Николай Юдин
Мои воспоминания о службе в РВСН

© Юдин Н.В., 2019
Публикуется на сайте с разрешения автора

Мнение редакции об отдельных событиях и фактах истории
может не совпадать с мнением публикуемых авторов...

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Пермское ракетное…

В. Высоцкий.

Никогда не торопись и не мельтеши, и всегда придешь вовремя, второе, незыблемое правило «кадетов». Чтобы продлить пребывание дома, мы договорились встретиться у входа в училище в 21.50, кто же нас в это время нас там ждать будет? В 22 часа мы появились перед дежурным по Пермскому ВКИУ, и конечно же, он не знал, что с нами надо делать и послал нас по домам сказав, чтобы завтра явились к 10 часам. Назавтра мы точно в 10 прибыли в училище, и сразу же попали в «жесткие» руки приемщиков, но нам это было уже знакомо, и мы ничему не удивлялись. А вот «молодежи», пребывающей с «гражданки» это было не совсем приятно, они не привыкли к такому обращению, распорядку дня и другим «прелестям» военной службы. Вообще-то «публика», которая нас окружала, была весьма разношерстная. Кто-то приехал только для того, чтобы прокатиться, посмотреть, как говориться, «мир» и себя показать. Им было не до экзаменов и вообще ни до чего. Вели они себя очень развязно, всячески показывая, что им все «до лампочки», пили «все что горит», дрались, по вечерам ходили в самоволки. Командованием училища они отчислялись за свои проступки после первого же экзамена. Вторая категория была практически полной противоположностью первой. Они постоянно что-то читали, решали задачи и были решительно настроены на поступление в училище. К третьей категории относились «МЫ», суворовцы, и солдаты, прибывшие из в/ч. Эта категория вела себя независимо от первых двух – все-таки уже «хлебнули» фунт лиха в армейской среде. Да и уровень подготовки у нас, суворовцев, был несравненно выше, чем у всех остальных, и сдавали мы экзамены легко и не принужденно. А у солдат экзамены принимали, так, «спустя рукава», ставили им «трояки», а им этого и было достаточно для поступления. Потихоньку формировался курс. Начальником курса у нас был назначен м-р Осокин Александр Алексеевич, а курсовым офицером – капитан Жуков. Вот, в их руках и была все власть. На медицинской комиссии по состоянию здоровья от нас «отлетел» Витя Попов, он пошел поступать в медицинский, а на мандатной комиссии «отпочковался» Володя Чесноков, не захотел он быть офицером, решив, что на гражданке его ждет более успешная карьера. Осталось нас двое на 1-м курсе 1-го факультета – я и «кутузовец» Юра Мишин, вот друг друга мы и держались. Саша Пачгин, наш пятый суворовец, тоже поступил, но на второй факультет Экзамены для нас большого труда не составили, все-таки подготовка то, у нас, была солидной. Начальник курса долго присматривался «к нашему брату», потому, что на курсе, который был старше нас, суворовцы устраивали такое, что только «шуба заворачивалась». Например, на Новый, 1966 год, они угнали из трамвайного депо в Балатово трамвай, и катали на нем всех, кто садился по маршруту №5 до самого утра. Вот такие «крутыши», были ребята из, Свердловского СВУ. Вот почему м-р Осокин А.А. с опаской поглядывал в нашу сторону, не выдадим ли мы такие же «фортеля», а они ему ой как не нужны были, хватало и других забот...

Пока для всех остальных шел курс молодого бойца, нас, суворовцев, отпустили в отпуск. Мать мне сделала «путевку» на кораблик от завода «Пермьнефтеоргсинтез» (был раньше такой завод), который стоял на Сылвенском водохранилище, на вечной стоянке. Еще купались, было тепло. Трехразовое питание, вечерние посиделки под гитару, грибы, ягоды, молоденькие девушки – все, что душе угодно.

10 дней пролетели как один, надо было возвращаться в училище. Началась учеба и первые выдергивания меня из коллектива. Еще при поступлении, в «День празднования ВМФ» проводилось первенство гарнизона по плаванию. Узнав, что я раньше плавал, нач. кафедры физвоспитания, наобещал «золотые горы», только чтобы я выступил за училище. Пришлось выступать. Из пяти дистанции, что я плыл, четыре были мои, а последняя – второе место. Ну вот, меня и начали привлекать на сборы по плаванию. Плавал за училище, за округ, за Ракетные войска, в общем, за кого только не плавал на первом курсе. Как-то раз плыл даже за Пермский таксомоторный парк, правда, там платили.

