Альберт Вахнов
ОБРАЩЕНИЕ К СЕБЕ ДАЛЁКОМУ.

(Автобиографическое повествование)

Москва, 2007

© Вахнов А.Г., 2007
Разрешение на публикацию получено.

Наш адрес: ruzhany@narod.ru

Слева и справа от входа — два небольших бассейна со святой водой, у каждого из них сидят по два ангелочка с крылышками. Все это великолепие исполнено в белом и светло-коричневом мраморе. Далее в центральном проходе, справа и слева по ходу в направлении главного алтаря, стоят многочисленные памятники папам римским всех времен, установленные над их гробницами, и статуи святых, включая бронзовую скульптуру святого Петра, к ноге которого прикладываются все верующие, посещающие храм. За прошедшие более четырехсот лет пальцы выставленной вперед правой ноги Петра укоротились на одну треть. По большим христианским праздникам скульптуру Петра, которую обычно именуют Черным папой, облачают в торжественные папские одежды. Чуть дальше по центральному проходу под куполом святого Петра расположен папский алтарь. Под основанием Базилики находится ряд гротов и надгробные памятники, относящиеся к временам древнего Рима, основным из них является грот святого Петра, расположенный точно под алтарем. Оканчивается основной проход прямо за папским алтарем креслом Петра.

К основному проходу примыкают ряд малых церквей, в которых размещены свои алтари, представляющие из себя картины, написанные такими великими итальянскими художниками, как Бернини, Брачи, Рени, Доминичино, Рафаэль. Среди этих картин (алтарей) можно назвать такие известные, как алтари святого Михаила Архангела, святого Базилика, святого Себастьяна, алтарь Трансфигурации Рафаэля, алтарь Священное сердце Нучиоли и мраморные памятники святым.

Перед завершением экскурсии экскурсовод остановил нас у грота, где захоронен папа Александр VII. Он увенчан полу-куполом, под которым находится белое мраморное изваяние Папы, установленное на темно-зеленом постаменте прямо над входной дверью в грот. Его подножие между дверью и основанием памятника Папе устлано светло-коричневым покрывалом, сделанным из мрамора, на котором слева сидит молодая женщина с ребенком на руках, а справа те же люди, но только лет через двадцать. Ребенок превратился в молодую девушку, а молодая мамаша в возрастную женщину. Между этими символическими фигурами из под складки покрывала, нависающего над дверью и на одну треть ее прикрывающего, свисают части скелета (ноги, таз и нижняя часть грудной клетки). Композиция построена так, что молодая мать обращена лицом к Папе с мольбой о благословении. Папа изображен в благословляющей позе, справа от папы в глубине сидит девушка, а на переднем плане — ее постаревшая мать. Взор матери обращен к скелету, ее голова склонилась в его сторону. Эти аллегорические фигуры, как я это понимаю, олицетворяют жизненный цикл человека — рождение, возмужание, старение и смерть. Это надгробие произвело на меня сильное впечатление своей выразительностью. Мы, все участники экскурсии молча в размышлении стояли у этого надгробия, внезапно одна пожилая американка подошла к двери грота и дотронулась до покрывала. Вернувшись назад, она смущенно произнесла: «А я думала, для чего они это покрывало повесили, которое только пыль собирает». Признаться, у меня тоже промелькнула подобная мысль. Уж очень натурально выглядело это покрывало — все его складки, изгибы его орнамента, углубления и вмятины от сидящих на нем людей — все выглядело абсолютно достоверно и заставляло невольно думать, что перед тобой не мрамор, а текстильный материал. Я даже успел подумать, а как священнослужители входят в этот грот, ведь пыль с этого покрывала должна им сыпаться на голову и за ворот. Словом, я тоже обманулся, как и та незадачливая американка.

