. Дабы не показаться предвзятыми, родители не могли делать для них послабление. От этого иногда случались курьезные истории. К примеру, Люда очень соскучилась по дедушке и решила написать ему письмо на уроке, пока учительница (она же мама) объясняет материал. Преподаватель, заметив, что ученица занимается посторонним делом, требует прекратить это. Упрямая дочь через какое-то время возвращается к своему занятию. Принимаются более строгие меры ее посылают к директору, требуют рассказать, чем она занималась на уроке, и вернуться в класс только в том случае, если директор разрешит. Послать к директору – это почти крайняя мера. Люда идет и плачет. Для нее сейчас директор – это не папа. Это действительно директор. И она входит, робея, и протягивает листок, и рассказывает, что она занималась посторонними делами, писала дедушке письмо. И директор, похвалив, что она не забывает дедушку, делает ей внушение и объясняет, что писать письма надо дома, а не на уроке.

Когда мне было шесть лет, семья переехала в Вахтан. Сначала мы поселились в учительском доме на первом этаже, в той квартире, в которой потом жила Третьякова Павла Киприяновна, моя первая учительница. Затем купили свой – на улице Чапаева. Родители стали работать в средней школе.

Я была уже взрослее, поэтому помню, как мама тщательно готовилась к урокам. Составляла планы, клеила или вырезала какие-то наглядные пособия. Я иногда помогала ей. И мне хотелось посмотреть, как проходят уроки в школе. Но мама не брала меня с собой на работу, считая, что я помешаю детям воспринимать урок. Однажды я все-таки уговорила ее. Она посадила меня за свободную парту у окна. Я один урок просидела тихо. Мне все было интересно. Но на втором уроке загрустила, стала смотреть на улицу: там так хорошо, а тут даже крутиться нельзя – все сиди, да сиди. Дети пишут что-то, а мне рисовать разрешено, карандаши и альбом передо мной. Но мне уже надоело. И вспомнила я, что в парте у меня сумочка, а в ней пачка вафель. Я расстегнула сумку тихонько, пачку вытащила, бумажку порвала, вафельку достала и давай хрустеть. Дети сразу все на меня оглянулись и хихикать начали. Учительница взглянула строго и сказала:

– Выйди, Зина, из класса и подожди меня до конца урока за дверью.

На перемене мама объяснила, что испытанье я не выдержала, поэтому больше она меня с собой не возьмет. Проводила до дверей школы и отправила домой.

Вообще, мама была довольно строгая. Старалась всегда объяснить мне, как надо себя вести в том или ином случае. Но я росла не пай-девочкой, поэтому аргументы мамины иногда игнорировала, и тогда в ход шел ремень. Не скажу, что это было часто, да и прекратилось довольно рано, когда мама поняла, что если не убедить меня словами, я могу и потерпеть, но сделать по-своему. И с тех пор наши с мамой отношения стали более доверительными. При всей своей строгости она часто шла мне навстречу, понимая, что иногда опыт убеждает лучше слов. А может, умела просчитать ситуацию и предположить, чем она кончится в том или другом варианте. Приведу такой пример.

Я училась в четвертом классе. Жила с родителями одна. Все старшие дети уже разъехались. И так я скучала, что пришла мне в голову мысль: вот хорошо бы, если бы у меня была сестра-ровесница. И стала я этим маму изводить – нужна мне сестра, да и все тут! Требую хоть удочерить кого-нибудь. Но мама-то понимает всю серьезность данного шага и всю не серьезность и не обдуманность моего желания. И она придумывает удивительный ход. У нее в третьем классе учится девочка Таня из многодетной семьи, где десять детей. Учится слабенько. И Галина Михайловна идет к Таниной маме и предлагает позаниматься с девочкой пару недель, чтобы подтянуть ее и перевести в следующий класс без задания на осень. А чтобы девочке было проще и спокойней заниматься и делать уроки, она может взять ее на эти две недели к себе. Мать соглашается, ученица тоже довольна – пожить у учительницы в отдельной комнатке, которая ей и не снилась. А я так просто счастлива. Мама приводит мне сестренку, о которой я мечтала. Я – сама предупредительность. Лучшие кусочки подкладываю, уроки делать помогаю, платья свои дарю. Мама тоже с ней занимается. После занятий гулять вместе ходим, играем, в кино бегаем. Но только Таня все равно чувствует себя скованно, а я через какое-то время начинаю ощущать неудобства, связанные с появлением сестры, потому что я должна в первую очередь думать о ней, о ее благополучии. И начинаю я тяготиться постоянным присутствием девочки, которая и подружкой-то не стала за это время. А по подругам своим скучаю. Они ведь подруги, то есть единомышленницы. Тут две недели подходят к концу, и мама спрашивает меня:

Ну что, Зиночка, Таня пожила у нас, привыкла немного, хотя скучает по маме.