Постоянное мое отсутствие на курсе почему-то очень «напрягало» начальника курса и курсового. Как только я появлялся, то сразу же шел в наряд, видимо, чтобы жизнь в казарме «маслом не казалась». Между тем, учеба мне давалась легко, сказывалась подготовка в СВУ, однако некоторые предметы, ну никак не давались, а это была «Начертательная геометрия». Ну, никак мне удавалось понять, как можно вписать конус в куб, или конус в конус, и что из этого получится. Матанализ, химию и физику я сдал досрочно, причем на «отлично», чтобы подготовиться к «начерталке», и все равно сдал этот экзамен, только на «уд». Так закончился первый семестр, а потом и год учебы. С плаванием пора было заканчивать, начиналось преподавание предметов, ранее мне не известных. По весне началось первенство училища по баскетболу, волейболу и ручному мячу. И тут-то я как раз и пригодился нашим командирам, потому что играл во все, что связано с мячом, и продолжалось это вплоть до 5-го курса. Я был неизменный участник всех соревнований, в том числе и за сборную училища!

Пролетел, как птица, первый курс, предстояли каникулы, почти целый месяц. Со Славой Вахониным, Свердловским кадетом, решили рвануть на море, в Леселидзе, в Абхазию к моему другу по СВУ Славе Павленко – там жила его мать. Поехали. Слава встретил, разместил. Жилье (кровать) – рубль, питание, трехразовое завтрак, обед и ужин – 3 рубля, а на ужин плюс либо 0,5 «чачи», либо 1,5 л «Цоликаури» или «Изабелла» – на выбор, перед танцами. Главным же для нас, конечно, было море, солнце, фрукты, пляж, девушки и другие, недоступные в Перми радости жизни. Всем этим радостям жизни мы и отдавались без остатка, ни о чем не заботясь... Но вот однажды, после ужина с «Чачей» мы пошли на танцы, на спортбазу «Спартак». Все было нормально до тех пор, пока там не появилась местная молодежь, человек 15, в сильном подпитии и начала всех задирать, приставать к девушкам и материться. К тому времени, как они появились, мы уже успели, «закадрить» двух девушек, которые стояли рядом с нами. Были мы, в белых нейлоновых рубашках, в джинсах и «корочках», в общем, в типичном советском «прикиде», как сейчас говорят. Стоим у пальмы, никого не трогаем, тихо беседуем о смысле жизни. И вот к нашей компании подруливают, три «кренделя» местного разлива в кирзовых сапогах и «ковбойках», в весьма нетрезвом состоянии и пытаются пригласить девушку, которая стоит с нами, а один сразу хватает ее за руку и тянет на себя. Такого я не прощал никогда ни до, ни после, хотя о Кодексе чести офицера, я в те годы и понятия не имел. Молниеносный удар справа( а бить я умел, в СВУ научили), и местный «абориген», как выяснилось позже, со сломанной челюстью валяется у моих ног, еще удар слева, и второй согнулся, третьего «замочил» Слава Вахонин. Слава Павленко местный, знает обычаи, вот он и говорит – бежать надо, иначе разорвут или на нож посадят. Ищем глазами выход, извиняемся перед девчонками, и к выходу, а там уже человека три. Идем на пролом, кого-то еще валим, кто-то дотянулся и до нас, мне оторвали рукав от рубашки, Славке Вахонину поставили «фонарь» под глаз, но прорвались. Наши «оппоненты» организовали погоню. Но куда им против нас! Мы бежали так быстро, как будто за нами гналась свора собак, или как будто мы на Олимпийских играх, и пытаемся обогнать Валерия Борзова. Оторвались! Наутро следующего дня нас в Леселидзе уже не было, мы срочно ретировались в Сочи, «где темные ночи», а прелестей жизни хватало и там.

Вот чем интересным запомнился мне первый год обучения в Пермском ВКИУ, остальное было так, «рутиной», как и любая учеба – лекции, семинары, коллоквиумы, рефераты и прочая, и прочая, и прочая «скука», о чем вовсе не интересно писать. Хотя нет, не все было так уж и скучно. Начиная со второго семестра, на самоподготовке мы пристрастились играть в преферанс, не на деньги, нет а, так – для тренировки памяти. И самое интересное в этом было то, что нас кто-то начал «закладывать» начальнику курса, и не только с преферансом, но и по другим, не менее «щекотливым» вопросам. Кто? Это предстояло узнать, и уж очень хотелось этого человека «толкнуть кулаком в лицо».

