На главную сайта   Все о Ружанах

А.С. Гончар
Звездные часы ракетной техники. Воспоминания

 

© Гончар А.С., 2008
Харьков 2008


Источник электронной версии: www.buran.ru

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Мое первое знакомство с Германом Титовым состоялось в те дни как раз в домике экспедиции. В память об этой встрече у меня сохранилась фотография, снятая на крыльце дома, где все мы выглядим так, как и должны выглядеть после обеда у Говоренковых. Герман Степанович прибыл на полигон в сопровождении полковника-комиссара по авиационным рекордам и художника, который сделал карандашный портрет Титова. Этот портрет я забраковал, и когда художник по моему предложению сделал глаза на портрете голубыми, он стал похожим на оригинал — у Титова были удивительно яркие голубые глаза.

Фамилий ни комиссара, ни художника я уже не помню, но водку они пили здорово. Карандашный портрет и зубная щетка в дипломате Титова были единственными предметами, с которыми он прилетел на полигон, но он был желанным гостем в любой экспедиции и в воинской части, так что ему ничего и не было нужно. Мой сын Олег во все глаза смотрел на космонавта N 2! Впоследствии мне приходилось достаточно часто встречаться с Титовым — он работал в ГУКОСе и был нашим заказчиком и по «Алмазу», и по «Бурану». Главное, что я усмотрел в его характере — это смелость и решительность в решении любых вопросов, а любимым его выражением было: «Хватит вам меряться...»

В Харьков Олега я отправлял самолетом с кем-то из своих сотрудников, но успокоился только тогда, когда по закрытой связи получил подтверждение о его благополучном прилете.

В первых числах июля последние испытания корабля на технической позиции были закончены. Состоялась последняя торжественная оперативка. Объем электроиспытаний на технической позиции был самым полным: были проиграны все возможные переходы между отдельными режимами, проверены запреты на недозволенные переходы, введены основные типы полетных заданий по командной радиолинии. Все результаты были четко зафиксированы — это были оправдательные документы на тот случай, если в полете произойдет отказ. Кроме того, в полете не допускалось ничего отличающегося от того, что многократно проверялось на земле в процессе испытаний. На стартовой позиции предстояло провести ограниченное количество испытаний и это отличалось от того, что наша организация привыкла выполнять на старте при пусках баллистических ракет. Там объем проверок на старте был наиболее полным, во всяком случае, большим, чем на технической позиции. На технической позиции корабль был пристыкован к ракете-носителю и состоялся торжественный вывоз ее на старт. Это незабываемое зрелище: громадная ракета на установщике медленно движется по открытой степи в сопровождении многих сотен своих создателей. Можно часами любоваться ракетой и мечтать о все новых и новых полетах. Наконец ракета с кораблем установлена в вертикальном положении и в лучах прожекторов она ярко сияет, гордо вздымаясь к небу, к звездам.

Испытания на стартовой позиции прошли без заметных осложнений, и старт был назначен на 17 июля. 2-3 дня для нас оказались свободными — шла подготовка заправочных средств стартовой позиции, и вся наша команда имела возможность выспаться после долгих бессонных ночей. Но стоящая на старте ракета как магнитом притягивала каждого из нас, оставаться в гостинице не было сил. Дни стояли жаркие, температура днем колебалась в районе 40 градусов, ночью опускалась до 25-30° и то к утру. В гостинице не во всех номерах были кондиционеры, и людям приходилось непрерывно охлаждаться под душем или укрываться мокрой простынею. Донимали и комары, водившиеся в изобилии в камышовых зарослях рядом с жилой площадкой. Металлические сетки на окнах не всегда спасали от ночных нападений этих насекомых — хватало малейшей щели, чтобы они проникли в комнаты, и достаточно было проникнуть одному, как его нудный писк не давал уснуть. В этом случае зажигался свет, и начиналась «охота» со свернутой газетой в руке. Стены в комнатах были «украшены» во многих местах следами удачной охоты.

