Анатолий Корешков
За стеной секретов

© Корешков А.А., 2019
Публикуется на сайте с разрешения автора

Мнение редакции об отдельных событиях и фактах истории
может не совпадать с мнением публикуемых авторов...

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Была счастливая пора:
Мы брали Космос на ура!
А. Корешков «Звёздный час»

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЗВЁЗДНЫЙ ЧАС

Испытатели отдела РУ у памятника первому спутнику

Глава 1

До августа 1957 года в нашей стране официальной космической программы не было, а проводимые исследования в этой области были уделом лишь отдельных учёных-энтузиастов. Так в 1948 году М. К. Тихонравов произвёл расчёты, подтвердившие реальность претворения в жизнь заветной мечты К. Э. Циолковского о выведении на орбиту спутника Земли с помощью многоступенчатой ракеты. Доклад на эту тему был сделан им 15 марта 1950 года в отделении прикладной механики Академии наук СССР. Присутствующий при этом С. П. Королёв, который возглавлял к тому времени отдел ракет дальнего действия НИИ-88, заинтересовался предложенной автором оригинальной конструкцией многоступенчатой ракеты и пригласил докладчика на работу в свою организацию. Творческое сотрудничество этих учёных стало залогом рождения в дальнейшем знаменитой «семёрки» – ракеты 8К71 (по военной классификации Р-7).

Параллельно с проектированием боевой ракеты в этом институте на инициативной основе велась и теоретическая разработка спутников различного назначения. Однако все они, имея солидный вес, были рассчитаны на перспективу: мысль о необходимости изготовления простейшего спутника для завоевания приоритета в космосе никому тогда не приходила в голову. На основе произведённых разработок в феврале 1954 года в Политбюро была подана «Докладная записка» от имени Королёва, Тихонравова и Келдыша с предложением приступить к воплощению их проектов в жизнь. Это была, по сути, первооснова будущей космической программы в СССР. Но тогда все усилия руководства страны были сосредоточены на создании ракетно-ядерного оружия, и никаких практических шагов по реализации предложенных проектов предпринято не было.

Такому положению вещей, несомненно, способствовала и шумная рекламная кампания, развёрнутая в США по поводу предполагаемой реализации в 1957 году объявленных президентом планов запуска спутника «Эксплорер» на ракете «Авангард». На фоне преследовавших «семёрку» неудач эта шумиха, поднятая за океаном, по всей видимости, усыпила бдительность и парализовала волю руководства нашей страны, которое, похоже, даже не помышляла о достижении приоритета в космосе, полагая, что тягаться в этой области с американцами уже поздно. Между тем дела на мысе Канаверал шли тоже со скрипом, и запуск спутника из-за постоянных неполадок с ракетой то откладывался, то переносился на более поздние сроки. И в итоге Советский Союз после успешного испытания ракеты 21 августа в негласной космической гонке с США неожиданно вырвался вперёд.

Трудно сказать, как бы развивались события на полигоне НИИП-5 дальше, достигни тогда головная часть «семёрки» земной поверхности. Но при фактическом отсутствии таковой продолжение ЛКИ ракеты Р-7 (как боевой) утратило практический смысл впредь до изготовления для неё ГЧ новой конструкции. А на это потребовался целый год. Казалось, сам Бог предоставил нам возможность оказаться первыми в Космосе. Вот уж воистину: не было бы счастья, да несчастье помогло!

В дальнейшем освоение космического пространства в мирных целях в СССР проводилось в жёсткой конкуренции с его военным использованием, вследствие чего отношения между президентом Академии наук Келдышем М. В. и министром обороны Устиновым Д. Ф. складывались непросто. Но Королёв в этот раз свой шанс не упустил. Не уезжая с полигона, прямо на заседании Государственной комиссии, посвящённой итогам последнего пуска, он вносит предложение – немедленно приступить к созданию и подготовке запуска искусственного спутника Земли (ИСЗ); при этом с целью экономии времени предлагает разработать его в простейшем варианте (такое официальное название он и получит – ПС-1). Членами Госкомиссии предложение Главного конструктора было встречено с воодушевлением: его доводы о практической возможности реализации столь грандиозного замысла убедили всех. Но когда докладчиком были названы предполагаемые сроки выполнения этой программы (полтора-два месяца), то руководители многих предприятий, ссылаясь на бесчисленные трудности, выступили с категорическими возражениями: настолько неожиданной и смелой была постановка этой совершенно новой задачи. И дебаты по данному вопросу уже зашли было в тупик, когда Сергей Павлович пошёл, что называется, ва-банк, заявив буквально следующее:

– Вопрос о приоритете страны по запуску первого в мире спутника предлагаю вынести на заседание Пленума ЦК КПСС – пусть там нас рассудят.

Этот демарш произвёл впечатление на присутствующих, страсти поулеглись. Каждый из смежников на этот раз трезво взвесил свои возможности, и компромисс, в конце концов, был достигнут. Психологический расчёт Главного конструктора оказался верным: опасение оказаться «крайним» в случае, если приоритет в космосе достанется американцам, возымело своё действие. В итоге Государственная комиссия приняла план подготовки запуска спутника единогласно, и до Президиума ЦК дело не дошло.