Осень 1967 года пришла внезапно, с прибытием «народа» из отпуска. Она пришла, как смерч, вместе с нашим начальником курса майором Осокиным и курсовым офицером капитаном Жуковым, отремонтированной казармой и работой по наведению порядка в ней. А мы, все еще пребывали в «розовых очках», и полны сладостных воспоминаний, которые эти два офицера своими действиями быстро превратили в мираж, в бескрайней пустыне «рутины» повседневных будней. Они, как те «двое из ларца одинаковы с лица», делали все, чтобы вытравить из нас любые иллюзии о свободной жизни без подъемов и отбоев, без ПХД, нарядов и караулов, без кроссов и различного рода работ. И делали это «с особой дерзостью и исключительным цинизмом». Каждое утро кто-нибудь из них обязательно был на подъеме (не поспишь лишние 30 минут), но самое главное – они были и на физзарядке и бежали с нами кросс – 3 километра, каждый день.

Осокин бежал до самого моста через реку Кама, останавливался и смотрел (никак не срежешь), все ли из нас добежали до грузового порта, а потом, когда мы подбегали к нему, он снова бежал с нами, как ни в чем не бывало, уже к финишу. Как сейчас помню «пятерка» была при результате 13 мин. 10 сек. Бегал он с нами от того, что готовился, видимо, сдавать нормы ВСК и ГТО (я бы ему сразу дал «золотой» значок), или по какой-то иной причине – мы не знали. «Мускул свой, дыханье, тело, тренируй с пользой для военного дела» - эти слова В.В. Маяковского, он переложил на свой лад: «Мускул свой, дыханье, тело, тренируй с пользой для РАКЕТНОГО дела!» Вот ведь что творят ракетные поэты, только волю им дай... Юмористы – «злые языки», которых всегда хватало среди нашего брата, в очередной раз, когда он бежал с нами, шепотом, чтобы никто не услышал, говорили «опять Руфина отказала во взаимности», вот поэтому-то он и злой такой сегодня. Руфина его жена, была преподавателем английского языка на кафедре иностранных языков. В отличие от него – маленького, худого и жилистого – она была такой, прямо скажем, цветущей «пышечкой», можно даже сказать – «пончиком», на который заглядывались «любвеобильные» курсанты.

Капитан Жуков, был такого же маленького роста, как и Осокин, но был ему полная противоположность. Он был немногословен, много курил и никогда не бегал с нами даже до набережной. Вот уж нам была «лафа», кто хотел бежать – тот бежал, а кто не хотел – тот останавливался под железнодорожным мостом, а это было метров 300, и отдыхал, покуривая сигареты, а потом уже присоединялся к финишерам, всем своим видом изображая смертельную усталость, как будто пробежал «марафон» – 42 км. К таким, «изображающим» из себя «потного верблюда», относился и я.

Первые дней 10-15 нам начитывали лекции, и было сравнительно спокойно на самоподготовке. С плаванием я уже тогда закончил, как потом оказалось не навсегда... Никто из нас тогда и предположить не мог, с какими трудностями мы столкнемся по прибытию в часть, но это было впереди и думать об этом как-то не хотелось, мы жили одним – сегодняшним днем. На «сампо», начали играть в «преф», и тут же активизировался «стукачёк», о котором мы уж и подзабыли. За противоправные действия, кто играл, получали от Осокина, особенно я, так как он считал меня заводилой всего плохого, что могло быть на курсе – «кадет», то я один был на курсе, второй, как я уже писал, был «кутузовец», и считался у начальника курса образцом для подражания. Он, в отличии от меня, в «преф» не играл, а все время занимался, можно сказать «грыз гранит науки», и не всегда удачно Однако, он Осокин, успешно «пользовался» моими «услугами», если это можно так сказать, когда надо было отстаивать честь курса в соревнованиях по волейболу, баскетболу и ручному мячу – и везде в этих дисциплинах я был капитаном команды. Здесь я был для него незаменим.