За два или три дня до пуска я позвонил в Харьков и сообщил Сергееву, что работы закончены, и ему пора вылетать на Байконур. Владимира Григорьевича встречал я вместе с Инессой Михайловной жарким июльским днем. Температура воздуха достигала отметки 40°С. Степь, такая роскошная в зелени и цветах в апреле-мае, выгорела, и только кусты саксаула и камыш в редких болотах еще зеленели. Машинами мы подъехали прямо к приземлившейся ТУшке — Инесса умела договариваться с начальством аэродрома и состоялась встреча. С Сергеевым прилетели Я. Е. Айзенберг, парторг предприятия Н.Т.Цыпкин и неизменный А.И.Гуржиев. Руководитель парторганизации был впервые на полигоне, шеф взял его для ознакомления. Обстановка, особая атмосфера полигона, значимость происходящих событий придавали романтический аромат кратким командировкам, но жить месяцами в этих условиях, когда дни и ночи сливаются в нечто единое, было достаточно трудно. В экспедиции для встречи с Сергеевым собрались наши сотрудники свободные от работы, состоялся краткий разговор, затем обед — чета Говоренко отличалась хлебосольством, и мы уехали на площадку 95. Заседание Государственной комиссии проходило, как всегда, под председательством генерала Керимова. Главные конструкторы доложили о готовности своих систем, полигон доложил о готовности служб, измерительных пунктов, кораблей ТОГЭ. Подписаны соответствующие документы, определены места нахождения участников пуска, высшему руководству на смотровой площадке. На смотровую площадку утром уехали Владимир Григорьевич, Айзенберг и Цыпкин. Это самое удобное место для наблюдения снабжено стереотрубами и биноклями, а громкая связь позволяет следить за ходом подготовки и полетом. Утром 17 июля все заняли свои места. В пусковом бункере началась обычная предстартовая работа, ракета была заправлена ночью, сейчас можно было видеть только легкие желтые облака компонентов из дренажных клапанов — шел набор готовности ракеты-носителя, корабль был готов к пуску. Бежали неотвратимо минуты, объявлена часовая готовность, затем полчаса, десять, пять минут, обычные команды: «Протяжка!», «Предварительная!», «Главная!» и ракета в дыму и пыли, под грохот мощных двигателей, вырывается из объятий Земли и устремляется в космос. Идет отсчет секунд полета, и слышим спокойный голос диктора: «Полет нормальный. Давление устойчивое». Затем разделение ступеней и, наконец, отделение корабля от носителя. Пришел наш черед! Четкие доклады телеметристов: «Начался режим демпфирования! Раскрылись солнечные батареи!» и вот первая связка закончена! Корабль на орбите! Все вскакивают, поздравления, рукопожатия. Наконец мы выходим из подземелья, по-новому сияет яркое солнце Казахстана! Громадная гора свалилась с плеч, но впереди предстояли новые испытания. О первом запуске транспортного корабля снабжения ТАСС заявил скромно, что это очередной спутник серии «Космос» и присвоил ему N 929.

Челомей попытался активизировать свой комплекс «Алмаз» и, главное, заявить о нем как о самостоятельной программе, имеющей все необходимые элементы: носитель, ОПС, ТКС и возвращаемый аппарат (ВА). В этот же период велись так называемые «бросковые» его испытания. Два возвращаемых аппарата с помощью «Протона» запускались по баллистической траектории. Таким образом, отрабатывался их вход в плотные слои атмосферы. Результаты этих испытаний были весьма удовлетворительными. В конструкции этих трехместных грушевидной формы ВА были учтены все новейшие достижения как нашей, так и американской техники. Теплозащитный слой этих аппаратов обладал достаточной устойчивостью и позволял, после небольшого восстановления, повторно использовать ВА в целом. Большим достижением было то, что ВА мог быть использован не только как средство спасения экипажа станции, что предусматривалось его расположением на дополнительном стыковочном узле ОПС, но и делали его крайне необходимым для нашей космонавтики. Однако возвращаемый аппарат Челомея так и не был применен, хотя и имел явные преимущества перед аналогичным блоком королевских «Союзов» и их модификациями. Орбитальная станция, получившая королевское наименование «Салют», была уникальным космическим кораблем того времени. Максимальный диаметр был 4,15м, объем жилого отсека составлял 90 м3. Для сравнения: объем кабин американских «Меркурий» — 1 м3, «Джемини» — 1,4 м3. Советский «Союз» в трехместном варианте кабины имел объем жилого отсека 9,9м3. Американские космические станции типа «Скайлеб», запуск которых начался в 1973 году, имели объем герметизированной части 292м3; американские и советские корабли типа «Шаттл» имели герметизированные отсеки около 70 м3. Российская станция «Мир» планировалась на суммарный объем герметизированных отсеков при ее полной конфигурации более 500м3. Легко представить потребную мощность регенерационных установок для обеспечения необходимого состава атмосферы при таких объемах.