По возвращении в Москву Королёв обращается в Совет Министров за поддержкой своего плана и на этот раз её получает, что разрешило финансовые проблемы намеченной программы. Он сам принимает активное участие в разработке конструкции будущего спутника. По его предложению, в частности, тот был выполнен сферической формы, что с одной стороны позволило достичь максимального полезного объёма изделия при минимальном весе, а с другой – обеспечить его оптимальное зрительное восприятие как символа начала Космической эры.

Разумеется, программа была строго секретной и даже для испытателей оказалась сюрпризом: они узнали о ней лишь после того, как в сентябре в МИКе началась выгрузка из вагонов очередной ракеты, и в его стенах впервые прозвучало слово «спутник». Когда этот блестящий, чуть более полуметра в диаметре шар с длинными, как у таракана, усами-антеннами был установлен для испытаний на ажурный стенд, то от него враз повеяло фантастикой, и в сознании испытателей он совершил подлинную революцию. Ведь до сей поры искусственный спутник Земли можно было представить себе лишь чисто теоретически, да и то с трудом, а теперь его можно было потрогать руками и предстояло самим запустить на орбиту. Надо ли говорить, что юные офицеры были преисполнены гордости за порученное дело и полны решимости выполнить его, не взирая ни на какие трудности. В связи с этим у них вызвала искреннее недоумение дошедшая тогда из-за океана весть о забастовке их визави на мысе Канаверал по поводу «тяжёлых условий труда». «Нам бы ваши заботы!» – подумал при этом каждый из испытателей. С одной стороны, они были удивлены – где же хвалёный патриотизм янки, а с другой – втайне рады этой акции, ибо она облегчала для нашей страны задачу вырваться в космос первой.

К этому времени технология подготовки ракеты 8К71 на ТП и СП была уже в значительной мере отработана, испытатели приобрели солидный практический опыт, что позволило подготовить ракету к запуску спутника в кратчайшие сроки, и 4 октября в 22 часа 28 минут она успешно стартовала. По данным телеметрии во время полёта ракеты в работе отдельных систем наблюдались сбои, поэтому поначалу полной уверенности в благополучном исходе дела не было. Когда же с измерительных пунктов (НИП) поступили данные о выходе спутника на орбиту вокруг Земли, то радости испытателей не было предела. И никто тогда не знал, что – по выражению Б. Чертока² – «ракета вышла на бровях»: блок Д не набрал нужной тяги, и до срабатывания АПР в конце полёта оставалось всего 0,1 секунды. Верующий в Бога, узнав о такой удаче, непременно бы подумал: «Помог Всевышний».

Ощущение причастности к только что свершённому событию эпохального масштаба, о котором человечеству ещё только предстояло узнать из сообщения ТАСС, переполняло Толькину душу небывалым чувством гордости за свою страну, сумевшей утереть нос чванливому дяде Сэму. А на следующий день, узнав из печати и сообщений по радио, с каким ликованием встречает весть о выдающемся достижении советской космонавтики вся планета, он и вовсе почувствовал себя героем. Его ничуть не смущало то обстоятельство, что имена покорителей космоса остаются неизвестными миру, ибо был уверен, что когда-нибудь в будущем они станут достоянием истории.

За запуск первого в мире спутника Земли комитет по Нобелевским премиям принял тогда решение наградить Главного конструктора проекта престижной международной наградой. Однако Правительство СССР из соображений секретности отказалось сообщить его фамилию, и лишь по этой причине Сергей Павлович Королёв не стал лауреатом Нобелевской премии. Имя этого человека будет известно миру лишь после его смерти.

Запуск спутника ПС-1 показал, что ракета 8К71 обладает большими потенциальными возможностями: ведь вместе с самим спутником, весившим всего центнер, был выведен на орбиту и центральный блок ракеты весом несколько тонн. И воодушевлённый успехом Королёв, следуя поговорке «куй железо, пока горячо», спешит установить ещё несколько мировых рекордов в области космонавтики, одной из жертв которых стало первое живое существо, побывавшее в космосе – собака Лайка.

Но удача – удачей, а наши достижения в области космонавтики были вполне закономерными. И далеко не последнюю роль в этом сыграл человеческий фактор. Незаурядные организаторские способности Главного конструктора Сергея Павловича Королёва в этом плане трудно переоценить, равно как его непоколебимую веру в успех и умение видеть перспективу. Он был, несомненно, душой проекта и пользовался непререкаемым авторитетом как среди своих гражданских коллег, так и у военных испытателей, которым безусловно доверял и оказывал всестороннюю поддержку. В частности, за каждую успешно выполненную работу в первое время он награждал денежными премиями из бюджета своего предприятия всех без исключения участников запуска – и гражданских, и военных.

