На главную сайта   Все о Ружанах

Васильев В.Н.


Для внука Тёмы и не только...
Воспоминания испытателя ракетной техники

 

© Васильев В.Н., 2008

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Город Осташков сам имел два или три монастыря. Поблизости, на другом берегу озера, километрах в 20 – 30 находится монастырь Нилова пустынь. При Советской власти всех монахов повыгнали, жильё заселили нуждающимися. А Нилову пустынь превратили в колонию малолетних преступников. Красивые постройки были загажены, монастырь окружили вышками. Теперь монастырские постройки возвращены Церкви, но как там обстоит дело сейчас – не знаю. Я не религиозен, хотя и крещён, но считаю, что веру других людей надо уважать, и разрушать церкви и монастыри нельзя. Это преступление. Года три – четыре тому назад я добровольно восстановил икону Казанской Божьей матери, и горжусь тем, что мою эту работу не забраковал батюшка в Елоховском соборе, куда её снесли на освящение. Она и сейчас на стене нашей спальни.

Тётка моя Лиля всегда благоволила ко мне, хотя и ругала иногда за дело. Толку от меня в хозяйстве было мало, трудиться на земле я не любил. Вся помощь – дрова, иногда питьевая вода и поход за чем-нибудь в магазин. Но однажды тётка дала особое поручение. Она хранила молоко в крынке и выставляла её в сени. Стала замечать, что молоко убывает за ночь. Куда убывает? Она знала, что я люблю простоквашу, а молоко не пью по сию пору. Накрыла крынку дощечкой и прикрыла камнем. Наутро обнаружила крынку опрокинутой. Стало ясно, что это делала чья-то кошка, но догадаться, как она проникает в сени, не смогли. Тётка показала мне подозреваемую кошку и вручила мелкашку ТОЗ-7 с одним патроном, велев кошку прибить. Я ночевал в мансарде и вставал рано, хорошо высыпаясь на свежем воздухе. Стал подглядывать в окошко и однажды увидел ту самую кошку на другой стороне улицы. Потихоньку высунул ствол винтовки и прицелился. Тут кошка подняла свои зелёные глаза на меня и тут же, не мешкая ни секунды, прыжком сорвалась с места и скрылась. Спрашивается, как животное осознало опасность? Ведь вряд ли в неё стреляли раньше.

Павел Михайлович умер от болезни желудка (язва перешла в рак) в возрасте около шестидесяти лет, тётя Лиля дожила до восьмидесяти с лишним лет. Их сын Алик, Альберт Павлович, умер под натиском алкоголя. Будучи «зашитым» выпил водки, которую, как сказали мне, насильно заставляли выпить «друзья».

И осталась в Осташкове теперь всего лишь одна родственница – двоюродная сестра Люся, дочка тёти Лили. Она приглашала приезжать в Осташков на побывку, я обещал, но не сдержал обещания. А так хотелось там побывать снова, подышать озёрным воздухом, наслаждаться запахом смолёной лодки, увидеть ещё раз Селигер. Не знаю уж почему, но жена не хотела на Селигер, и всегда на летний отдых мы в последние годы отправлялись в Любань Ленинградской области (одноимённый город есть в Белоруссии), к её дядьке Ефимову Александру Ефимовичу. Там тоже было неплохо: речка Тигода, огород и сад, «своя» комната на мансарде. Несколько лет подряд брали с собой внука Тёму...

В годы же военной службы мы в отпуск ездили в основном в Сочи, реже в Ялту. Самолётом или поездом, в суете и хлопотах по маршруту: Капустин Яр (или позже Плесецк) – Ленинград – Сочи и обратно. Останавливаясь в Ленинграде, наезжали на несколько дней к моим родителям, снимавшим «дачу» в Карелии в деревне Судаково близ Приозёрска (ранее Кексгольм).

