|
Обучение в Артакадемии
Темп обучения, надо сказать, был сумасшедший. Нам пришлось, надо признать, туговато. Науки были насыщены математикой и термодинамикой. Преподавали нам и совершенно новые для многих науки: теорию вероятностей, аэродинамику, расчеты на прочность тонкостенных оболочек, а также специфическую матчасть ракет и наземной ракетной техники. Насколько трудно пришлось бывшим студентам показывает то, что по утрам в раковинах после умывания оставался порядочный слой выпавших с наших заучившихся голов волос.
Многие науки нам нравились, интерес к ним был большой и их освоение шло успешно. Но были и неприятные для меня: изучение на грани зазубривания громоздких схем автоматики борта ракеты и управленческой наземной аппаратуры.
Теория вероятностей тоже не подарок. Вроде бы все понятно пока читаешь, а закрыл книгу – темнота. Вот и на экзамене пришлось понервничать… Заглянул в щелочку двери и увидел, что мой товарищ плавает, решая задачу. Пытаюсь решить сам. Тоже не получается. Рядом оказался Паша Еремеев, очень спокойный и доброжелательный человек, обладавший светлой головой спецнаборовец. Спрашиваю его, как бы он решил эту задачу. Он за каких-то пять минут объяснил мне решение, да так, что даже я понял. Каково же было мое удивление, когда эта злополучная задача досталась и мне.
А вообще мой средний балл в академии оказался выше институтского. Диплом мы не писали ввиду сжатости сроков обучения, сдавали госэкзамен.
Свободное время. Его как бы и не должно было быть, но оно таки было. Тут мы, в стенах академии, впервые увидели игру в настольный теннис. Конечно же захотелось попробовать поиграть самим. Увлеклись, но играть научились далеко не сразу. Освоение игры продолжили уже в Капустином Яре, где в одной из комнат общежития устроили крохотный спортзал. Да и позже, уже в Генеральном штабе, этой игрой занимались в часы, отведенные на физкультуру. Очень динамичная игра, требующая хорошей реакции.
В академии я познакомился и подружился с Александром Павловичем Раевским, бывшим студентом металлургического факультета ЛПИ. Мы вместе осваивали учебу и вместе проводили свободное время. Много читали, играли в настольный теннис и шахматы. Случалось, и выпивали вместе. Саша познакомил меня с редкими и дорогими, но с настоящими, добротными грузинскими винами: «Твиши», «Хванчкара» и другие. Купить их можно было далеко не всегда.
Частенько с Сашей ходили на концерты классической музыки и в оперу. А как же было не воспользоваться возможностями, предоставляемыми столицей, зная наперед, что такой возможности дальше может и не быть? Быть в Москве и не послушать живой симфонический оркестр или орган? Мы это понимали и при первой же возможности бежали за билетами.
На симфонических концертах встречали своего собрата по спецнабору Петю Салькова. Он улыбался нам и спрашивал: «Что, ребята, опять на Гаука пришли?»
В ту пору существовал филиал Большого театра. Попасть в него было легче, да и билеты стоили чуть дешевле. Певцы же были все из Большого театра. Там не гнушались выступать и такие корифеи, как Лемешев и Кривченя, Киселев и Алексеев, Звездина и Масленникова. Очень жаль, что филиал Большого театра отдали под оперетту…
Некоторые оперы слушали по два-три раза, такие, например, как «Севильский цирюльник». Новые исполнители, новые впечатления. Моими любимыми операми были и остаются оперы Верди («Риголетто», «Травиата», «Бал-маскарад»). Красота мелодий, потрясающая полифония хоров. Русскую классику тоже не обходили вниманием – Чайковский, Мусоргский, Римский-Корсаков. Помнится, как мне повезло в 1954 году, когда на сцене Большого театра в «Онегине» Татьяну впервые спела молодая и красивая, с прекрасным голосом, Галина Вишневская.
Рестораны, ввиду дороговизны, мы посещали очень редко. Так, однажды, навестила меня в Москве сестра отца, тетя Вера. Я пригласил ее отужинать в ресторан «Арагви», где нас угостили прекрасно приготовленной форелью. Раскошелиться пришлось изрядно…
Уходили ли мы в самоволку? Конечно, да. Когда нас призвали, я весил всего 59,5 кг при росте 168 см. Это позволяло мне почти свободно протискиваться между прутьями ограды со стороны набережной Москвы-реки. Такое случалось не часто, но случалось.