Присутствие на полигоне заместителя министра обороны Митрофана Ивановича Неделина, действовавшего с Главным рука об руку, позволяло оперативно решать все насущные вопросы и укрепляло у испытателей уверенность в успехе. Немалую роль сыграла и доверительная дружеская атмосфера в отношениях между самими военнослужащими, сложившаяся ещё со времени их пребывания на предприятиях промышленности. При обращении к старшему любого ранга не принято было упоминать его воинское звание (как положено по уставу), а просто называли его по имени и отчеству. А что касается младших офицеров, то все общались между собой на ты, обращаясь друг к другу по имени, а то и, не стесняясь солдат, вовсе по прозвищу типа: Боб, Юф, Юс и т. д. В ту пору испытатели, хотя и носили погоны, не знали, что такое воинская муштра – от них требовалось лишь одно: добросовестно выполнять порученную им сложную, ответственную работу, и они были преисполнены решимости, невзирая на бытовую неустроенность, оправдать оказанное доверие.

Благожелательной, деловой атмосфере способствовало также и установленное Главным неукоснительное правило: за допущенную ошибку, как бы тяжки ни были её последствия, виновник – в случае его своевременного и чистосердечного признания – не подлежал наказанию. Всё это в совокупности, особенно в условиях «сырой» документации и ненормированного рабочего дня, благоприятно сказывалось на состоянии морального духа испытателей, значительно облегчало им работу, упрощало поиски неисправностей и в конечном счёте – позволило существенно повысить качество и сократить время подготовки ракеты к старту. А это в свою очередь, в той непростой международной обстановке, оказалось решающим фактором для достижения успеха. В результате мы сумели опередить американцев на четыре месяца: первый успешный запуск спутника весом 4,8 кг был произведён там лишь 1 февраля 1958 года. Притом, что попытка выведения его на орбиту 6 декабря 1957 года потерпела неудачу.

В знак признательности за самоотверженный труд командованием полигона после запуска спутника испытателям было предоставлено два дня отдыха. При действовавшей тогда шестидневной рабочей неделе для охотников он оказался как нельзя кстати – начался осенний перелёт птиц, и озёра кишмя кишели дичью. К тому времени на площадке № 2 был официально оформлен коллектив охотников – КВО № 144 Туркестанского военного округа, который возглавил Геннадий Ракитин. Поэтому автомашина для выезда на охоту на этот раз была выделена командованием уже вполне на законных основаниях, с оформлением соответствующего приказа, согласно которому старшим команды был назначен сам председатель КВО.

Желающих выехать на природу оказалось предостаточно, и «плацкартных» мест в кузове, заваленном охотничьей амуницией и дровами, на этот раз не было, поэтому все плотно разместились на боковых сиденьях. Но зато машина ГАЗ-63 была без тента, и обзор был великолепный, да и пыль не так досаждала в дороге. В Джусалах, хотя и было искушение зайти в ресторан, на этот раз останавливаться не стали – спешили успеть на вечернюю зорьку. Но до прибытия на место одну остановку всё-таки пришлось сделать.

Уже при подъезде к озёрам дорогу машине неожиданно перебежал фазан и, не поднимаясь на крыло, скрылся за ближайшим кустом. Все видели этого красавца, напоминающего своим оперением сказочную жар-птицу, впервые, и каждый загорелся желанием заполучить столь ценный трофей. Машина, резко затормозив, остановилась. Охотники бросились расчехлять ружья и доставать из рюкзаков патроны. Проворней всех оказался Веня Чиликов  (он же Юф): зарядив ружьё и лихо махнув через борт, он бегом рванул по зыбучему песку к окружённому стеной камыша кусту. Однако, обогнув его с обратной стороны и потеряв фазана из вида, он в растерянности остановился. Хитрый петух и не думал взлетать, а обегая куст по кругу, тоже замер на виду у изумлённых охотников.

– Вот он! Вот он! Юф, давай сюда! – дружно закричали из кузова. А один уж поднял было ружьё, намереваясь выстрелить, но Ракитин делать это – из соображений безопасности – категорически запретил.

Однако, как только Ювеналий – чтобы обогнуть куст – сдвинулся с места, фазан тотчас побежал в противоположную сторону, оставаясь вне поля его зрения. Выбежав к машине, охотник пытливо посмотрел на товарищей – уж не разыгрывают ли те его? Но убедившись, что тем не до шуток, подбадриваемый их азартными репликами, он обежал куст ещё несколько раз. Но с тем же успехом – ушлая птица, чуя опасность, умело укрывалась от охотника.

– Ах ты, паразит! – возмутился Гена Барцев. – Ребята, ну дайте, я его прикончу!

Но охотника вновь урезонили – стрелять в этой суматохе было небезопасно.

– А ты попробуй, Юф, побежать ему навстречу, – посоветовал Витя Дроков.

Однако и этот манёвр не увенчался успехом: фазан был начеку и не позволил себя одурачить. И только после того, как из кузова выскочили ещё несколько человек, он, расчётливо прикрываясь кустом, наконец-то, поднялся на крыло и, пролетев низко над землёй всего с полсотни метров, опустился в неширокую полоску камыша. Тут уж все, движимые азартом, выскочили из машины и, посоветовавшись, решили прочесать камыш сообща. На этот раз бедолаге деться было некуда, а повезло в итоге моему другу: петух вылетел у него прямо из-под ног и был сражён наповал первым же выстрелом. Собравшись вокруг счастливчика и любуясь на чудо-птицу, все откровенно завидовали Вершкову, а сам он был на седьмом небе от счастья.