Итак, запуском ТКС в июле 1977 года и бросковыми испытаниями В.А.Челомею удалось испытать в полете все элементы космического комплекса «Алмаз», но эксплуатировать его как единую систему ему не довелось. Фирма Королева бесцеремонно брала для своих целей вначале орбитальные станции ОПС, затем и транспортные корабли снабжения без какой бы то ни было ссылки на фирму Челомея, а ТКСы шли под скромным названием «Космос».

Первая ОПС комплекса «Алмаз», под именем «Салют», была выведена на орбиту носителем «Протон» 14 апреля 1971 года. Посланный для стыковки с ней королевский «Союз-10» с тремя космонавтами на борту Н.Руковишниковым, В.Шаталовым и А.Елисеевым состыковаться со станцией не сумел, а посланный 6 июня этого же года «Союз-11» с космонавтами Г.Добровольским, В. Пацаевым и В. Волковым, проработав на станции 23 суток, при возвращении погиб из-за преждевременной разгерметизации кабины «Союза-11». 11 ноября этого же года станция «Салют-1» прекратила свое существование. Следующая станция «Салют-2», запущенная в интересах Челомея в 1972 году, имела подстыкованный возвращаемый аппарат, но телеметрия, вскоре после выведения ее на орбиту, показала полную разгерметизацию. Послать «Союз» для устранения течи не разрешили, несмотря на то, что специалисты ОКБ-52 понимали, как это сделать, а добровольцев среди космонавтов было достаточно. Вокруг причин разгерметизации станции было много домыслов, в том числе связанных с конкуренцией фирм, но все так и осталось невыясненным. Запущенный в 1973 году «Салют-3», активно просуществовал 12 суток и прекратил работу из-за перерасхода рабочего тела. Первым ОПС, оправдавшим свое предназначение, был «Салют-4», запущенный 24 декабря 1974 года и просуществовавший до 3 февраля 1977 года. На нем работали две экспедиции: 28 и 63 суток. Полный успех выпал на долю станции «Салют-6» и «Салют-7», запущенных в 1977 и 1982 года соответственно. «Салют-6» посетило 16 экипажей с общей продолжительностью пилотируемого полета 676 суток. Эту станцию 2 марта 1978 года посетил первый международный экипаж в составе А. Губарева и чехословацкого гражданина В. Ремека на корабле «Союз-28». Космонавты пробыли в полете 7 суток 22 часа. В 1978 году к станции впервые в автоматическом режиме состыковался первый корабль типа «Прогресс», а 19 июня 1982 года со станцией состыковался наш ТКС N163, запущенный 25 апреля этого же года под названием «Космос 1267». На станции «Салют-7» работало 10 экспедиций с общим временем активного полета 800 суток, с ней состыковалось 11 кораблей «Прогресс» и два наших ТКС, которые доставили груз, превосходивший груз 11 кораблей «Прогресс». В октябре 1984 года станция «Салют-7» с транспортным кораблем снабжения «Космос-1686» была переведена на орбиту высотой 480 км. В начале 1985 года на станции вышло из строя электропитание, и она превратилась в холодный и безжизненный кусок металла. В июне 1985 года к станции подстыковался «Союз-13» с В. Джанибековым и В. Савиным на борту. Подвиг этих космонавтов беспримерен — в тяжелейших условиях они сумели «оживить» станцию, и она просуществовала до 7 ноября 1991 года.

Совместная судьба орбитальной космической станции «Салют-7» и транспортного корабля снабжения «Космос 1686» завершилась неуправляемым падением 40-тонной связки на территорию Аргентины в районе Панамы и Рио-Негро. Свидетели этой грандиозной картины рассказывали, что видели «огненный дождь», когда станция входила в плотные слои атмосферы и разваливалась на части. Наибольший фрагмент станции, который приняли за «большую стиральную машину», упал рядом с домом в поселке Розарио. Это была самая тяжелая связка кораблей, неуправляемо вошедшая в атмосферу, со времен американской 90-тонной станции «Скайлеб», обрушившейся на Австралию в 1979 году. В обоих случаях, обошлось без жертв и материального ущерба.