Там тоже было хорошо. Родители брали с собой детей Ларисы, своих внучек. Кругом лес: сосны, ели, рябина по опушкам, заросли можжевельника. Лес богат малиной, черникой и грибами. Рядом озеро, где в хорошую погоду можно было купаться. У отца появилась и лодка, наконец, и на ней мы катались и рыбалили. Там, на этом озере, мы с ним отловили окуня на 37 сантиметров длиной. Отец был горд и счастлив, а старшая из внучек пожелала сфотографироваться с этим окунем в руках и немедленно заболела. Оказалось, что у ребёнка проявилась сильная аллергия на рыбу.

От Судакова до Ладожского озера было недалеко, и отец возил туда нас на своём «Москвиче-402». Ладожское озеро независимо от погоды почему-то производило впечатление угрюмой величавости. Бескрайняя даль, валуны на берегу и холодная вода. Я там не искупался ни разу.

Отец, зная распорядок работы рыболовецкой артели, заезжал к ним за «левой» рыбой. За четвертинку водки ему отваливали тазик свежей ряпушки. Мама чистила её, жарила, а ели, конечно, все и с удовольствием. Ряпушка оказалась очень вкусной, хотя и мелкой рыбкой, которую можно было есть с мелкими косточками.

Тут опять проявлялась вечная русская несправедливость. Мать стирала, готовила на всех, да ещё ухитрялась, присматривая за детьми, делать заготовки на зиму: мариновала и сушила грибы, варила варенье. Как-то с отцом решили с утра пораньше отправиться на рыбалку. Встали рано и собрались было идти к озеру, но, мама окликнула нас. Оказалось, что она встала ещё раньше и приготовила на керосинке завтрак. Я был этим просто шокирован и стал ей пенять – зачем всё это, обошлись бы куском хлеба. Но она не согласилась, считая, что её долг – накормить сына и мужа.

Думается, что её самоотверженность сослужила службу не в лучшую сторону в смысле здоровья. Мама умерла, не дожив немного до семидесяти лет.

Снимали «дачу» в Карелии не одни, конечно, мои родители. В Судаково снимали комнаты или даже дома и другие люди. Соседи были из интеллигентной среды, порядочные и доброжелательные люди. Отец подружился с артистом балета Мариинского театра Уховым, статным и красивым человеком. Познакомил и меня с ним.

Отдыхать там было замечательно. Лесной воздух, рядом озеро, простая незамысловатая пища и неторопливо ленивое (не для всех, как видно) течение дня. В Приозёрск ездили редко, делать там было нечего. Я навещал этот город проездом и ничем особенным он мне не запомнился.

Возвращаясь ко времени обучения в институте можно сказать, что, невзирая на общую бедность народную, это было время молодости и расцвета. Наверное, мы были счастливы. Счастливы молодостью, успехами в учёбе и дружбой. Неизвестно, как сложилась бы моя судьба, не попади я в армию. Сомневаюсь, что было бы лучше. Зарплата технолога на предприятии была микроскопическая, и о какой карьере можно было мечтать?

Родной город притягивает до сих пор. В этом году ему исполнилось 300 лет, и неплохо бы получить памятную медаль, которую, надеюсь, что выпустят.

Полагаю, что следует помянуть добрым словом профессоров и преподавателей нашего института.

Когда я поступил учиться в ЛПИ, деканом нашего факультета был Кетов. Но учиться у него нам не довелось, он вскоре скончался. Деканат принял металловед Лебедев. Фамилия Кетов всегда стояла рядом с фамилией Колчин. Они вместе написали учебник по теории механизмов и машин, вместе отбывали заключение по сфабрикованному делу «Промпартии» (Промышленная партия, Союз инженерных организаций). Тогда, в двадцатые годы XX столетия в СССР группа смелых и энергичных учёных и инженеров (Рамзин, Сатель) убеждённых в том, что промышленностью страны должны управлять не партийные функционеры, а технически грамотные люди, специалисты. О чём и заявили (или донесли на них – не знаю). За это и поплатились тюрьмой. Врагами социализма и тем более народа они не были, это ясно. Эти люди ещё в предвоенные годы доказали свою преданность Родине делом. Например, Сатель поднял тракторный завод в Челябинске, наладив производство. В военное уже время обеспечить высокий уровень энергетики страны удалось благодаря спроектированному в заключении Рамзиным прямоточного котла высокого давления («Котёл Рамзина»). Сатель и Рамзин получили высокие награды и были полностью реабилитированы. Наши профессора, входившие в промпартию, тоже были реабилитированы и смогли возобновить прерванную научно-педагогическую деятельность.