Не так давно в одном издании прочитал анекдот. Внук спрашивает у деда, пришедшего на кухню в трусах: «Дед, что у тебя в трусах?» Дед и отвечает: «Там у меня, внучек, конец любви и два мешка воспоминаний». Смеялся минут 30. Потом подумал, а ведь дед прав. Нас, в те светлые курсантские годы, не доставали ни простатит, ни адемома простаты, ни другие болезни, и мы не отвечали женам, как в рекламном ролике: «Выключал свет в ванной, захотел попить». У нас-то как раз в те годы в трусах было «начало любви», а «мешки» только начали заполняться, и доходило порой до скрежета зубами по ночам. Наш зоркий глаз, как у «Чингачгука», реагировал на любой объект не мужеского пола, в юбке, и так хотелось с кем-нибудь, в интимной обстановке, выпустить через клапан, накопившийся «пар». М-р Осокин держал меня в «черном» теле, не пуская в увольнение, поэтому мои думы, «о ком-то, духовно близком», оставались только несбывшимися мечтами. Мама моя, приходя на КПП и угощая пирожками, спрашивала меня, почему я не прихожу в увольнение, а я, потупив взор, скромно отвечал, что новые трудные предметы пошли, учить приходиться много (ну, не говорить же ей, что лишен увольнения за игру в карты). Хотя, надо сказать прямо, в город я выходил, в основном по воскресеньям, когда разыгрывалось первенство города по спортивным играм, а вот в полноценное увольнение Осокин меня не отпускал.

Прошел сентябрь, октябрь тоже ничем хорошим для меня не отметился, разве что грустью и обильными дождями, а вот в начале ноября, как всегда неожиданно, повалил снег и ударили морозы, которых старожилы не помнили уже давно. Наступило 7 ноября «Красный день календаря» – парад, в такой то холод на котором мы, до «зеленых соплей» сначала стояли, а потом ходили строевым шагом по Октябрьской площади в Перми, все промерзли, а далее - праздничный обед и лучшие люди пошли в увольнение. Меня среди этих счастливчиков, как, впрочем, и моих друзей Славы Канева – оленевода с Севера и Паши Лапенкова – бывшего сталевара из Нижнего Тагила, как вы уже, наверное, поняли, не оказалось. Мы, уж было, совсем загрустили и начали готовиться отмечать праздник по своему, как услышали голос дневального, вызывающего нас троих к товарищу Жукову в канцелярию. Подумалось, неужели опять, «стукачёк», совершил свое «грязное дело», ничего предосудительного на тот момент мы еще не сделали, не успели, что же тогда? Прибыли, доложили, время 18 часов. Жуков задает вопрос: «Ну что, друзья, в увольнении давно не были? «Коварный вопрос! Он что не знает, что мы вообще в этом году в увольнении не были, должен же знать? Отвечаем... Он нам: «А хотите?» Конечно, хотим, аж зубы сводит – что за вопрос. «Ну, тогда собирайтесь, после ужина отпущу вас» – констатирует он. С чего бы это такая блажь с его стороны, задумался я? В его улыбке, что он изобразил на лице, было что-то азиатское, восточное, китайское – с подвохом, выдавали его прищуренные глаза с дьявольским блеском, мол, посмотрим «как вы мне попадетесь!» До этих ли его улыбок нам было тогда, когда светило это сладкое слово – увольнение, свобода.

После ужина свершилось – получив увольнительные мы, как «торпеды» выскочили на заснеженную холодную улицу, но нас это ничуть не испугало... Заранее договорились, что пойдем в «Госбарыгу» – так звался клуб «Госторговли», который находился в пяти минутах ходьбы от училища. Паша предложил отметить праздник ВОСР, а потом уже пойти потанцевать, как он сказал, немножко. Знали бы мы, что будет дальше... Ноги сами принесли в «Продмаг» где мы, и «затарились». Мы со Славой купили бутылку водки, сосиски, белый батон хлеба, два плавленых сырка «Дружба», запить и снега хватало, а Паша – две бутылки водки, плавленый сырок и две пачки «Примы».