Последний алтарь, у которого мы остановились перед тем как покинуть Базилику, была картина художника Нучиоли Святое Сердце. На картине показано явление Христа молодой женщине, коленопреклоненной и протягивающей к нему руки. Христос развел свои руки, как бы готовясь благословить ее, при этом его голова, обрамленная золотым ореолом, как бы притягивает к себе легкий прозрачный свет, льющийся из окна, сквозь лучи которого видны фрагменты колонны и чего-то еще. Мы восхищались работой художника, а гид сказал нам, что это не картина, а мозаичная копия картины, то же относится и ко многим другим алтарям. Подлинные картины находятся в Сикстинской капелле. Мы не могли поверить в справедливость сказанного. Как бы мы не вглядывались, следов мозаики мы заметить не смогли. Тогда гид предложил всем желающим по очереди подойти вплотную к алтарю и снизу вверх посмотреть на картину. Сделал это и я и сразу увидел, что это была действительно мозаичная копия известной картины. Меня крайне удивила тонкая по цветовой гамме и точная по воспроизведению работа искусных итальянских мастеров. В тот момент мне казалось, что нарисовать такую картину легче, чем сделать ее мозаичную копию, сохранив все ее нюансы, в том числе и цветовые. Я, конечно, не прав, но не могу не отдать должное итальянским мастерам. Тот, кто принимал такое решение, беспокоился о сохранности подлинных картин, так как в условиях храма они бы подвергались определенному вредному воздействию. Кроме того, мозаика, по определению, более долговечна. После этого мы с интересом отправились в Ватиканский музей и Сикстинскую капеллу посмотреть на подлинники. Но это уже отдельная история, речь о которой пойдет ниже.

Как мне кажется, описывать музей и капеллу, в которых сосредоточены бесчисленные шедевры римских художников и скульпторов средних веков, вообще непосильная для меня задача. Во-первых, потому, что квалифицированно это может сделать только специалист в области искусства, а во-вторых, потому что я провел там всего три часа, что недостаточно даже для беглого осмотра экспонатов, среди которых находились всемирно-известные произведения искусства. Я могу только их назвать и утверждать, что мне лично повезло в жизни их увидеть в подлиннике и не где-нибудь, а в Риме, на родине их создателей. Это большое счастье.

В музее Ватикана — это картины Дева Мария со святым Домеником и святой Катериной (Беато Анджелико), Снятие Христа после распятия (Кавараджо), Трансфигурация (Рафаэль), Дева Мария с маленьким Исусом (Пинтуричио), Дева Мария из Фолигно (Рафаэль); греческие скульптуры: Персей в дворике (Бельведер), там же скульптурная группа Лаокоон, Аполлон Бельведерский, Август, Нил. Библиотека Ватикана, содержащая одну из самых замечательных коллекций книг в мире.

В Сикстинской капелле представлены одни из самых выдающихся памятников и произведений итальянского искусства. Сикстинская капелла ассоциируется с самыми известными шедеврами живописи Микеланджело. Все стены капеллы и ее потолок расписаны картинами Микеланджело — среди них Последний суд, Первородный грех, Создание Адама, Создание Евы, Всемирный потоп и др.

Четыре комнаты вмещают произведения Рафаэля — это Пожар в Борго, Парнас, Триумф Евкариста, Афинская школа, Освобождение святого Петра и др.

Даже одного этого беглого перечисления достаточно, чтобы понять величие того, что мне довелось увидеть воочию.

Утром следующего дня мы покинули гостеприимный Рим и вылетели в Москву. На таком аккорде завершилась наша командировка.

Еще несколько часов полета, и мы, утомленные, но счастливые, — в Москве.

Вся эта интенсивная работа и пребывание в Риме заняла у нас всего шесть дней, на седьмой день мы приземлились в Шереметьево. Командировка была просрочена на одни сутки, но у нас было оправдание — между прилетом самолета из Аддис-Абебы в Рим и вылетом нашего самолета из Рима в Москву был интервал в 30 часов.

Не уверен, сумел ли я донести до читателя, как работа, на выполнение которой требовалось как минимум две недели, была сделана за одну неделю. Для меня это время как бы спрессовалось из двух недель в одну. Оглядываясь назад, я с трудом представляю, как мне удалось все это сделать за такой короткий срок.