Следует добавить для объективности справку о Рамзине:

«Рамзин Леонид Константинович (1887 – 1948), теплотехник. Участник разработки плана ГОЭЛРО. В 1930 году репрессирован по делу Промпартии... Создал конструкцию промышленного прямоточного котла («Котёл Рамзина»). Госпремия СССР в 1943 году». Это из энциклопедического словаря «Отечество», изданного уже при капитализме в 1999 году.

Кто же из преподавателей запомнился больше других?

Декан Лебедев прекрасно читал лекции по металловедению, молодой профессор Прокопов – по теоретической механике. 

У меня с Прокоповым отношения не сложились, на весенней сессии я у него получил двойку. Это стало сразу известно в деканате и, поскольку мои достижения по другим предметам не были блестящими, заместитель декана Елена Васильевна Гордеева предупредила меня о возможном отчислении из института, если не пересдам успешно «теормех». Перепуган был не только я, но и Толя Малькевич. Он-то сдал сессию отлично. Толя засадил меня за учебник и, проконтролировав мои знания, удивился – как это я ухитрился получить двойку, неплохо зная материал. А на пересдачу и подготовку к ней был всего один день... Со страхом я пришёл на переэкзаменовку. Подготовился по билету, а Прокопов занят с другим студентом. Ко мне подошёл другой преподаватель, Смелков, известный студентам, как придирчивый экзаменатор. Я, отвечая ему на вопросы, просил каждый раз немного времени на обдумывание и это ему даже понравилось. Спросил и он – за что мне поставлена двойка, если материал я знаю неплохо. Последовали дополнительные вопросы... В итоге – пять! А меня опять вызывают в деканат и замдекана говорит мне, что отчислит меня в следующий раз, если получу хоть одну тройку. Ведь получить на пересдаче экзамена пятёрку, да ещё у Смелкова...

Пришлось приналечь на науки.

 

Другой казус произошел на экзамене по сопромату. Ягн, такая фамилия была у Юлия Алексеевича, нашего лектора по курсу сопротивления материалов. Он носил бороду и выглядел весьма импозантно. На лекциях иногда шутил, заявляя, например, по поводу грязной тряпки у лекторской доски, что микробов в ней тьма. Но тут же поправлялся, говоря, что микробов там уже нет, так как все они от грязи сдохли.

А мне тогда попался неудачный билет, и моя экзаменаторша Атласова Агла Зарифовна хотела мне поставить двойку. Я материал в целом знал хорошо и отказался уходить, стал ждать профессора. Он пришёл, Атласова доложила ему обо мне. Тот посмотрел на меня, на билет, и заметил вслух, что на последних лекциях меня не видел, а билет пришёлся как раз на них. Ягн не стал меня распекать, а сказал, что выберет сам для меня новый билет. Так и сделал. Я подготовился и ответил хорошо. Ягн остался доволен, я тоже.

Курс теории механизмов и машин вёл у нас сам Колчин, добродушный и весьма эрудированный человек. Внешне он напоминал своими усами моржа. Практические занятия по этому предмету вёл небезызвестный Николай Григорьевич Копылов, мастер спорта по шахматам. Худощавый, опрятный и безупречно вежливый человек. Необыкновенно смелый в шахматных баталиях, он в жизни производил впечатление робкого человека. Нецензурные выражения приводили его в замешательство. Так, однажды во время перерыва в занятиях он остался за столом, а кто-то из студентов запустил матерком, забыв о его присутствии. Николай Григорьевич опешил, похлопал глазами и произнёс:

– Товарищи, я попрошу вас выйти ругаться в другое место.