Клуб «Госбарыги» находился рядом с пожарной каланчой, медучилищем, «Продмагом», домом офицерского состава и пустырем, на котором в последующем был построен многоэтажный дом, известный всему миру по количеству жертв – там находился элитный клуб «Хромая лошадь». Подойдя к «Госбарыге» мы убедились, что нигде нет патрулей (да кто ж их, «бедалаг», в такую-то «холодрыгу», выгонит на маршрут?), зашли за угол, где Паша сразу же стальной хваткой приступил к делу. Достал бутылку водки, откупорил алюминиевую фольгу, под названием «Жене передай от получки привет, а сыну отдай бескозырку», раскрутил, и одним глотком выпил все содержимое бутылки, так что мы со Славой только глазами хлопнули. После этого действа Паша закусил выпитое половинкой плавленого сырка, закурил сигарету «Прима» и спросил у нас: «Ну, чо меньжуетесь, то? Пейте, холодно ведь, потанцевать хочется!» Мы по глоточку со Славой стали выпивать, а тем временем Паша достает вторую бутылку и таким же методом ее выпивает, приговаривая: «Мы в Нижнетагильском сталелитейном цехе после работы еще не так выпивали – это было только начало. Вот, житуха была...» Мы поделились с ним хлебом и сосисками, и он интенсивно все это потреблял, пока мы не допили свою бутылку и тоже стали закусывать. Он закурил вторую сигарету. Мы уже хотели идти в клуб, как вдруг неизвестно откуда, на входе «нарисовался» Патруль. Этого нам только не хватало! Съели почти все, что купили, «Патруль» не уходил, а идти напролом мы не решались. Наконец, когда мы уже начали превращаться в ледышки, «Патруль» показал нам спины.

Купив билеты, прошли в фойе, скинули шинели в раздевалке и, как «Три богатыря» зашли в танцзал. В зале пахло сапожным кремом, алкоголем, одеколоном «Шипр» и духами «Красная Москва», кроме того зал был забит до отказа и танцевали пары тесно прижавшись друг к другу. Надо прямо сказать, об этом клубе шла весьма недобрая слава, якобы, там подыскивают себе в мужья всякие «профурсетки», и «мадам Брошкины». Так это было или нет – мне достоверно неизвестно, но говорили, что доля правды в этом была. Гражданских лиц туда не пускали, были только курсанты. Паша, а мы за ним, сразу «двинул» к буфету, где к услугам танцующих предлагался на разлив, знаменитый по тем временам портвейн «777». Паша, со словами «вот теперь можно и выпить», сразу попросил налить стаканчик, и расплатившись, быстренько его употребил. Мы со Славой переглянулись, и было от чего – неужели он собрался еще и портвейн пить, две бутылки водки не хватило? Гремела музыка, а наш друг Паша стоял возле буфета, как «Наполеон Бонапарт» перед Бородинским сражением, всем своим видом показывая, кто победитель. «Для него кругом было тихо, как будто все вымерли... Какая красота!» – как мне показалось, он уже четко не представлял себе, где он, и что с ним. И тут, «как чертик из табакерки» к нему «подкатывает» «мадам» неопределенного возраста и приглашает его танцевать. Ну как же может отказать человек, у которого «кругом было тихо» – конечно, пожалуйста, только для вас, и только сегодня... Потом случился уж вовсе не предвиденный казус – они растянулись в центре зала, а «машинист поезда, так и не смог толком объяснить, как он очутился на «Анне Карениной». Мы, конечно, его подняли и посадили на стул, где он через какое-то время заснул, как младенец, пуская слюнки изо рта. Больше он уже не пил, как, впрочем, уже и не танцевал. Народ для «разврата» был готов, и мы со Славой с головой бросились в эту «пучину». Танцевали всё – и «Твист» и «Шейк», чтобы согреть ноги в «хромачах». И, конечно, танго, не спуская глаз с Паши, которому до наших танцев, было как-то все равно. Он отдыхал крепким сном Ильи Муромца! Особенно мне понравилось танцевать танго, когда мы с очередной партнершей тесно прижимались друг к другу, ведь кругом «яблоку упасть было некуда». В брюках галифе что-то неестественно, помимо моей воли, становилось твердым и очень твердым, «гранитным» и все мои усилия обуздать это «гранитное» безумство ни к чему не приводили...