Осенью 1953 года я не удержался и на пару с Борисом Пацюком купил подержанный двухцилиндровый мотоцикл ДКВ. На пару, потому что денег не хватило. Вскоре я с Борисом рассчитался, и мотоцикл стал единолично моим. Мы с Борисом успели покататься и по Москве и по пригородам. Стоянку разрешили во дворе академии, рядом с еще одним мотоциклом. Его владельцем оказался такой же спецнаборовец – Котенко Владимир Николаевич. Но познакомились мы с ним уже в Капустином Яре и подружились.
По окончании учебы пришлось мотоцикл перегнать в Ленинград своим ходом. Саша Раевский обещал мне составить компанию, но не смог поехать со мной. Среди наших из спецнабора нашелся-таки доброволец, до той поры мало мне знакомый Николай Николаевич Бачурихин, бывший студент энергомаша ЛПИ. С ним мы и поехали в Ленинград. Путь для мотоцикла немалый, занял более 20 часов. Пришлось просить приюта, добрые русские люди пустили нас в дом переночевать и не хотели брать с нас за это деньги. С этой поездки началась наша многолетняя дружба с Колей Бачурихиным. Дорога тогда строилась, и случались многокилометровые объезды по грунтовым времянкам. Мотоцикл же показал себя с хорошей стороны – устойчивым и с удобной посадкой. Не зная, что ожидает нас в Капустином Яре, пришлось мотоцикл оставить отцу, чем он был очень доволен.
Забавная история предшествовала этому путешествию. После зимовки на улице «сел» аккумулятор. В поисках нового пришлось побегать по Москве, но аккумуляторы были в дефиците и купить сразу его не удалось. В одном из магазинов удалось уговорить продавца отложить для меня один экземпляр при поступлении партии. Он пообещал, и слово свое сдержал. Когда же я его спросил, сколько нужно доплатить за оказанную услугу, то он так обиделся, что хотел аккумулятор забрать назад. Пришлось долго извиняться. Мне же был урок – не все продавцы хапуги.
От московского периода остались на память фотографии, в том числе с посетившими нас летом после окончания института молодыми инженерами, бывшими нашими однокашниками.
Здание академии уже описывалось в литературе (бегство Остапа Бендера от мадам Грицацуевой?). Здание-каре, с толстенными стенами, с кажущимися бесконечными коридорами, где можно заблудиться. Имелся и внутренний двор. Там одна из лабораторий прожигала небольшие ракетные двигатели. Двигатели ревели, а снаружи, с улицы, ничего слышно не было.
Аудиторий, классов и других помещений было столько, что поначалу мы путались и, боясь опоздать на занятия, по коридорам передвигались бегом. В каком-то из классов были стенды под стеклом, в одном из них лежал подлинный булатный литой кинжал работы самого Д.К. Чернова, основоположника металловедения и теоретика кристаллизации стали, много сделавшего для отечественной артиллерии. Кинжал имел весьма простой и даже невзрачный вид, с черной грубоватой рукояткой. Виден был четкий рисунок булата. Так хотелось подержать его в руках, что мы не удержались и, отогнув гвоздик, открыли стенд и по очереди разглядывали этот уникальный клинок. Кинжал, конечно же, был возвращен на свое место, а стенд опять закрыт на гвоздик.
Жизнь в Москве текла своей чередой. Мыться мы ходили в городские бани, перекусить заходили в кафе или столовые. Запомнилось летнее кафе «у первопечатника Федорова», располагавшееся напротив нынешнего магазина «Детский мир». Чистые столики под навесами, опрятные официантки. Можно было посидеть с порцией вкусного мороженого и стаканчиком портвейна «Три семерки». Где он теперь, этот заурядный по тем временам портвейн и недорогое мороженое?