Охота на вечерней зорьке на утку прошла успешно. И, когда возле жаркого костра на «стол» было торжественно водружено ведро с ароматным варевом из дичи, по-сибирски названным шулю– мом, пир у охотников пошёл горой. Правда, в самом начале его едва не омрачил курьёзный эпизод. Александр Иванович Удальцов, будучи сам по себе грузен и неповоротлив, да ещё одетый в меховые одежды, решил устроиться у огня с комфортом. Облюбовав среди дров широкую доску и подтащив её к костру, он плюхнулся на неё со всего маху и, произнеся короткое «Ой!», вдруг неподвижно застыл на месте.

– Чего ты ойкаешь, словно на ежа сел, – шутливо обратился к нему Владимир Иванович Самонов.

– Да что ему ёж, – поддержал было шутку Дроков, – от него бы только мокрое место осталось.

Но Александру Ивановичу было не до шуток.

– Володя, – обратился он к Самонову, – я, кажется, на гвоздь сел.

– Так чего же ты тогда на нём сидишь? – недоумевает тот. – Вставай!

– Не могу, – сделав попытку приподняться, жалуется Удальцов и, вытянув вперёд руки, обращается уже ко всем: – Братцы, помогите!

Видя, что дело нешуточное, охотники, взяв его за руки, начали было поднимать в вертикальное положение, но сделать это оказалось непросто: массивная доска, будто намертво прибитая к заду охотника, стала подниматься вместе с ним. Когда же удалось её оторвать от туловища, то все увидели торчащий из неё здоровый окровавленный гвоздь. Дело принимало серьёзный оборот, и у костра воцарилась тишина.

– А ну-ка, снимай штаны, – решительно скомандовал Само– нов, – надо промыть рану.

«Раненый» безропотно подчинился и, заголившись ниже пояса, встал на четвереньки «фасадом» к свету. После этого Владимир Иванович, опустившись на колени и макнув носовой платок в кружку со спиртом, приступил к проведению лечебной процедуры. Наблюдая за происходящим, все сочувственно молчали. И вдруг, Вершков, будучи редактором стенгазеты, голосом, преисполненным глубочайшего сожаления, произнёс:

– Эх, жаль, фотоаппарата нет: такой бы уникальный кадр получился для «Дуплета»!

Все буквально покатились со смеху, и обстановка мигом разрядилась. А после того, как «раненый» оделся и, перевернув доску, устроился на ней лёжа, хмельное застолье продолжилось в прежнем духе. И, как потом оказалось, «профилактика» пошла пострадавшему на пользу: рана зажила, по его словам, «как на собаке».

После того, как с шулюмом было покончено, а вслед за ним и было выпито ведро ароматного чая, охотники испытывали необыкновенный подъём, при котором песня для души становится истинной потребностью. И, откинувшись на спину, любуясь на сверкающие жемчугом звёзды, они запели поначалу нестройным, но дружным хором. Каждый желающий, вспоминая слова своей любимой песни, поочерёдно был здесь запевалой. И неважно, если у него, по строгим меркам, не было голоса, знакомый мотив сразу же подхватывали товарищи, и песня, подобно могучему половодью, широко разливалась над степью, будоража её исконных обитателей.

Впоследствии среди охотников появятся и «штатные» запевалы: первым проявил себя в этом качестве Юра Халдеев, позже – Лёня Ермаков, и поездки на охоту или рыбалку с их участием были для испытателей истинным праздником. Особым успехом на привале пользовались русские народные песни, слышанные Вершковым при праздничных застольях ещё в далёком детстве: «Коробушка», «Ревела буря», «Шумел камыш», «Летят утки» и др. Напоминая о далёкой родине, они были не чужды всем присутствующим и согревали душу тёплыми воспоминаниями об отчем крае. И потому отныне весёлое застолье у костра ценилось участниками выезда на природу не меньше, чем сама охота или рыбалка.

Помимо общения с природой, которое было доступно далеко не всем, молодые офицеры имели возможность, гоняя футбольный мяч, получить заряд бодрости и на работе. Поначалу за МИКом на площадке № 2 был пустырь, его-то и облюбовали испытатели в качестве футбольного поля. Сразу после прибытия мотовоза, в часы физической подготовки (если не было по графику спецработ, то есть испытаний) они, раздевшись до трусов и сложив униформу на землю, самозабвенно предавались игре, босиком гоняя мяч по зыбучему песку, не признавая при этом никаких правил: тут каждый был сам себе судья.

Впрочем, когда мяч, не выдержав накала страстей на поле, вылетал через забор, то наступала вынужденная пауза, и аут игрокам волей-неволей приходилось соблюдать. При этом порой возникала курьёзная ситуация. За забором проходила дорога на старт, и, если в это время по ней кто-то шёл, то с удовольствием возвращал мяч обратно. Но если никого не было, то за мячом через бетонный забор приходилось лезть кому-нибудь из футболистов. В принципе сделать это было нетрудно – высота забора была всего около двух метров, но на его углу, как в ГУЛАГе, стояла сторожевая вышка, на которой бдительно нёс службу вооружённый часовой. Одним из первых преодолеть запретный барьер при очередной заминке, ещё не сознавая реальную опасность этого шага, отважился Вершков. Но едва он оказался на заборе, как часовой, строго следуя Уставу гарнизонной службы, поднял автомат и зычным голосом предупредил:

– Стой, стрелять буду!