О шахматных подвигах Копылова знали все студенты. Он в межвузовских соревнованиях представлял первую доску нашего института. Совершенно не боялся Ботвинника и по старой памяти (они вместе учились в институте и близко были знакомы) часто у него выигрывал. За оригинальность игры и непредсказуемость очередного хода в шахматном клубе его прозвали «кривое ружьё». Гроссмейстеры, свободные от игры, как поговаривали, следили за игрой Копылова и заключали пари на возможный ход в партии. Однако часто промахивались мимо все спорящие. Ход Копылова предугадать было очень трудно.

Университетскую первую доску представлял мастер Бывшев, традиционный оппонент Копылова. Но когда у них произошла смена лидера, и первую доску университета стал представлять Виктор Корчной, картина благожелательного отношения шахматистов друг к другу изменилась в худшую сторону. Корчной чем-то обидел Копылова (вроде бы нахамил ему) и Николай Григорьевич отказался играть с университетом.

В инженерном плане очень много дали такие предметы, как детали машин, металловедение, теплотехника, допуски и технические измерения и курс подъёмно-транспортных машин. Этот курс памятен особенно. Его вёл у нас Михаил Михайлович Гохберг. Это был жизнерадостный и весело-придирчивый преподаватель, требовавший проникновения в суть вещей, понимания конструкций и взаимодействия механизмов.

Судьба моих друзей сложилась по-разному.

Игорь, Игорь Георгиевич Юров, не получив высшего образования, стал ведущим конструктором на Ленинградском карбюраторном заводе. Он много уделил внимания самообразованию, имеет несколько патентов на изобретения. Работает по сию пору, хотя старше меня на два года. Меня не забывает и звонит мне из Питера, интересуется здоровьем и жизнью.

Игорь всегда был большим самодельщиком. Им были построены два мотоцикла и один легковой автомобиль с очень сильным и прожорливым двигателем. Эксплуатация такого автомобиля при нынешних ценах на бензин оказалась ему не по карману, и он его недавно продал за бесценок. На мотоцикле своей конструкции он меня однажды прокатил по улицам Ленинграда. Впечатление незабываемое: сильный мотор, сильные тормоза и хорошая устойчивость. Боря Романов как-то попросил Игоря дать ему прокатиться на его мотоцикле, но не справился с управлением и упал, повредив мотоцикл и свою спину.

Игорь также самостоятельно собрал телевизор с большим экраном. Тогда, перед эпохой цветных телевизоров, подобных сконструированному в продаже и не было.

В быту Игорь всегда отличался большой скромностью и вежливостью, ел мало и самую простую еду. Худенький до сих пор, не очень здоровый, но спокойный и жизнерадостный человек.

Его мечта, наконец-то, осуществилась – в позапрошлом 2001 году он купил с рук почти новую автомашину «Волгу-3110». Он всё собирался приехать ко мне в Москву по-семейному. Теперь есть на чём, да вот обстоятельства пока не позволяют.

Боря Фёдоров после женитьбы уехал из Ленинграда в пригород, кажется в город Пушкин. Я с ним больше не виделся. Игорь сказал мне, что он умер от болезни печени в возрасте пятидесяти с небольшим лет. Борис тоже не имел высшего образования, но был большим докой в радиотехнике. И тоже занимался самообразованием. На режимном предприятии, где он работал, с его мнением считались, и он обладал большим авторитетом.

Толя Малькевич по окончании ВУЗа занялся металловедением, стал профессором. Его жена, наша сокурсница Регина Калинина, стала преподавателем сопромата там же, в ЛПИ. К сожалению, я их давно не видел. Но не забыл. Ведь мы так тесно дружили, часто бывали друг у друга, много вместе занимались. Ещё в школе устраивали друг другу диктанты, чтобы поправить неудовлетворительное положение с русским языком. Наша учительница русского языка и литературы Софья Полиэктовна Белицкая была весьма строгой, а к нам с Толей даже придирчивой. Но она много нам дала, спасибо ей. Я до сих пор помню её наставления, не могу произнести «играет значение» или «представляет из себя»...

Так-то это так, однако, читатель вправе указать на лаконичность данных записок, тяжёлый слог и неудачную стилистику, далёкую от изящества. Так что основу, заложенную в школе нашей учительницей, надо было бы совершенствовать, предвидя возможное желание оставить после себя хотя бы «Записки». Между прочим, на службе в Генеральном штабе пришлось-таки подтянуться в этом деле. Строгая требовательность начальников научила чёткости и краткости изложения существа дела, естественно, без каких-либо литературных изысков и художеств.