– Будем просить ее остаться здесь навсегда?

Мне стыдно сознаться, что моя идея уже не вызывает восторга, и я пытаюсь свалить все на девочку:

– Да нет. Таня же хочет к своей маме. Так уж пусть идет домой.

На том и порешили, снова – ко всеобщей радости!

И стала я к своим необузданным идеям относиться более критично, поняла, что в жизни не все так просто.

Мама всегда расспрашивала меня о том, что произошло в классе за день. После этого какие-то ситуации обсуждались, порицались или поощрялись. По поводу других историй шли у нас споры, и мама старалась мне объяснить свою точку зрения. Проходили такие разговоры как бы между делом, когда мы обедали, посуду вместе мыли, картошку чистили, грядку копали. Но иногда я сама бежала к ней, чтобы разобраться в чем-то. Она всегда меня выслушивала. И это не значило, что никогда не ругала. Еще как мне доставалось, если мама считала, что я не права. Но при этом я ощущала, что она меня любит и хочет, чтобы я была хорошим человеком.

Сама она казалась мне идеалом нравственности, правильного отношения к жизни, трудолюбия, справедливости, честности. Ее коробили чьи-то уловки, не нравилась философия, что унести что-то с работы, это не значит украсть, она удивлялась продавцам, которые не считают за грех обвесить или обсчитать покупателя. Ей был чужд дух наживы. Бережливость, скромность и ничего лишнего – таков был ее девиз. А как она бережно относилась к чужому! Меня поразил в детстве случай, когда она попросила брата выгнать чужую козу из нашего огорода, но при этом сразу предупредила, чтоб не стукнул чем, не поранил, был бы с ней аккуратен. А я как раз до этого видела, как мужик бил палкой животное, глодавшее его дерево через дырку в заборе.

Дома мама пользовалась большим авторитетом. Отец по любому поводу советовался с ней. А когда она ругала его за что-то, он, чтобы «сменить ее гнев на милость» говорил с улыбкой: «Вот, дети, смотрите, как обманула меня ваша мать. Я, впервые услышав ее голос, решил, что с таким соловьем судьба будет, как песня. А она меня всю жизнь пилит, как ржавая пила!» И мама сразу улыбалась.

Летом к маме часто заходили в гости ее бывшие ученики, некоторые уже с семьями. Я удивлялась – они ведь уже не учатся у нее, почему не забывают? Были и такие, что по многу лет писали ей письма. А в письмах делились своими радостями или огорчениями, воспоминали о школьном детстве, и выражали благодарность за то добро, что дарила им моя мама – их первая учительница. Она на все письма отвечала.

Когда я уже уехала из родного дома учиться в Москву, в доме культуры Вахтана был организован хор ветеранов, и мама с радостью стала в нем петь. Была она запевалой, солисткой. Сильный голос ее звенел теперь в родном поселке, а не только в своем доме.

Однажды я увидела в галерее портретов «Лучшие люди Вахтана» фотографию мамы. Она в то время была еще и депутатом поссовета. Много раз писала о ней районная газета «Знамя труда» и как о победительнице смотров художественной самодеятельности, и как о хранительнице и прекрасной рассказчице старинных русских сказок. А сколько она знала присказок, побасенок, пословиц и поговорок! К каждому конкретному случаю у нее находилось крылатое выражение! Сейчас я думаю, может, часть этих афоризмов она придумывала по ходу событий сама? В 1975 году мама вышла на пенсию. Но потом еще несколько лет работала в аптеке. К этому времени у нее уже был внук и две внучки, вскоре появились еще три внучки, и внук. И каждое лето она ждала детей и внуков в гости. В редкие моменты, когда все дети, зятья, снохи, внуки съезжались одновременно, нас было семнадцать человек.

Мама продолжала петь. Однажды был такой случай. В парке шел концерт. Солистка Козлова должна была выступать в конце, а мне понадобилось вернуться с ребенком домой. Расстроившись, что не увижу ее выступления, иду я по своей улице и слышу мамин голос как будто совсем рядом. Разве можно его не услышать, когда в нем столько силы!

В 1984 году внезапно умер отец от прободной язвы желудка. Смерть мужа мама переживала очень тяжело. Долго не могла привыкнуть к тому, что она вдова. Оказалось, что мама без него, как без рук. Хотя в какой-то степени она была командиром в доме, исполнял и осуществлял ее замыслы отец.