На следующий день в ГИУ я доложил руководству о выполнении задания. Мой доклад был краток без подробностей, о которых меня никто и не спросил. Учитывая известные отношения Власова и Гришина ко мне, каждый мой успех вызывал у них негативные чувства, они были бы довольны, если бы я неполностью выполнил задание на командировку или допустил бы какие-либо серьезные ошибки, которые можно было бы использовать против меня в будущем. Зная это, я делал все, от меня зависящее, для того, чтобы лишить их такой возможности. Должен сказать, что мне это всегда удавалось, что вызывало все усиливавшееся раздражение с их стороны по отношению ко мне. Им не за что было ухватиться, чтобы сделать мне какое-либо внушение или наказать меня каким-то образом. Они всякий раз пытались задеть мое самолюбие проявлением отсутствия интереса к тому, что удавалось мне успешно сделать. Единственным понимающим и благодарным слушателем был заместитель председателя ГКЭС генерал-полковник Сергейчик Михаил Алексеевич. Он вызвал меня к себе на доклад в тот же день, внимательно выслушал меня и с большим удивлением отнесся к подробностям этой эпопеи. Я, ничего не скрывая, доложил ему о тех вынужденных нарушениях, которые были допущены мною. Он с пониманием отнесся к моим действиям, сказав что вину за это он частично берет на себя, так как, утверждая мое задание на командировку, должен был бы обратить внимание на полное несоответствие срока командировки объему предстоящей работы, которая должна была быть выполнена мною за столь короткий срок. Для меня его слова прозвучали как высшая похвала моим действиям.

В 1976 году, с учетом успешно выполненной мною задачи в Эфиопии, мне было поручено вылететь в Нигерию во главе делегации для проведения переговоров с министром обороны Нигерии на предмет подписания межправительственного соглашения на поставку в Нигерию бронетанковой техники. До этого в Нигерию поставлялась только небольшая партия самолетов МиГ-17. Министр обороны Нигерии был настроен проамерикански и всячески тормозил развитие советско-нигерийских отношений в военной области.

Мне довелось ранее бывать в Нигерии в составе нашей делегации, возглавляемой генерал-майором Фроловым Валентином Николаевичем. Тогда переговоры закончились практически безрезультатно.

Спустя некоторое время моим отделом был подготовлен проект соглашения на поставку в Нигерию танков Т-55, который был направлен главе представительства ГКЭС Кузнецову Гарри Ивановичу для его вручения совместно с уполномоченным ГИУ полковником Филипениным министру обороны Нигерии. Уполномоченный ГИУ подтвердил факт вручения проекта соглашения нигерийской стороне. По получении просьбы нигерийской стороны о направлении в Лагос (столица Нигерии) советской военной делегации для проведения соответствующих переговоров и подписания соглашения на поставку бронетехники я и был направлен в Нигерию. По прибытии в Лагос я представился экономсоветнику Кузнецову и советскому послу, доложил им о цели моей командировки. Утром следующего дня я, включив в состав своей делегации уполномоченного ГИУ Филипенина, прибыл к назначенному сроку в министерство обороны. Нас провели в зал заседаний, в котором, к моему удивлению, никого не было. После значительной паузы в зал влетел нигерийский министр обороны со своими членами делегации, не здороваясь с нами, он занял место на противоположной стороне огромного стола. Я представился ему, представил также каждого члена нашей делегации и вручил ему проект нашего соглашения, исполненный на договорной бумаге и облеченный в соответствующую обложку. Он тупо уставился на врученный ему документ и сказал мне, что тут имеет место какое-то недоразумение. Далее он сообщил что два месяца назад он, получив наш проект соглашения и изучив его, вручил нашему уполномоченному Филипенину свой проект соглашения, для подписания которого он и пригласил нашу делегацию, так как никаких возражений советской стороны не последовало. Я ответил ему, что в ГИУ мы не получали никакого альтернативного проекта соглашения. Обратившись к Филипенину, который сидел бледный с весьма растерянным видом, я сквозь зубы спросил его, о каком проекте соглашения говорит министр. Он доложил мне, что они действительно получили такой проект, но экономсоветник принял решение не направлять его в Москву. После этого я заявил министру обороны, что в соответствии с общепринятыми нормами договаривающиеся стороны должны брать за основу проект соглашения, подготавливаемый и вручаемый предполагаемым поставщиком, что и было сделано нами ранее. Тем не менее я попросил перенести переговоры на следующий день, чтобы иметь возможность ознакомиться с их проектом в качестве их встречных предложений, а затем приступить к постатейному обсуждению нашего проекта соглашения. Вернувшись в аппарат советника по экономическим вопросам, я уже знал, что уполномоченный ГИУ Филипенин, по своей сути, не является уполномоченным в истинном значении этого понятия, он просто неуверенный в себе, всего и всех боящийся, некомпетентный, непрофессиональный человек, готовый выполнять роль «шестерки» и не более того. Когда экономсоветник сказал ему, что он не склонен направлять полученный от нигерийской стороны документ в Москву, Филипенин безропотно и бездумно с этим согласился, хотя должен был поступить совсем иначе. Во-первых, он не должен был принимать от министра обороны их проект соглашения в связи с тем, что на переговорах может рассматриваться только врученный им ранее советский проект соглашения по причине, изложенной выше. Но уж коль скоро этот документ оказался у него, он должен был жечь ему руки и, конечно, немедленно должен был быть отправлен в Москву очередной диппочтой в ГИУ, не спрашивая мнения советника, поскольку это его прямая прерогатива, а советник не имеет права решающего голоса в таких случаях. Для этого уполномоченный ГИУ обладает правом переписки, в том числе и шифрованной. Он же умудрился не сыграть хотя бы роль пересыльного пункта. Он даже не прочувствовал, чем это все может ему грозить. Мало того, он даже не сообщил в ГИУ шифровкой об этом шаге нигерийского министерства обороны. Если бы мы в ГИУ узнали своевременно об этом, нами были бы предприняты соответствующие демарши, и делегация не вылетела бы в Лагос до урегулирования этой ситуации.