Вообще политика властей тех времен в отношении спиртного напоминала политику меценатствующего князя Голицына, владельца крымских виноградников. Он продавал хорошие вина по низким ценам, «дабы отвратить простой люд от пристрастия к водке». В магазинах продавалось виноградное вино разных изготовителей и разных категорий. От Узбекистана, Грузии, Армении были представлены фирменные магазины, куда можно было зайти и попробовать вино на вкус, так как разрешалась торговля в розлив. Честная конкуренция, позволявшая качеству завоевать авторитет.
Москва периода социализма в последующие годы встречала нас по разному. Город непрерывно рос и для немосквича представлялся очень утомительным. Все куда-то спешили, в магазинах толчея, в транспорте еще хуже. И тем не менее, будучи проездом через Москву – в командировку или отпуск – я ухитрился в перерыве между прибытием и отправкой поезда на Ленинград попасть в Большой театр на «Русалку», купив билет не где-нибудь, а в кассе.
Контрасты в сфере обслуживания случались поразительные. Кафе у первопечатника Федорова исчезло, всеобщая суета усилилась. Однажды, переходя с поезда на поезд, с Павелецкого вокзала на Ленинградский, я зашел перекусить в какую-то забегаловку на площади. Пахло вкусно, а я был голоден. Заказал жаркое и пиво. Оказалось, что пиво разливал автомат только в маленькие кружки. Что ж, ладно. Я съел половину жаркого и пошел к автомату за пивом. Пиво зашипело, запенилось и мне налили только половину маленькой кружки. Каково же было мое негодование, когда, возвратившись к столику, я увидел, что в мою половину жаркого уборщица сметает со стола мусор…
Зато в аэропорту при пересадке на Ленинградский рейс ночью я, зайдя в ресторан, обнаружил противоположную картину. Ночью было только дежурное блюдо – бефстроганов. Я его заказал и попросил порцию коньяка, чтобы во время перелета легче дремалось. Милая женщина принесла мой заказ на четырех тарелках: беф – отдельно, строганов (гарнир, я хотел сказать) – отдельно, коньяк и лимон тоже порознь. Все было очень добротно приготовлено, запомнилось. А «содрали» с меня за это удовольствие целых 5 (пять) рублей!
Социализм наш имел, конечно, изъяны, но мы не боялись пройти ночью по улице. Люди жили бедно, но в театр и кино ходили. Образование было бесплатным и высокого качества. Я считаю, что институт плюс военная академия дали спецнаборовцам неплохое образование.
Окончание учебы в Артакадемии означало получение диплома и распределение. Естественно, что не весь спецнабор попал служить в Капустин Яр. Да и сам полигон состоял не только из испытательных управлений. Были еще войсковые части, обеспечивающие проведение испытательных работ, лаборатории и мастерские. В составе гарнизона, начальником которого был генерал Вознюк, был отдельный испытательный полигон ракет ПВО. Так что офицеры-спецнаборовцы в Капустином Яре были распределены во все эти войсковые части и подразделения. Например, Жора Маркин работал технологом в центральных мастерских, Петя Сальков и Кукушкин Валентин несли службу испытателей ракет ПВО.
Некоторая часть наших товарищей была распределена в боевые войсковые части, позже ставшие основой Ракетных войск. Из однокашников по факультету ЛПИ туда попали Быков, Султанов, Евдокимов и Зубко.
Некоторые, успевшие жениться во время учебы на москвичках, получили направления в военные приемки при московских предприятиях или КБ, кое-кого оставили при академии (Зотов, Шнырь, Ежов). Незначительная часть была направлена в НИИ-4 МО и успешно там продвигала вперед ракетную науку. Мосягину удалось туда устроиться по распределению, позже к нему присоединились другие – Казаков, Серов, Полянский, Мохов и Миленко.
Не все офицеры из спецнабора, направленные служить в Капустин Яр, получили равные или равноценные должности. Инженеры-испытатели, попавшие в испытательные управления, оказались в более привилегированных условиях. У них оклады денежного содержания были немного выше, чем у офицеров, служащих в войсковых частях обеспечения. (Имеются в виду войсковые части, входящие в состав испытательных управлений. Их офицеры и солдаты составляли боевые расчеты и команды. Они принимали на свой учет испытуемую ракетную технику и сами ракеты). Солдат в прямом подчинении у нас не имелось, а это важно, так как опыта обращения с личным составом у нас не было, да и не учили нас этому. Это ответственность и немалая.