У Толи Малькевича, кроме меня, постоянно «ошивались» и другие ребята: Игорь Ломоносов, Рем Шнейдер и Игорь Гинзбург. Позже, уже учась в институте, к компании присоединились Юра Арсентьев и Витя Сачко. Играли в карты, шашки и шахматы. Готовились к зачётам и экзаменам. Толя хорошо играл в карты и шашки, постоянно обыгрывал меня. Шахматы же не любил. Компанию мне тут составлял Ремка до той поры, пока не зазнался. Его шахматными устремлениями руководил не кто иной, как сам Виктор Корчной, с которым Ремка вместе учился в университете. Корчной, будущий международный гроссмейстер и претендент с 1962 года на мировое первенство, нечестным образом помогал Рему пройти ступени разрядников, подсказывая во время турниров план на ближайшие ходы в курилке. И когда Рем получил второй разряд, ему стало неудобно проигрывать мне:

– Ты, Славка, ничего в теории шахмат не понимаешь, и играть с тобой мне неприятно. За шахматную доску я с тобой больше не сяду.

Ремка, видимо, раздражался от этого и терял нить своих «возвышенных» размышлений, вместо того, чтобы наказать меня разгромом в партии за незнание теории.

Вот так! Возможно, в нём заговорила особая национальная черта о превосходстве избранного народа, в том числе над русскими. Ведь и среднюю школу он, единственный из класса, окончил с серебряной медалью, и считал меня, наверное, значительно ниже себя.

Толина мама была очень терпелива и благосклонно относилась к нашей компании. Жили они тогда в коммунальной квартире на Суворовском проспекте, занимая две комнаты. Потом Анатолий Васильевич получил квартиру неподалеку от института. Я был у него в гостях один всего раз. Толя предупредил меня, чтобы на письма я не рассчитывал – очень он не любил их писать. Как они сейчас – не знаю.

Из моих ближайших родственников осталась младшая сестра Лариса Николаевна, да младшая из тёток по линии отца Анастасия (с некоторых пор живёт в Болгарии). Лариса закончила вечерний ВУЗ, вышла замуж, стала Ерохиной. У неё три дочери: Нина, Татьяна и Светлана. У всех по сыну – внуки бабки Ларисы. Лариса сильно пополнела и стала инвалидом из-за сердечной болезни. В прошлом году с ней случился инфаркт. Её муж Ерохин Владимир Иванович вынужден работать до сих пор.

По какой такой причине Лариса сильно так растолстела, не знаю. В молодые годы предпосылок к этому видно не было. То ли болезни расположили к полноте, а может как следствие блокады (ей тогда было всего четыре – пять лет).

Работала Лариса Николаевна на оборонном предприятии технологом. В пору моего увлечения обработкой камней помогала мне разжиться алмазной пастой, которая имелась на предприятии для технологических нужд.

Лариса давно на пенсии. Она ухитрилась после смерти родителей путём съездов-разъездов-разменов поиметь четырёхкомнатную квартиру, где и живёт теперь с внуками. Старший внук Витя живёт с ними постоянно, младшие – периодически. Здоровье у неё плохое. Последний инфаркт был очень тяжёлым и она не могла выйти на улицу очень долгое время. Теперь для неё весь свет в окошке – её внуки. Впрочем, ничего удивительного, таков закон жизни. Очень убедительно это отразили ещё древние греки, создав среди других прекрасный миф о титане Атланте и его внуке Гермии.

Теперь пора немного рассказать о бабушке Тёмы, Нине Алексеевне. Родилась она 22 января 1937 года в семье работавшего на Ижорском заводе под Ленинградом Ефимова Алексея Ефимовича. У его брата Александра Ефимовича каждое лето мы гостили с внуком Тёмой. Алексей Ефимович и его жена Антонина Васильевна, урождённая Никитина, родом из города Любани. У них родились две девочки: старшая – Римма, младшая – Нина.