Как бы то ни было, размышлял я, мы уже здесь и надо как-то выходить из создавшегося положения и желательно достойно.

Придя к советнику, я обрисовал ему сложившуюся обстановку, объяснил ему, как они с Филипениным должны были поступить в таком случае. Вид у них у обоих был, как у побитых псов. Я заявил им, что я не вижу иного выхода, как направить шифровку в Москву о том, что переговоры, в связи с вышеизложенным, находятся под угрозой срыва. Особенно запаниковал советник Кузнецов — он ясно осознал, что влез не свое дело и вина за срыв переговоров в этом случае целиком ляжет на него. Он попросил Филипенина оставить нас с ним тет-а-тет. Когда мы остались одни, он попытался все свалить на Филипенина. Но этот номер у него не прошел. Я спросил у него, принимал ли он решение не направлять полученный Филипениным документ в Москву. Он сказал, что мы с ним советовались по этому вопросу и пришли к выводу не направлять документ в Москву. Я заметил, что формально он является начальником Филипенина, и основной удар придется ему принять на себя. Кузнецов начал умолять меня не делать этого. Я обещал ему не давать шифровку сегодня, но, в случае провала переговоров, завтра утром я это буду вынужден сделать. Я предложил ему утром поехать к министру обороны вместе со мной и попытаться отрегулировать этот вопрос и снять проблему, но он в панике отказался и просил меня сделать все возможное, чтобы отвести удар от него и Филипенина.