Служба в войсковых частях обеспечения на дальнейшей карьере офицеров не сказалась, но всё же... – им было тяжелее. Эти офицеры, наши товарищи и друзья (Капитанов, Серов, Бачурихин, Гончаров и другие) позже устроили свои судьбы не хуже наших. Капитанов перевёлся в военную приёмку КБ «Южмашзавода» в город Днепропетровск, Серов – в вычислительный центр НИИ-4 МО в Подмосковье, Гончаров стал районным инженером. Коля Бачурихин защитил кандидатскую диссертацию и преподавал в одном из военных училищ в Ленинграде.
Спецнаборовцами, с которыми мне посчастливилось служить в 1-м отделе Первого управления полигона, у Александра Ивановича Носова, были: Есенков С.В., Кукушкин В.Д., Веселов В.Г., Гринь А.Г., Непомнящий А.С., Чалых Ю.Д., Иванов В.Н., Борисевич Ю.А., Зелёненький В.П., Рождественский Н.К., Гвоздков В.П., Графский В.М., Мищенко В.В., Глотин Д.П. Не могу вспомнить, куда организационно входили электроогневики (специалисты по автоматике борта ракеты и наземной аппаратуры) и прибористы. Но сейчас это, наверное, и не важно – в 1-ый отдел или лаборатории. А первые-то скрипки в испытаниях ракет играли они: Калимов Г.А., Кушаев В.А., Павлов А.А., Малышев Е.П., Патрушев В.С., Швыряев А.П., Городилов В.Н., Куделенский А.Н. и другие.
 
Войсковая практика на полигоне
Первое знакомство с полигоном ГЦП-4 МО (Капустин Яр) произошло в конце лета 1953 года, когда нас отправили туда на войсковую практику. Уже в поезде (а это был специальный эшелон из купейных вагонов), по мере продвижения на юг, нам становилось невмоготу от духоты. Все разоблачились до трусов, такая стояла жара. Во время стоянки на станции Верхний Баскунчак обливались водой из пожарной бочки.
Разместили нас в палаточном городке, который разбили в глубокой и обширной балке неподалеку от площадки № 1. На этой площадке был смонтирован стенд для прожига двигателей ракеты 8А11 (ФАУ-2) и хранилище спирта – горючего для этой ракеты. Рядом находилась и площадка № 2 – техническая позиция. На занятия ходили по форме: гимнастёрка, ремень с портупеей, бриджи, хромовые сапоги. Воротничок должен быть застёгнутым. А температура воздуха тогда, в том августе, достигала плюс 39 – 40 0С. Чтобы уменьшить жажду, мы жевали росшие тут же, в балке, ягоды терновника.
Однажды в выходной день нас отпустили искупаться на одно из озёр близ села Пологое Займище. То-то было хорошо, то-то здорово, прямо праздник некалендарный. Купались, загорали, играли на берегу в футбол. Когда я стал одеваться, то обнаружил, что до волдырей сжёг три пальца и пятку, таким горячим оказался песок. Другие ребята не пострадали. Там же, на берегу, впервые попробовали астраханские арбузы и дыни сорта «Колхозница».
Сразу следует заметить, что столь высокие температуры воздуха случались и позже, но после ввода в строй Волгоградской ГЭС и образования обширнейшего водохранилища произошло заметное снижение жары. Также заметно снизилось количество кровожадной и ядовитой мошки, проникавшей во все щели и щёлочки и немилосердно грызущей людей и животных. Нам объяснили, что это произошло из-за снижения скорости течения воды в реках Волге и Ахтубе, и вследствие этого уменьшением кислородного пайка личинок этой мошки.
В палатках, укладываясь спать, проявляли бдительность – нет ли ядовитых насекомых. Нас успели напугать тарантулами и фалангами. Они, конечно, были, но в палатках мы их не видели, нами они пренебрегали.
В балке росли кусты терновника и одичавшие груши. В этих кустарниках водилось множество куропаток. В степи было полно сусликов. В удалённых от людских поселений местах встречались стайки красивейших птиц – стрепетов. Стрепеты почему-то взлетали в направлении на солнце и поэтому в полёте казались голубыми.