Тольку это слегка озадачило: он надеялся, что солдат, будучи в курсе происходящего, никак не может принять его за диверсанта, а поэтому оставит это «нарушение режима» без внимания. Тем временем сзади раздавались нетерпеливые возгласы товарищей:

– Да лезь же скорей – время уходит!

– Не бойся: у него и автомат-то, наверно, не заряжен.

– Да и не будет он сразу в тебя стрелять: сначала должен дать предупредительный выстрел.

И Толька, уповая на авось, несмотря на повторные угрозы часового применить оружие, перемахнул через ограду. Мяч, таким образом, был благополучно возвращён на поле, и игра продолжена. В дальнейшем подобные инциденты происходили едва ли не при каждом матче, и, надо полагать, об этих «злостных нарушениях» режима стало известно его руководству. Поэтому для футболистов не стало неожиданностью появление вскоре поверх бетонного забора, ограждавшего МИК, несколько рядов колючей проволоки.

Когда отведённое на физподготовку время заканчивалось, а жаркое летнее солнце палило уже вовсю, для изнывающих от зноя, залитых потом «футболистов» начинались истинные муки: помыться и привести себя в порядок было негде, и каждый выходил из положения как мог. Однако эти тяготы не были препятствием для истинных любителей увлекательной игры, и они, выкладываясь до изнеможения, продолжали по утрам гонять мяч.

Однако с расширением космической тематики на полигоне свободная площадь за МИКом год от года сокращалась, а после строительства домика для подготовки космонавтов там осталось и вовсе место лишь для волейбольной площадки. И любители футбола были вынуждены перебазироваться на новое место. На этот раз для игры они выбрали просторное поле, прилегающее к железнодорожной платформе у въезда в МИК и, очистив от хлама, оборудовали его воротами. После этого популярность футбола среди испытателей возросла настолько, что стали проводиться соревнования между отделами, чему способствовало появление в их среде своего судьи в лице Сани Полякова. Будучи заядлым болельщиком, сам играть в футбол он почему-то избегал, но охотно предлагал свои услуги в качестве арбитра.

Соревнования проходили бурно, при активной поддержке болельщиков, и уже не за горами был финал, когда в одном из решающих матчей случилось непредвиденное. В спорной ситуации один из игроков послал судью так далеко, что тот, оскорбившись, навсегда покинул футбольное поле. А вскоре в этом же матче произошёл и более серьёзный инцидент: Володя Пономарёв, защищавший ворота «радистов», в стычке с нападающим неудачно упал на землю, отбив себе при этом почки, после чего угодил в госпиталь. Реакция начальника управления подполковника Кириллова на последнее событие была мгновенна и радикальна:

– Футбол запретить!

Надо сказать, что с самого начала большинство начальников отделов, за исключением В. И. Самонова, игнорируя часы физической подготовки, смотрело косо на её ярых приверженцев. И лишь боязнь нарушить приказ министра обороны маршала Жукова до поры до времени заставляла их терпеть это бесполезное с их точки зрения занятие. Что уж говорить о проявлении заботы в организации занятий спортом! Чтобы удостовериться в этом, достаточно привести всего один факт: душ для офицеров на площадке № 2 был построен лишь спустя десять лет после введения её в строй. К тому времени нужда в нём для футболистов уже отпала, так как центр футбольных баталий переместился на территорию МИККО-2Б, построенного для испытаний лунного корабля по программе Н1-Л3.

В силу разных причин далеко не у всех работающих на площадке № 2, особенно у гражданского персонала, пребывавшего здесь, как правило, в длительной командировке, имелась возможность полноценного отдыха, который мог бы хоть как-то скрасить их досуг. Телевидения на полигоне в ту пору ещё не было, а выбор кинофильмов был столь ограничен, что каждый из них в бараке, оборудованном под клуб, крутили порой неделями. И в этих условиях изнывающим порой от скуки труженикам науки без увеселительных напитков обойтись было никак нельзя. Их начальники хорошо это понимали и смотрели на это обстоятельство сквозь пальцы.

Официально на полигоне действовал «сухой закон». Но на него мало кто обращал внимание, и первое время, когда надо было отметить то или иное знаменательное событие, люди выезжали на станцию Тюра-Там, где «брали штурмом» вагоны-рестораны следовавших мимо поездов. При этом все потуги коменданта гарнизона подполковника Пышкина А. М. пресечь нарушения приказа начальника полигона терпели крах. С началом же ЛКИ «семёрки» для имеющих дело с ракетной техникой в этом вопросе и вовсе не стало проблем. В самом деле, о каком «сухом законе» могла идти речь, если для профилактических работ с ней требовалась уйма спирта, и на полигон он поставлялся железнодорожными цистернами? И никого не смущало то обстоятельство, что номинально спирт назывался «техническим»: его химический состав от этого не менялся, а люди были все грамотные.