Первоначально предполагалось, что орбитальная станция с помощью двигателей корабля снабжения и его запаса топлива будет «снята» с орбиты над океаном, как это делалось в других случаях. Для этого необходим был запас топлива около 500 кг, однако по непонятному недосмотру топливо оказалось израсходованным при проведении маневров на орбите. На сход с орбиты осталось менее 70 кг, что было явно недостаточно. Тогда было принято решение: топливо использовать для поднятия орбиты на высоту более 500 км, где станция могла просуществовать около 8 лет. Этого времени было достаточно для того, чтобы «что-то придумать». Имелось в виду послать либо «Прогресс», либо «Союз» и с их помощью снять станцию с орбиты. Горячие головы предлагали ожидать запуска советского шаттла — «Энергия-Буран». Орбиту удалось поднять только на высоту около 480 км, планы посылки «Прогресса» или «Союза» были закрыты по ряду технических причин, включая отсутствие средств на топливо и наличие безответственности. Оставалось только следить из Центра управления, как увеличение солнечной активности привело к поднятию атмосферы и станция начала быстро снижаться. Затем началось ее вращение, точность прогнозов района падения резко упала и вместо предсказанного Атлантического океана станция рухнула на Аргентину. Утешительным было только то, что на станции не было вредных веществ и опасных агрегатов и в свое время американцы также не сумели определить место падения «Скайлэб».

Но это все еще было впереди. А пока что вся наша пусковая команда первого ТКСа N 161 или «Космоса-929» во главе с Д.А.Полухиным, А.К.Недайводой и Г.С.Титовым праздновала победу вначале на десятой площадке, затем в самолете и завершили поздней ночью уже в Крыму в Центре управления Витино. Получилось так, что в день отлета с аэродрома Байконура «Крайний» почти одновременно взлетели сразу три самолета ТУ-134. Два самолета летели в Москву — возвращались на них специалисты, не участвующие в управлении полетом ТКС, а небольшая группа на третьем самолете летела в Крым. Сергеев и Айзенберг по вызову министра летели в Москву, а на следующий день уже нашим самолетом, которому была дана команда лететь из Харькова в Москву, они должны были прилететь в Витино. Мы расположились в салоне самолета; время было ужинать, чем мы и занялись и три с половиной часа полета, вслед за солнцем прошли незаметно. Вскоре внизу мы увидели Черное море и поросшие зеленью леса Крымских гор, и самолет пошел на посадку на военный аэродром города Саки. Встречали нас на аэродроме с большими почестями, чем мы были обязаны летевшему с нами Г.С.Титову. Оркестр, почетный караул моряков и доклад капитана первого ранга. Затем мы разместились в машинах и уже затемно приехали в Витино, в расположение воинской части, обслуживающей ИП. В столовой гостиницы, где мы разместились, стихийно ужин был продолжен, и только под утро короткой летней ночи мы отправились спать. В Витино уже находилась группа наших специалистов по управлению. Эта группа предварительно провела необходимые подготовительные работы и тренировки, так что процессы ввода на борт полетных заданий, в чем заключалась основная задача управления, проходили без замечаний. В Витино была развернута наша экспедиция, располагавшая арендованным жильем, связью и транспортом. Во всем чувствовалась и здесь хозяйская рука Говоренко.