В округе было много степных гадюк, серо-бежевых, под цвет почвы, совершенно безобидных созданий. Они являлись, видимо, основной пищей степных орлов (орланов, орликов – не знаю точно). Много раз мы наблюдали, как огромная птица несёт в когтях извивающуюся змею.
Наша войсковая практика заключалась, в основном, в ознакомлении с материальной частью ракетных комплексов ракет 8А11 и 8Ж38, наземного оборудования и стартовых площадок. Наземное оборудование не только можно было потрогать руками, но и увидеть агрегаты в действии. Кое-где офицеры становились номерами расчётов. В жару учебный материал усваивался плохо, да и не верилось тогда, что это может пригодиться в дальнейшем. Оказалось, что мы глубоко заблуждались и многие, в том числе и я, будем заниматься испытаниями именно наземного оборудования ракетных комплексов.
Нам всем, естественно, очень хотелось увидеть живой пуск баллистической ракеты. Но пусков долго не производили. Наконец случай представился и нам показали один из пусков с расстояния в несколько километров. Близко не подпустили, обеспечивая безопасность пока ещё «гостей». Но мы были довольны и этим – хоть таким образом, но приобщились. Зрелище было эффектным и впечатляющим, обсуждалось слушателями на все лады.
Начало службы на полигоне
Войсковая практика на полигоне Капустин Яр оставила не очень благоприятное впечатление из-за жаркого климата и непривычной пустынной местности. Мы не стремились попасть туда для прохождения «дальнейшей воинской службы». Но начальство думало иначе, и многие из нас по распределению были направлены именно туда.
Ну, а что мы? Да ничего, подчинились и прибыли к установленному сроку. Доложились командованию о прибытии. Поселили нас в общежитии. Это был обыкновенный двухэтажный дом, в комнатах квартир которого разместили по три, а то и по четыре человека. Меня поселили вместе с Виктором Веселовым и Виталием Кукушкиным. Жили дружно. До рабочего места добирались «мотовозом», представлявшим собой поезд из 4 – 5 вагонов и дизельного маленького локомотива. Его маршрут был всего-то порядка 15 километров: площадка № 10 (городок) – площадка № 2 (техническая позиция).
Началась служба в 1-м испытательном отделе под непосредственным руководством начальника группы майора Коршунова Аркадия Фёдоровича. Шумливый был человек и не всегда справедливый. Мне он поручил осваивать часть подъёмно-траснспортного оборудования: грунтовую тележку для транспортировки ракет и установки на пусковой стол, стыковочную машину, подъёмные краны всех типов, а также контроль технологической цепочки от выгрузки ракеты из железнодорожного вагона до установки её в вертикальное положение на стартовой позиции.
Первое знакомство с техникой проходило, естественно, с изучения технической документации.
Грунтовые тележки и стыковочная машина находились в зале МИКа. Там их можно было обследовать вживую. МИК –- это монтажно-испытательный корпус. Он имел два огромных зала, один из которых располагался в высотной части; в них проложены железнодорожные колеи для заезда вагона с ракетой; имелись комнаты-лаборатории.
Подвижные колёсные краны находились в парке под открытым небом. В каждом зале МИКа имелись мостовые краны, предназначенные для перегрузки ракет и их головных частей (ГЧ) с одного места на другое.
При изучении техники возникало немало вопросов: а это что за устройство, зачем оно; почему так, а не иначе? Конструкция грунтовой тележки предельно проста, но и тут возник вопрос: для чего нужны штуцера с заглушками на продольных коробчатого сечения силовых балках? Коршунов посмеялся над моей наивностью и дал команду:
–- Васильев, пойди к подполковнику Павлову (тогда он был начальником МИКа) и возьми у него ведро. Подойди к тележке и свинти заглушки.
–- Есть, товарищ майор. А ведро-то зачем?
–- Сделай, как говорю, сам узнаешь.