После смерти папы мама осталась в доме одна. Мы все жили в разных городах и приезжали только во время отпусков, да разве что по необходимости (сбросить снег с крыши весной, выкопать картошку осенью, заготовить дрова, подремонтировать дом, отметить юбилей и т.п.) Мама не жаловалась. Если никто приехать не мог, она и сама справлялась, не спеша, и с картошкой, и с дровами, и со всем остальным. Хотя приходилось, конечно, тяжеловато. В одном из писем рассказала мне, как переносила картошку в подполье. Сшила две котомочки, чтобы не таскать тяжелые ведра. Накидает по паре-тройке килограммов в каждый мешочек и несет. Так и переносила все. Писала это с юмором, не жаловалась на судьбу. Иногда ей помогал кто-нибудь из соседей. С ними она ладила. К ней ходили за советом, за помощью в обучении детей, даже за деньгами до получки. Она никому не отказывала. И ей за добро платили добром.

Не смотря ни на что, она продолжала ходить в хор, выступать, ездить на гастроли по району, а иногда и в Нижний Новгород. Каждый раз принимала участи в осенней выставке даров природы, которая проводилась в доме культуры. Ее цветочные композиции и удачно выращенные плоды занимали иногда призовые места. И поэтому жизнь ее не была серой и скучной. Но маму всегда беспокоило, что имея четверых детей, она может умереть одна, что ее будут одевать и собирать в последний путь чужие люди.

Летом было веселее. Приезжали дети, внуки, которых было уже девять, да и три правнука появились. Она всем была рада, всегда подкапливала деньги к лету, чтобы было чем кормить гостей. С нас денег не брала, говорила, чтобы сами покупали, если что-то хотим сверх того, что у нее есть. А перед отъездом часто еще раздавала нам не израсходованные за лето деньги. Уставала, иногда ворчала, но когда последние гости собирались уезжать, жалко было на нее смотреть: в глазах тоска, страх перед предстоящим зимним одиночеством. Вздыхала: «Вот и кончилось лето – опять у Козловой гости разъезжаются». Однажды, провожая меня до перекрестка с улицей Ленина, долго стояла и смотрела мне вслед. Я оглянулась, и сердце мое сжалось. Милая мамочка, мы снова тебя бросаем, а ты заново переживаешь каждое расставание…

Когда маме исполнилось 78 лет, Люда, Тамара и я приехали к ней в гости и устроили семейный праздник. И это был ее последний день рождения. Зимой она писала, что силы стали покидать ее, не знает, как будет весной копать землю и сажать огород. Несмотря на это, всю зиму выступала в Доме культуры. А восьмого марта был праздничный концерт, на котором ее чествовали, как ветерана труда и сцены, надарили кучу подарков, дали денежную премию. И вся она была на подъеме, хотя и чувствовала себя перед этим очень плохо – беспокоили боли в животе. Но выпила обезболивающее, успокоилась и вышла на сцену. И это тоже был ее последний выход...

В начале апреля ее положили в больницу. Страхи мамины по поводу смерти на чужих руках оказались напрасными. В начале мая приехала и забрала ее из больницы Людмила, седьмого мая на Вахтане была уже и Тамара, я прибыла восьмого числа, девятого на машине приехал Владимир с женой Аллой и моей старшей дочкой Катериной, а десятого – Володин сын Илья. Мама была в полной памяти, прекрасно сознавала, что она умирает, всем сказала об этом. Когда все собрались у ее постели, она сообщила, где находятся вещи, в которые ее нужно одеть, где лежит сберкнижка на похороны. Просила всех нас жить дружно, по ней не плакать, ибо пришло ее время умереть. Даже еще пошутила над своими подружками из хора, дескать, считали они, что она их зажимает, все время солирует сама, а им не дает. «Пусть теперь поют без меня. Но только у них так не получится!». Пришедшим навестить ее хористкам наказала петь, покуда хватит сил. Пожелала, чтобы хор продолжал существовать.

Перед самой смертью попросила: «Воздуха!» Открыли дверь, но лучше ей не стало. «Укол» – выдохнула она. Тамара заплакала. Мама замахала рукой: «Не надо, не надо, не плачь»... Вдохнула воздух несколько раз и затихла. Произошло это 12 мая 1998 года.

Похоронили маму на вахтанском кладбище рядом с папой. Перед тем, как опустить гроб в могилу, у самого дна ее вывалился большой пласт земли со стороны могилы отца и образовался своего рода тоннель. «Посмотрите, – зашептался народ – он ее приглашает к себе». Было много людей и на кладбище, и на поминках: дети, внуки, родственники, почти все участники хора, учителя из школы, многие мамины ученики, живущие на Вахтане, все жители нашей улицы и просто почитатели ее голоса.

И до сих пор на сайте «Одноклассники» я получаю письма, которые начинаются словами: «Я училась (или учился) у вашей мамы Галины Михайловны. А дальше идут хорошие, добрые воспоминания.

Зинаида Мареева (Козлова)
26 апреля 2020