При этом нормы расхода спирта на профилактику оборудования составляли его разработчики. И тут уж каждый из них изощрялся, кто как мог. Так ведущий инженер по передатчикам системы РУ Иван Синицын предложил проводить проверку бортовых приборов на герметичность путём погружения их в ёмкость заполненную спиртом. Хотя его «идея» поначалу была воспринята как шутка, тем не менее, эта методика была утверждена Главным, и для бригады НИИ-885, таким образом, «внутренние потребности» в спирте были обеспечены с лихвой.

Иногда подвыпившей компании в свободный от работы день становилось скучно, и она – чтобы вкусить плодов цивилизации – выезжала на площадку № 10. И однажды во время одной из таких поездок произошёл курьёз. Группа монтажников во главе с бригадиром по фамилии Лакузо, «хватив лишнего» угодила в комендатуру за нарушение общественного порядка. Новый комендант гарнизона подполковник Плахов не знал, что с ними делать: гражданского, согласно Уставу, на губу не посадишь. В итоге, продержав «нарушителей» до вечера, он созвонился с руководством ОКБ-1 на площадке № 2 и предложил ему забрать своих подчинённых, примерно их наказав. Инцидент был исчерпан, но память о нём на полигоне осталась надолго: с тех пор о любом человеке, хлебнувшего лишнего, стали говорить не иначе, как «налакузился».

Согласно утверждённым нормам расхода спирта на профилактику наземной аппаратуры не были обижены и испытатели: родник этой живительной влаги в сейфах у начальников отделов никогда не иссякал. А поскольку Вершков, по мере её расхода, регулярно привлекался для оформления соответствующих актов на списание (как правило, липовых), то начальник ему не отказывал в просьбе выделить иногда фляжку спирта для «личной профилактики». Мой друг не был аскетом, и ничто человеческое было ему не чуждо. Нельзя не отметить, что этот дефицитный товар на полигоне в ту пору использовался не только для личного потребления, но и в качестве своеобразной валюты, которой можно было расплатиться за оказание разного рода бытовых услуг, поскольку такой службы в городке ещё не было.

Использование этилового спирта при профилактике ракетного оборудования было головной болью для командиров подразделений, личный состав которых имел прямой контакт с этой живительной влагой по роду службы: русский солдат, как известно, смышлён и своего шанса не упустит. Вот какую историю по этому поводу рассказал однажды у охотничьего костра начальник стартовой команды Владимир Гаврилович Козлов.

«После пуска ракеты мы проводим на старте заключительные операции, приводя в исходное положение всё оборудование, в том числе и заправочную магистраль с её частичной разборкой. А ведь там остаётся после заправки уйма спирта! Смотришь: то тут выльется, то там – хоть вёдрами собирай. А солдаты – народ ушлый: смотрю, фляжки от ремней отстёгивают – как будто разом все пить захотели, а сами, вижу, незаметно от офицеров воду оттуда выливают. Ну, я смекнул, что к чему: «Ладно, думаю, меня не проведёте». По окончании работ построил всю группу и приказал приготовить фляжки для осмотра. Оказалось, так и есть: у многих из солдат в них оказался спирт. Даю команду:

– Вылить содержимое на землю!

Вы бы видели, с какими минами на лице они это делали! Но приказ командира – закон, и все беспрекословно ему подчинились. Меня, однако, насторожил один факт: трое солдат свои фляжки якобы потеряли, и, как я ни бился, так и «не вспомнили», где именно. А назавтра же вечером в солдатской столовой случилось ЧП – пьяный дебош.

После следующего пуска проверка фляжек уже ничего не дала, а в столовой повторяется та же картина, только пьянки по вечерам происходят уже целую неделю. И главное, никто из солдат в этот раз фляжки на старте уже не «терял», контроль был строжайший: каким образом они смогли умыкнуть спирт, было совершенно непонятно – прямо чертовщина какая-то! С целью выведать тайну, я провёл с каждым рядовым персональную беседу, подключил к этому делу замполита – никакого толку! И так продолжалось несколько месяцев, пока один из уличённых в пьянке всё-таки не раскололся.

Оказалось, на стартовой площадке возле туалета солдаты вырыли в песке тайник, куда заранее прятали пустые фляжки, а во время проведения заключительных операций они, бегая туда по очереди, ухитрялись заменять их на заполненные спиртом, оставляя последние до поры в тайнике. А уж потом доставали их оттуда по мере надобности. Ничего не скажешь, голь на выдумку хитра!³»

За два года разлуки Толька так истосковался по семье, что домашние заботы в первое время были для него в радость. Лишь теперь он впервые по-настоящему почувствовал себя отцом многодетного семейства и в полной мере ощутил свой долг. К тому же, искупая «вину» перед супругой за то, что вся тяжесть ухода за детьми в его отсутствие легла на её плечи, он старался максимально ей помогать, безропотно выполняя все желания и капризы. Вполне естественно, что при этом ему приходилось иногда поступаться личными интересами. Так, несмотря на огромное желание принимать участие вместе с друзьями в каждом коллективном выезде на охоту или рыбалку, мой друг на первых порах в этом строго себя ограничил, лишь иногда совершая короткие прогулки с ружьём в окрестностях жилого городка. Правда, даже и тут, рядом с домом, острых ощущений в процессе охоты было порой с избытком. Особо запомнился ему один случай, о котором он предпочитал никогда не вспоминать.