С таким настроением я утром направился в министерство обороны Нигерии для продолжения переговоров. Все повторилось снова. Министр обороны появился с некоторым опозданием и занял свое место за столом, не поздоровавшись с нами. Наступив на горло своей гордости, я сообщил ему, что ознакомился с проектом соглашения, подготовленным его министерством, и пришел к выводу, что поскольку в основных положениях он не отличается от нашего проекта соглашения, а отличается в ряде случаев только в редакции, по моему мнению, было бы рациональным принять за основу наш проект соглашения и внести в него возможные поправки нигерийской стороны. До сего момента я вел переговоры через переводчика, но когда я услышал, как он в оскорбительной форме сказал членам своей делегации, что я хочу сделать из него дурака в глазах его правительства, что он этого не допустит и, обращаясь ко мне, бросил довольно грубую реплику, я ответил ему тем же, но переводчик пытался смягчить мои слова. Тогда я сделал ему соответствующее внушение и популярно объяснил ему, что в его задачу входит только адекватный перевод того, что сказал его шеф, в данном случае я. Поняв, что я владею английским языком, переводчик окончательно стушевался. Я отстранил его от перевода и сам стал вести дальнейшие переговоры, перейдя на английский язык. Я сказал министру, что, как мне кажется, я не давал ему повода для того, чтобы разговаривать со мной в таком непозволительном тоне, тем более, что я представляю в переговорах советскую сторону. Он заметно смутился, однако повторил, что я намерен сделать его дураком в глазах его правительства, на что я ему ответил: «Давайте сделаем так: половину дурака я возьму на себя, а вторую половину придется взять на себя вам«. Мой внезапный демарш и знание языка возымели свое действие. Переговоры вошли в нормальное русло. Во время такой пикировки, моя нервная система, естественно, испытывала определенное напряжение, и мне захотелось закурить. У меня почему-то не оказалось зажигалки. Я обратился к своим коллегам, но они все оказались некурящими. И, о чудо! Мой визави, до этого проявлявший явное неуважение к нашей делегации, вдруг оказал мне знак внимания: он бросил мне свою зажигалку через стол. Скользя по столу, она точнехонько попала в мои руки. Поблагодарив его за этот жест, я прикурил и таким же образом вернул зажигалку ее хозяину. Далее я, обратив внимание на его занятость, предложил ему для экономии времени построить нашу работу следующим образом: для того, чтобы освободить министра от этой неблагодарной работы, поручить его и нашим специалистам провести постатейное обсуждение и согласование проекта соглашения во всех его деталях и после выработки согласованного варианта представить его на обсуждение глав делегаций. Вероятно, я попал в точку. Для него эта нудная работа не представляла интереса, и мое предложение было принято им с явным удовольствием. Он оставил зал заседаний, а мы, нигерийские и советские специалисты, продолжили работу. Мне не составило большого труда убедить нигерийцев принять наш вариант соглашения практически без внесения в него каких-либо принципиальных изменений. Я попросил их принести на переговоры ранее подписанное соглашение на поставку самолетов МиГ-17. Это был неплохой ход. Они убедились, что все основные положения ранее подписанного соглашения и проекта соглашения, предложенного им на рассмотрение, идентичны, и успокоились. Закончив постатейное согласование проекта соглашения я предложил им доложить министру согласованный вариант и после принятия решения министром сообщить мне о дате и времени начала следующего заседания делегаций. Поздно вечером того же дня последовал телефонный звонок из министерства. Его представитель сообщил мне, что продолжение переговоров намечено на утро следующего дня. Когда мы прибыли в министерство для продолжения переговоров, я был приятно удивлен — вся нигерийская делегация уже находилась в зале заседания. Они, приветливо улыбаясь, поздоровались с нами. Я принял это за добрый знак и не ошибся. Без заметной паузы в зал вошел министр, впервые с улыбкой подошел ко мне, пожал мне руку и, поприветствовав всех остальных членов моей делегации, предложил продолжить переговоры. Он спокойно выслушал без замечаний заключение своих специалистов. Я решил, что переговоры плавно приближались к заключительной фазе. Но не тут-то было — меня ждал неприятный сюрприз. В хорошем настроении я сказал министру, что наша сторона готова к подписанию соглашения, на что он неожиданно ответил мне, что нигерийская сторона не готова подписать это соглашение по финансовым причинам. Я выдержал паузу и задал ему только один вопрос: чем же руководствовалось министерство обороны, приглашая нашу делегацию в Нигерию? После некоторого размышления он предложил сделать перерыв и собраться здесь в зале через два часа. Мне тогда казалось, что нам придется убираться из Нигерии, не солоно хлебавши, и я был готов к этому, хотя обстановка для всех нас, особенно для Кузнецова и Филипенина, становилась крайне напряженной. Неподписание соглашения грозило им большими неприятностями, так как они скрыли факт вручения им нигерийской стороной еще два месяца назад встречного проекта соглашения, в результате чего советская сторона (ГИУ) понесла неоправданные расходы. Мы срочно приехали в офис советника. Я доложил Кузнецову сложившуюся ситуацию, которая не сулила ему ничего хорошего. Он к этому времени уже осознал степень грозящей ему опасности и был в полной растерянности. Я предупредил его, что в случае отказа нигерийской стороны подписать это соглашение ему придется лично сообщить в центр причину срыва и объяснить, почему он не сообщил о наличии врученного ему нигерийского проекта соглашения. Я со своей стороны сделал все возможное, чтобы избежать такого, нежелательного всем нам, исхода переговоров. Теперь все зависит от решения нигерийского правительства, которое станет нам известно буквально через час. С этими словами я оставил его наедине с мрачными размышлениями и направился в министерство обороны заслушать приговор министра обороны, который явно не хотел подписывать это соглашение. Сам он не мог принять такого решения. По-видимому, во время перерыва в переговорах он доложил своему руководству свою позицию по этому вопросу. Вернувшись в зал заседания, он без видимого энтузиазма сообщил, что принято решение о подписании соглашения, сократив предусмотренные объемы поставок в два раза. Когда я услышал эти его слова, у меня словно гора с плеч свалилась. Теперь мне стало ясно, что всем нам удалось избежать большой неприятности. Я изобразил недоумение на своем лице и без видимой радости, хотя в душе я был весьма обрадован таким решением, сообщил ему, что нам предстоит серьезная переработка проекта соглашения, и поэтому мы сможем продолжить переговоры только на следующий день во второй половине дня. На том и порешили. Вернувшись в офис, я встретил советника с немым вопросом в его глазах: «Каков же мне приговор?». Я не стал томить его ожиданием ответа и сообщил ему, что соглашение будет подписано, но в урезанном виде, и оставил его с Филипениным радоваться тому, что на этот раз гроза, готовая разразиться над их головами, миновала.