Что ж, пошёл к Павлову, взял у него в каптёрке ведро. Подошёл к тележке и свинтил первую заглушку... Чёрт, что это? Из штуцера хлынула струя воды. Так вот для чего велено было взять ведро! Всего из балок тележки я сам слил больше двух вёдер воды. Так я узнал, что коробчатые, с виду глухие, металлоконструкции собирают конденсат. Доложил об этом начальнику группы. Коршунов спрашивает:
Ну что, узнал теперь для чего штуцера на балках?
Узнал, товарищ майор.
Есть такой вид испытаний, который называют пробеговыми испытаниями. Эти испытания заключаются в том, что какой-либо агрегат гоняют на заданное программой испытаний количество километров по грунтовым и шоссейным дорогам. Ракеты тоже подвергали таким испытаниям.
Мне довелось погонять грунтовую тележку с грузовым макетом ракеты по грунтовым дорогам (между площадками № 2 и № 4) на расстояние 3000 километров. Штатный тягач для такого вида транспортировки – артиллерийский гусеничный тягач АТ-С (то есть средний). Обеспечили меня техникой и дали команду «Вперёд!» Тронулись в путь с площадки № 4. Нас было в кабине двое: водитель и я, сопровождения никакого не было. Путь в один конец составлял около 30 километров. Едем, соблюдая скоростной режим. Вдруг на полпути за моей спиной возник огонь, загорелся бак с дизельным топливом. Огонь хоть и несильный, а всё же пожар! Стоп! Выскочили мы из кабины и приступили к тушению огня. Пришлось фуражкой черпать землю и забрасывать ей огонь. Солдат сбивал огонь тряпкой. Огонь потушили, стали разбираться, в чём причина. Оказалось, что дизель тягача был настолько изношен, что «плевался» несгоревшей соляркой из выхлопных патрубков, и эти капельки оседали через щели дверцы на баке с горючим и, в конце концов, подожгли потёки солярки из-под заливной горловины.
Ладно, пожар потушен, поехали дальше... Как бы не так, дизель, заглушенный при пожаре, завести нечем: аккумуляторы «дохлые», а воздуха в баллонах аварийного запуска нет. Вот так штука, как же так? Это командир стартовой батареи капитан Терещенко Михаил Васильевич, получив распоряжение о выделении тягача, определил мне, новичку, в качестве тягловой силы тягач, которому до капитального ремонта осталось всего половина моточаса. Ай да капитан! Но ведь задание-то он выполнил! Другого тягача для этой цели выделить не представлялось возможным. У меня хватило ума не поднимать шум из-за этого случая, чем и заслужил доверие и товарищеское отношение капитана Терещенко. А человек он был заслуженный, фронтовик с немалым количеством орденов, деловой и уважаемый. Надо признаться мне в своей неопытности, как испытателя, да и просто в непрактичности, вернее в легкомыслии. Ведь надо было посмотреть хотя бы моему «коню» в зубы, проверить комплектацию тягача АТ-С, убедиться в наличии огнетушителей.
Не даром говорится: молодо – зелено. Да, действительно, я тогда был довольно «зелёным». Однако где же был мой многоопытный начальник майор Коршунов, в прошлом опытнейший инженер-эксплуатационник танковой техники? Теперь с удивлением думаю, почему же он не проинструктировал, не предупредил об элементарных вещах, необходимых для такого марафона на стареньком тягаче. Я-то, конечно, воодушевлённый первым крупным самостоятельным заданием, как на крыльях взобрался на командирское кресло в кабине, совершенно не обратив внимания ни на изношенность материальной части, ни на меры безопасности в пути. Набравшись опыта, узнав поближе своих начальников, я потом был убеждён, что, если бы мне это задание давал строгий, но по-настоящему заботливый командир Меньшиков, то он бы не упустил предупредить о том, чего надо опасаться и какие меры предусмотреть.
Да, тогда я по молодости лет почему-то пренебрёг мудростью мужиков из гоголевских «Мёртвых душ». Эти практичные люди крепостного века, завидев экипаж Чичикова, рассудили так: «Вишь ты, – сказал один другому, – вон какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» – «Доедет», – отвечал другой. «А в Казань-то, я думаю, не доедет?» – «В Казань не доедет», – отвечал другой».
Вот бы и мне задаться простым вопросом: «А доедет ли наш тягач хотя бы до соседней площадки?» Хотя это расстояние несоизмеримо меньше, чем до Казани, но мой водитель не стал бы скрывать правду, и не поручился бы за успех даже такого пробега.