Новый год был на носу, и Толька с нетерпением ждал, когда на Сырдарье встанет лёд, чтобы разведать охотничьи угодья по ту сторону реки. Вот, наконец, ударили морозы, и в ближайшую субботу мой друг, возвращаясь с работы, пригласил соседа Ракитина на охоту. Тот согласился, но с оговоркой, что с утра у него – дела. Договорились выходить из дома после обеда, чтобы вернуться к ужину.

Лёд на Сырдарье был хотя и тонок, но достаточно крепкий, и охотники без труда перешли было уже всю реку, как на их пути возникло неожиданное препятствие. Оказалось, что глубокая протока за островом, что напротив пляжа, ещё не замёрзла, а свежий ледяной покров в её устье подозрительно тонок. Но не зря пословица гласит – охота пуще неволи. Толька в пылу азарта решил испытать судьбу: распластавшись на льду, он осторожно пополз на ту сторону. Интуиция и опыт, приобретённые в детстве, его не подвел, и через пять минут он был уже на том берегу реки. Его примеру последовал и Ракитин, после чего, однако, критически оценив обстановку, высказал сомнение:

– А как обратно перебираться будем, когда стемнеет?

– Давай не увлекаться и вернёмся пораньше, – предложил Толька. – Да к вечеру и мороз покрепче будет, а лёд – надёжней.

Развеяв сомнения, друзья зарядили ружья и решительно направились вглубь неизведанной пустыни. Вокруг, насколько хватало глаз, простирался унылый пейзаж, который скрашивали лишь редкие пучки чахлой травы да засохшие стебли конского щавеля. Трудно было представить, что в этих местах может водиться какая– то дичь, хотя бы заяц. Но неуёмное воображение вкупе с надеждой увидеть за очередным далёким холмом богатый оазис гнало охотников всё дальше и дальше. Потеряв счёт времени, они спохватились лишь тогда, когда солнце опустилось к самому горизонту. Изрядно утомившись и вспомнив о предстоящем «форсировании» реки, они, зачехлив ружья, развернулись на 180 градусов и, прибавив шагу, пустились в обратный путь.

Но ночь их всё-таки опередила, а коварная Сырдарья приготовила кошмарный сюрприз. Выйдя на знакомый обрыв возле устья протоки, когда на небе уже вовсю сверкали звёзды, они не узнали реки. Вся она от берега до берега – как будто льда на ней днём и не было – извивалась тысячами струй и сверкала отражёнными в воде огнями фонарей с их родной улицы Набережной. Зрелище было изумительно красиво, но охотников, пребывающих в шоке, оно повергло в шок. Ситуация была критической: собираясь, как на прогулку, они были легко одеты, не взяли с собой ни съестных припасов, ни спичек, а потому не могли рассчитывать даже на ночлег у спасительного костра. Да и дров тут «днём с огнём» было не найти. А ближайший мост через Сырдарью (в Кзыл-Орде) разделяли отсюда сотни километров. Мороз, между тем, крепчал.

После долгого молчания Толька первым пришёл в себя и в поисках выхода начал рассуждать вслух:

– Раз вода вышла из берегов, и лёд ушёл, то идти вверх по течению резона нет. А ниже, в километрах пяти отсюда есть остров, перед которым мог образоваться затор. Так что пошли в ту сторону, а там сориентируемся на месте.

– Пошли, – согласился Геннадий, – всё равно надо двигаться, а то околеем.

И незадачливые охотники отправились вдоль берега вниз по течению реки, то и дело поглядывая с высокого обрыва на водную гладь реки. По мере удаления от жилья блики на ней постепенно исчезли, и Сырдарья, погрузившись во мрак, ассоциировалась в Толькином сознании с затаившимся в засаде хищником, терпеливо поджидающим свою жертву. Ходьба в темноте по усеянному кочками и норами сусликов песку была чрезвычайно утомительна и отбирала у путников последние силы. Обсуждать было нечего, поэтому шли молча, каждый думая о своём. Когда же впереди мутной тенью замаячил долгожданный остров, то настроение у друзей и вовсе упало: никаких признаков затора льда на реке не было. Тем не менее, подобно утопающему, цепляющемуся за соломинку, они продолжили путь, пока, подойдя к острову вплотную, не убедились окончательно, что их отделяет от него полноводная протока.