На следующий день поступило сообщение о вылете из Москвы наших товарищей во главе с Сергеевым. Самолет должен был садиться в Саках, и я на двух машинах «Волге» и РАФе поехал их встречать. Машины остановились у диспетчерского пункта при въезде на территорию аэродрома. У дежурного мичмана я узнал время вылета самолета из Москвы и время полета, а также уточнил, что самолет будет приниматься в Саках. Времени еще было достаточно. Мы проехали к морю через небольшой военный городок и, искупавшись, вернулись к диспетчерскому пункту. Тот же мичман сообщил мне, что самолет на подходе к Симферополю и, по указанию начальника гарнизона, он будет садиться в Симферополе, так как в Саках идут учения самолетов с вертикальным взлетом и посадкой. Действительно, мы могли с интересом наблюдать их вертикальный взлет, короткое зависание на небольшой высоте и затем стремительный полет. Я понял, что к посадке самолета в Симферополе я не успею. Высказав свое возмущение, я попросил соединить меня с начальником гарнизона. Представившись начальнику гарнизона, капитану первого ранга, я сказал ему, что в самолете летит член ЦК, дважды герой, лауреат и т.д., он не может ждать машину, и могут быть неприятности мне и тому, кто отдал указание изменить место посадки. Капитан первого ранга попросил меня обождать две минуты и, действительно, вскоре раздался телефонный звонок и мне сообщили, что дано указание приостановить учебные полеты и наш самолет, уже заходивший на посадку на аэродром Симферополя, получил указание следовать в Саки. Поблагодарив его, я спустился к нашим машинам и подумал: неплохо было бы, если б кто-либо из военных руководителей встретил Сергеева. Я вновь поднялся в будку диспетчерского пункта, попросил опять соединить меня с начальником гарнизона и с металлом в голосе заметил ему, что членов ЦК следует встречать. Подумав несколько секунд, он сказал: «Хорошо. Сейчас буду». Действительно, когда наш самолет делал круг над морем, заходя на посадку, подъехала машина с начальником гарнизона и, присоединившись к ней, мы выехали на летное поле и остановились у небольшой трибуны, к которой уже подруливал самолет. Тут же был подан трап, к которому подошла вся наша группа. Начальник гарнизона спросил меня: «Каков по виду Сергеев, что ему докладывать?» Я ответил, что он, по-видимому, имеет какое-то задание от ЦК, а доложить ему нужно просто, что такая-то воинская часть занимается боевой подготовкой по расписанию и представиться. Дверь самолета открылась, первым вышел Яков Ейнович, за ним Сергеев, Цыпкин и Гуржиев с портфелями. Вид прибывших был далеко не парадным, по случаю июльской жары-белые рубахи на выпуск и, естественно, ни звезд, ни орденов. Тем не менее, доклад прошел, как и положено и завершился рукопожатием, и мы вскоре уже были в Евпатории, где в ресторане был заказан обед. Уже в машине мне Цыпкин сказал, что они были удивлены дважды. Первый раз тому, что вместо посадки в Саки, командир экипажа сообщил о получении указания садиться в Симферополе, а второй раз, когда уже заходили на посадку, самолет вдруг стал набирать высоту, и командир экипажа сообщил, что поступило указание идти в Саки.

После нескольких дней, в течение которых наша группа во главе с Владимиром Григорьевичем совмещала купанье в море, рыбалку и уху с наблюдением за полетом корабля, который проходил без замечаний и весьма успешно, мы решили лететь в Харьков. Однако, в последний момент, когда мы уже садились в машины (самолет ждал в Симферополе), пришло сообщение о каких-то неполадках при реализации режима выдачи разгонного импульса. Я вынужден был остаться. Причины неполадок оказались не связанными с неисправностями аппаратуры, и вскоре коррекция орбиты была выполнена. Позвонив Сергееву, я попросил разрешения уехать в Харьков в надежде получить положенный и заслуженный отпуск. Владимир Григорьевич кратко ответил: «Посылаю самолет». В составе большой группы харьковчан и москвичей, которые выполнили свои работы, мы выехали в Симферополь. По дороге мы закупали небольшими ящиками прекрасные крымские абрикосы, особенно усердствовали москвичи, и в самолете стоял аромат этих даров природы.

Полет первого ТКС продолжался 201 день практически без замечаний. Аппаратура и агрегаты корабля могли работать и больше, но горючее было израсходовано. Когда его запас остался только на торможение, было принято печальное решение на его спуск с орбиты и потопление в пустынном месте океана, что и было выполнено при общем вздохе сожаления — столько труда и энергии было вложено в его создание.

В иностранной технической печати появились статьи, посвященные «Космосу-929». Внимание было привлечено его постоянными эволюциями на орбите, радиообменом с наземными станциями слежения и т.д. Параметры корабля и его орбиты воспроизводились с удивительной точностью, в том числе и такие, которые определить измерениями орбиты и радиоперехватом было весьма проблематично. Приходилось предполагать, что меры, связанные с объявлением сигнала «Скорпион» явно недостаточны. На полигоне был принят порядок, при котором по объявлению этого сигнала работы прекращались, особенно с излучающими системами. Существовало несколько градаций этого сигнала: когда кто-либо из иностранцев проезжал по железной дороге, проходящей через полигон, или пролетал на самолете, при появлении спутников над полигоном и т.д. В шутку испытатели, по громкой связи объявляли сигнал «Скорпион-4» в том случае, когда в испытательном зале должен был появиться кто-либо из руководства. По этой команде пустели курилки, прекращались разговоры, все те, для которых встреча с руководством была нежелательной, принимали соответствующие меры. Говорят, что обычай подавать команду «Скорпион-4» возник еще со времен С.П.Королева и генерала Мрыкина. Когда Сергею Павловичу сообщили, что при его появлении подается эта команда, он был страшно недоволен, а генерал Мрыкин, любитель раздавать «втыки» и штатским, и военным, якобы был, наоборот, доволен таким вниманием к своей особе, как и тому, что военные ввели в обиход и меру наказания: «...получил втык в один мрык». Известно, что ракетная наука относится к точным наукам и посему все, что может быть измерено, ракетчики снабжали соответствующими единицами измерения. Полигонная молва приписывает Н.Н.Шереметьевскому введение специальной меры измерения количества алкогольных напитков «лигрыла», что расшифровывается как «литр-грамм-на рыло».