Однако тогда наше командование, чтобы не сорвать пробеговые испытания тележки, сумело в соседней войсковой части одолжить АТ-С, почти новый, да ещё и со своим водителем. Вот с ним мы и ездили, собирая пыль и грязь на свою одежду. К концу пробега АТ-С не выдержал: два поддерживающих катка оторвались, гусеницы вытянулись. Но это не помешало закончить испытания успешно.
Я, невзирая на строжайшее запрещение садиться за руль казённой техники, не имея водительских прав, всё-таки это делал. Мой солдат подучил меня, и я спустя время неплохо справлялся с транспортировкой тележки, груженной макетом ракеты. Старшие же товарищи не понимали моё стремление освоить движение на гусеницах, говорили: зачем тебе это нужно? Хочешь поиметь взыскание за испорченную технику как подполковник Меньшиков, разбивший легковушку ГАЗ-67 неумелым управлением. Я упорствовал и отвечал, что ругать меня будете, если что-то произойдёт, а сейчас – не за что, на то и техника, чтобы её осваивать.
Мой водитель, присмотревшись к моим действиям, настолько проникся доверием, что позволял мне заезжать в парк на место стоянки через двое ворот. Но однажды его доверие было обмануто. Уходя на обед, уже в зимнее время, солдат прикрывал радиатор штатным защитным чехлом, чтобы двигатель за время перерыва не остыл. После обеда чехол раскрыть забыл, а я потерял контроль за приборами, отслеживая дорогу. Вдруг вижу трясущейся палец, указывающий на прибор контроля температуры охлаждающей жидкости. Сразу понял, что мотор уже перегрелся, остановил поезд и хотел заглушить двигатель, но получил удар по руке.
– Глушить нельзя!
Солдат выпрыгнул из кабины, открыл чехол, и мотор, работая на малых оборотах, стал снижать температуру охлаждающей жидкости. А антифриз в радиаторе уже кипел. Ещё немного и двигатель мог бы от перегрева выйти из строя.
Полигон занимал огромную территорию. Имел «точки» на большом расстоянии от центра. Штаб размещался в городке, на площадке № 10.
1-ый отдел Управления последовательно испытывал ракетные комплексы с ракетами стратегического назначения: 8А11, 8Ж38, 8А62, 8К51, 8К63, 8К65, 8К63У, 8К65У, 8К96, 15Ж45. Испытывались также космические ракеты на базе боевых: 11К63 и 11К65. Они предназначались для запуска на орбиты малых искусственных спутников Земли (ИСЗ). Кроме того, Управление занималось испытаниями, доработанных для разных целей, ракет 8Ж38, 8К51 и других. (Например, для запуска подопытных собак за пределы земной атмосферы).
2-ой отдел Управления испытывал ракетные комплексы оперативно-тактического назначения: 8А61, 8К11, «Темп-С», 8К14 и доработанные ракеты для астрофизической аппаратуры.
На полигоне отрабатывалась также тематика ракет морского базирования. Рядом с площадкой 4С был даже установлен качающийся стенд для пусков морских ракет с имитацией качки на подводной лодке.
Я принимал участие в испытаниях ракетных комплексов следующих ракет: 8А62, 8К51, 8К65, 8К63У, 8К65У, 11К63, 8А61, 8К11 и 8К14 на полигоне Капустин Яр и ракет «Темп-2С», 8К98, 8К98П и 8К99 в Плесецке. Округлённый подсчёт личного моего участия в пусках ракет показал – около 300 только в Капустином Яре. Это дало начальству основание для присвоения мне звания классной квалификации «Мастер» в числе первых офицеров, удостоившихся этого почётного «титула» классного специалиста Вооружённых Сил СССР.
Испытания каждого ракетного комплекса проводились в два или три этапа и назывались лётно-конструкторскими испытаниями (ЛКИ). На каждый из этапов выделялось для «отстрела» определённое количество ракет (20 – 30 единиц). После каждого этапа составлялся отчёт с приложением перечня выявленных при испытаниях недостатков, подлежащих устранению.
|