Призрачная надежда, придававшая им силы, рухнула, и оба в изнеможении присели на песок. «Куда же девался лёд? – недоумевал Толька. Ведь, если ледоход был, то его следы в виде вытесненных на сушу обломков льда, остались бы вдоль берега, а их почему-то нет. В чём тут дело?» Упрямая логика далее привела его к спасительной мысли: «А может, лёд, «припаянный» к берегам вовсе и не трогался с места, а поднявшаяся через полынью вода его просто-напросто затопила?» Тут в его памяти всплыло одно загадочное обстоятельство, которому раньше он не мог найти объяснения: когда они с другом стояли на обрыве у переправы, то снизу из мрака доносился шум невесть откуда взявшегося водопада. И его осенило: «А не зажатая ли это между кромкой льда и берегом, поставленная на попа льдина, перекрывшая злополучную протоку? Если это так, то по ней можно попытаться перебраться на большой лёд».

Воодушевлённый тем, что появился хоть какой-то шанс на спасение, Толька, не посвящая пока товарища по несчастью в свой рискованный план, решительно встал и предложил возвращаться обратно, обосновав своё решение мрачной шуткой:

– Уж если околевать, так ближе к дому – там скорее найдут.

Геннадию, положившемуся, судя по всему, уже целиком на волю судьбы, было решительно всё равно куда идти, и он, с трудом поднявшись с земли, молча побрёл за товарищем по несчастью.

Так, потеряв понапрасну около трёх часов времени и окончательно выбившись из сил, охотники вновь оказались на исходной точке. Лишь теперь, заслышав доносившийся снизу шум воды, Толька посвятил земляка в свой более чем рискованный план. Однако у Ракитина он не вызвал энтузиазма, и тому были достаточно веские причины. Во-первых, в его основе лежала всего лишь догадка: рассмотреть с обрыва, что на самом деле происходит внизу, было невозможно. А во-вторых, попасть туда можно было только одним способом – скатившись на «пятой точке» по почти отвесной, промытой дождями расщелине, при этом напрочь отрезав для себя путь к отступлению. Это было крайне опасно, так как глубина реки у обрыва была ведома только Богу. Но ждать помощи было неоткуда, и Толька, чувствуя себя виноватым за происходящее, решил действовать на свой страх и риск: не способный постоять за себя в повседневной жизни, он в борьбе со стихией в критических ситуациях был решителен и смел. Предложив другу пока оставаться наверху и ждать от него сигнала, он, присев сначала на корточки, а затем, по мере увеличения скорости, опрокинувшись навзничь, как заправский бобслеист, стремительно покатился по расщелине вниз.

Готовый к любой неожиданности, мой друг был чрезвычайно обрадован, когда, удачно приземлившись, оказался стоящим на ногах на твёрдом клочке суши, намытом, видимо, сверху дождями и послужившим упором для застрявшей льдины. Переведя дух, он приступил к её обследованию с целью убедиться в реальности осуществления своего плана. Льдина торчала, наклонившись вниз по течению под углом примерно 45 градусов, а её длина была около 10– ти метров. Стремительный поток воды, будучи не в силах ни опрокинуть, ни сдвинуть ледяную глыбу с места, с рёвом огибал её с двух сторон, и подступиться к ней было непросто. «Видимо, придётся искупаться, – подумал Толька, – но тут уж не до жиру – быть бы живу».

Сделав для себя окончательный вывод о реальности задуманного, он подал своему напарнику сигнал на спуск. Когда же тот, скатившись по расщелине, оказался рядом, он вкратце обрисовал ему обстановку и со словами «Ну, Гена, не поминай лихом!», закинув за спину ружьё, полез в воду. Дно оказалось вязким, что придало Тольке дополнительную уверенность в успехе: «Не зря, – мелькнула в голове мысль, – льдина в нём так крепко застряла». Замочив всего лишь ноги выше колен, он благополучно добрался до её края и, обхватив торец руками, осторожно пополз по нему на животе, стараясь при этом не думать о том, что будет, если льдина вдруг обломится или стронется с места. Достигнув таким манером её конца, он убедился, что его изначальное предположение оказалось верным: льдина и в самом деле упиралась в ледовое поле, через которое с краю бурным потоком бежала вода. Сознавая, что приблизился к самому опасному участку переправы, Толька, затаив дыхание, ползком преодолел и его, приняв при этом ледяную ванну. А памятуя о том, что лёд в этом месте может оказаться тонок, он прополз на животе ещё 20-30 метров, прежде чем решился встать на ноги. К его удивлению, воды поверх льда здесь уже не было: оторвавшись от берегов, он уже всплыл.

Только тут мой друг воспрянул духом и поспешил обрадовать земляка:

– Гена, порядок! Давай сюда, только, смотри, осторожно.

Совет относительно осторожности для Ракитина был излишен, и он, используя Толькин опыт, точь-в-точь повторил его манёвр.

– В гробу я видел такую охоту, – поднявшись на ноги и придя в себя, с усмешкой изрёк Геннадий, – впечатление такое, что мы вернулись с того света.

А когда, спустя полчаса, они наконец-то благополучно выбрались на берег, Ракитин, уже вполне оправившись от шока, наставительным тоном предупредил:

– Давай договоримся – никому ни слова о нашем приключении, иначе нас с тобой Швыдкой в порошок сотрёт. Да и весь коллектив охотников может пострадать, впав в немилость у начальства.

Так ни одна душа на полигоне тогда об этом происшествии и не узнала.