Мне лично довелось присутствовать при рождении новой весовой единицы, измеряющей снижение веса систем, агрегатов и т.д. Однажды В.П.Глушко созвал один из многих советов главных конструкторов по снижению веса комплекса «Энергия-Буран». До начала заседания совета главные виновники превышения веса собрались в кабинете Валентина Петровича и представили свои данные по снижению. Взглянув на мою табличку, где суммарное снижение было 162 кг, Валентин Петрович с возмущением отодвинул ее и заявил: «Это не снижение, а пшик!» Все присутствующие тотчас же стали определять, на сколько «пшиков» снижают они вес своих систем. В лучшем положении был мой коллега из НИИ-885 Г.М.Присс, он предложил снижение веса системы управления корабля на 3,2 «пшика». Единица долгое время успешно нами использовалась...

Успешный запуск первого корабля снабжения стимулировал работы по очередному кораблю N 162, который должен был выполнить те же задачи, что и первый корабль и дополнительно совершить стыковку с орбитальной пилотируемой станцией «Салют-6». Однако оказалось, что этот корабль изготовлялся и комплектовался без учета годности к пилотируемому полету. Изделия ракетно-космической техники разрабатывались и изготовлялись в тот период в соответствии с инструкцией, так называемой РК-75. В этой инструкции был раздел 4, специально оговаривающий требования к изделиям с космонавтами на борту. Все агрегаты, системы и документация на них при этом имели штамп «Изготовлен по ПРКК» (пилотируемый ракетно-космический комплекс). Присвоение этого штампа производилось под контролем военного представительства при самом неукоснительном выполнении требований инструкции на всех этапах разработки и изготовления. Для нашей аппаратуры одним из тяжелейших требований было отсутствие вредных и неприятных испарений при работе аппаратуры. Это было практически невыполнимым, так как материалы, применяемые при изготовлении, не удовлетворяли этому требованию. Герметизация аппаратуры не спасала положения — требование должно выполняться и при возможной разгерметизации аппаратуры при аварии или неисправности. Положение казалось безвыходным. Разместить аппаратуру в отсеке, изолированном от кабины космонавтов, не представлялось возможным. Выход был найден благодаря предложению В.П.Лысова — заместителя главного инженера нашего опытного завода. Вадим Павлович незадолго до описываемых событий являлся директором завода им. Шевченко и был снят с этой должности. Причины этого я не знаю наверняка, но с уверенностью могу сказать, что это была очередная ошибка нашего руководства, одним из приемов которого была демонстрация оперативности и решительности принимаемых мер и представляющих, зачастую, самозащиту. Вадим Павлович был знающим, энергичным, глубоко порядочным человеком и руководителем. Работать с ним было очень приятно, а его опыт и неизменное желание помочь, найти и подсказать выход из любого положения не один раз сыграли хорошую службу. Так было и в случае с токсичностью испарений наших приборов. Вадим Павлович предложил проводить их термовакуумную обработку на всех этапах изготовления плат, блоков и самих приборов. Им же были разработаны соответствующие технологии и необходимое оборудование, выполнены работы и контроль всех поставляемых приборов и кабелей в специализированном институте, выдавшем необходимое заключение. Он же помог внедрению этого метода при изготовлении аппаратуры на многочисленных смежных предприятиях. Прекрасный человек, с которым у меня сложились дружественные и деловые отношения, и к которому я питал самое глубокое уважение, погиб при несчастном случае на лыжных соревнованиях из-за того, что ему не смогли своевременно оказать помощь.


Яндекс.Метрика