В Ленинграде семья жила на улице Римского-Корсакова, а потом перебралась в наш дом на 5-ой Советской улице. Одна комната в коммунальной квартире на четверых. Нина стала ходить в ту же школу, где училась моя сестрёнка Лариса, и в тот же класс. Они подружились, и Нина частенько заходила к Ларисе. Так что я познакомился с ней со школьных времён. Она тогда была такая маленькая, что в школе её прозвали малявкой. А потом Нина выросла, стала девушкой рослой и симпатичной. Это я вскоре разглядел. Нина поступила в Горный институт и, окончив его, стала моей женой. Наша женитьба произошла в 1959 году, 12 марта. Мне для этого пришлось брать специальный отпуск для поездки в Ленинград.

Дальше началась наша совместная жизнь в Капустином Яре и Плесецке. Нине пришлось забыть свою специальность горного инженера и переквалифицироваться на программиста, для чего её отправили на специальные курсы в Москву. Так и работала Нина Алексеевна всю жизнь программистом, и на полигонах, и позже уже в Москве.

Судьбе офицерской жены вообще-то не позавидуешь, тягот армейских будней хватало и на них, бедняг. В те годы это вроде бы и считалось почётным и даже безбедным. Но всегда возникали какие-либо трудности, то с устройством на работу, желательно по специальности, то с жильём или детским садиком. Нине ещё повезло, что нам не пришлось снимать комнату в селе. Спасибо особое Володе Танкиевскому, уступившему нам на время свою комнату в городке.

11 мая 1961 года у нас родился сын Михаил. Это произошло в Ленинграде, куда предварительно приехала Нина, рассчитывая на помощь своей мамы.

Надо сказать, что родители Нины относились ко мне хорошо и рады были помочь нам, чем могли. Какое-то время спустя Нина вернулась в Капустин Яр. Мишу устроили в детский садик, а Нина продолжила работу в вычислительном центре полигона.

Как мы там жили, повторять не стану. В Плесецке Нина тоже работала в ВЦ. Обзавелась новыми подругами, но не забыла и прежних, например, Любу Муравскую. С Муравскими дружба продолжилась. Мы не раз были у них в гостях в Киеве. Их дочка Таня гостила у нас долгое время, когда в Москве училась на курсах.

Усилиями Марии Исааковны и подруг и своим старанием Нина стала хорошей хозяйкой, много сделавшей для быта семьи. С её бережливостью и умением жить мы смогли последовательно покупать автомобили: «Запорожец»– «горбатый» следующую его модель, затем «Москвич-2140» и, наконец, «Жигули-2107». На этих машинах мы вместе ездили на рыбалку и охоту, а позже путешествовали по Подмосковью и несколько раз ездили в Ленинград и Киев. Долголуговское охотохозяйство близ деревни Беседы дало нам возможность запасать грибы и малину. Подмосковье, ещё не загаженное, показало нам красоту своих полей и лесов. В недальних от Москвы городах мы имели возможность любоваться памятниками архитектуры.

Самоотверженность Нины как жены проявилась с особой силой, когда выяснилось, что мне необходимо делать хирургические операции. Их было три. Нина не жалела ни денег, ни своего здоровья по уходу за мужем. Какие слова благодарности здесь уместны и чего они могут стоить? Затраченную нервную энергию не скомпенсируешь... И это всё на фоне далеко не благополучного своего собственного здоровья. Все ли русские женщины таковы – не знаю. Чувствую себя её вечным должником.

А теперь... Что теперь? А теперь мы доживаем свой век и вспоминаем прожитое...

Надеемся, что наш внук Тёма будет жить лучше.

Мне хотелось рассказать внуку Тёме о наших корнях, предках. Показать обстановку того времени, в котором не жил мой внук... Смею надеяться, что хоть что-то рассказать удалось такое, из чего можно было представить себе хотя бы фрагменты из жизни нашего времени.

Предлагаю своему внуку Тёме, когда он вырастет и созреет, написать продолжение этих записок. Вот тогда и установится связь времён...

 


Яндекс.Метрика