Вечер близился к своему логическому завершению, осталось, как объявил ведущий («диджеев», тогда не было), два танца, «белый» и еще один. Как только объявили «белый» танец, ко мне на «крыльях любви» подлетела девушка с грудью на два «бидона», талией не осиной» конечно, а вид сзади не оставил бы равнодушным ни одного мужчину. «И мы, сплетясь, как пара змей, обнявшись крепче двух друзей» – не буду продолжать М.Ю. Лермонтова, не упали, конечно, как это сделал до нас Паша, продолжали в этой сутолоке изображать, что мы танцуем танго. Девушку звали Вера, училась она на третьем курсе медицинского училища, приехала учиться из глухой деревни в Кировской области, потому что у них в деревне не было ни одного фельдшера. Я тоже рассказал о себе, а краем глаза заметил, что в фойе «нарисовался» патруль во главе с капитаном Возжаевым (он был начальник лаборатории на кафедре гидродинамики, а на 4 курсе стал у нас курсовым офицером, вместо Жукова) во главе. Надо было спасать Лапенкова, который, по-прежнему, похрапывал на стульчике. Я девушку Веру попросил помочь нам спасти товарища, а появившемуся тут Каневу рассказал, что надо делать. Надо было принести шинель и шапку в зал, одеться здесь и выйти через черный ход, чтобы не засветиться перед Возжаевым. Пожевав мускатный орех и, закусив «лаврушкой», чтобы отбить запах, мы втроем двинулись к раздевалке, где к тому времени уже образовалась очередь, а зал между тем танцевал последний танец, но мы уже об этом не думали. Сравнительно быстро мы получили шинели, шапки и пальто Веры и пошли сквозь ряды не очень танцующих, а скорее всего обнимающихся пар, к Паше. Оделись, и под шумок через буфетную стойку и запасной выход его, вывели на улицу. Мне показалось, что на улице стало еще холоднее. Наш «умирающий лебедь» как-то сразу взбодрился, можно сказать даже ожил и стал вести себя совершенно адекватно, чем поразил меня и Славу. Вера проводила нас до КПП, мы договорились, как нам можно будет найти друг друга, и она ушла, а нам предстояла самая опасная операция – проход через дежурного по училищу.

Знал бы я тогда, что есть путь значительно короче – через окно в санчасти – и всё, ты в «дамках». Но тогда, ни я, ни Слава, ни тем более Лапенков, этого не знали. Я рванул первым, с мыслью уговорить дежурного по КПП открыть ворота, через которые заезжали машины. На КПП был дежурный по училищу, который встречал курсантов, деж. по КПП и дневальный. БА! Дежурным по КПП оказался пловец из спортроты (были такие), с которым мы вместе тренировались и плавали на соревнованиях, я его уговорил, и он открыл, буквально на секунду, ворота и завели на территорию Павла. Все! Остальное было делом техники. Жукову было очень интересно встретить только меня, про моих друзей, он как-то вообще забыл. Увидев меня в нормальном состоянии, коварный азиатский блеск в его глазах и вовсе пропал. Не знал он, что нас, «кадетов», учили приводить себя в нормальное состояние после выпитого. А потом, «косить под трезвого», еще в СВУ офицеры-воспитатели, прошедшие войну.

Поутру наш Нижнетагильский сталевар («Тагил рулит»), рассыпался в благодарностях и всем рассказывал, как мы его уберегли от «цепких и коварных» рук капитана Жукова. Зря он это сделал. «Стукачёк» в очередной раз проявил себя и до 23 февраля Жуков в отместку, что не поймал его и не на того смотрел, закрыл ему выход в город, о чем Паша особенно-то и не жалел, и не переживал. А вот для меня это была бы трагедия – ведь я познакомился с девушкой, которая мне понравилась, и мне хотелось продолжения нашего внезапного, и неожиданного знакомства. Теперь, после каждого соревнования, увольнения или самовольной отлучки я уже на правах старого знакомого приходил к ней в «общагу», где мы счастливо и радостно проводили время за «философскими беседами», а по понедельникам были не готовы отвечать на элементарные вопросы. Перед глазами как у меня так, я полагаю и у нее, стояла пелена, и, поверьте мне, так бывает, когда юноша становиться мужчиной, а девушка женщиной. Наши встречи продолжались до ее выпуска и распределения. Она закончила медучилище, а я перешел учиться на третий курс. Жениться в 19 лет мне как-то не хотелось, хотя я и подумывал иногда об этом. Пылкая, юношеская любовь, любовь с первого взгляда, бывает ли она? Утверждаю, бывает, да еще какая! Откровенно скажу, после отъезда Веры, в свой «Замусранск», в клуб «Госторговли», я больше не ходил ни разу, слишком уж свежи были воспоминания...