Кузнецов спросил меня, чем он может мне помочь. Я попросил его дать мне помещение, где бы я без помех мог поработать, и не отрывать меня от дела, пока я сам не скажу, что работа закончена, и предложил ему вместе c Филипениным распить бутылку виски за мое здоровье.

В принципе в текст проекта соглашения необходимо было внести незначительные, с точки зрения объема, изменения — исправить количество техники, подлежащей поставке, и ее стоимость. Вся трудность состояла в пересчете всего приложения к соглашению — количества техники, боеприпасов к ней, их стоимости, определение резервной суммы на поставку вспомогательной техники, материалов и запчастей и т.д. Это была трудоемкая и ответственная работа, которую мог выполнить только я сам. И я это сделал без использования счетной техники — только бумага и шариковая ручка были в моем распоряжении. Завершив работу, я еще дважды произвел пересчет всего приложения и успокоился только тогда, когда результаты повторных пересчетов совпали с первым в полной мере. Только после этого, я покинул помещение, в котором работал, и попросил Кузнецова выделить мне машинистку, допущенную к секретной переписке, для перепечатывания проекта соглашения в измененном виде в четырех подлинных экземплярах — по два на русском и английском языках, по два экземпляра для каждой стороны. Когда материалы были готовы, я посадил членов делегации считывать все экземпляры на их идентичность в русском и английском вариантах. Закончили мы работу глубокой ночью. Выпив бокал виски, я пошел спать.

Утром следующего дня я еще раз, на свежую голову, проверил точность выполненных мною перерасчетов и после полудня направился в министерство обороны для подписания соглашения. Как только мы уселись за стол переговоров, хмурый министр обороны, бегло ознакомившись с новым текстом соглашения, сказал, что у него есть ряд замечаний. Он попросил исключить из преамбулы соглашения слова «Союз Советских Социалистических Республик» и вместо них написать СССР. Исключить также фразу «Учитывая дружественные отношения, существующие между нашими странами, а также просьбу нигерийского правительства». Я ответил ему, что я не вижу в этом чего-либо принципиального, но, если министр настаивает на этом, я согласен внести такие изменения в текст. И наконец он сделал последнее замечание, самое сложное для принятия мною решения. Он попросил внести изменение в общие положения, формулируемые поставщиком и прилагаемые ко всем соглашениям, подписываемым с иностранными государствами. Эти положения печатаются типографским способом и не подлежат изменению. Его предложение сводилось к тому, чтобы изменить условие о том, что ответственность за сохранность груза после того, как судно покидает порт отгрузки, принимает на себя сторона Заказчика, и записать, что Поставщик несет ответственность за сохранность груза до его прибытия в порт назначения в Нигерии. На чашу весов было поставлено, будет ли подписано соглашение на 54 миллиона долларов или нет, если я не приму эту поправку. Я решился на этот очень рискованный шаг и дал свое согласие на внесение изменений в общие положения, создавая, таким образом, нежелательный прецедент. После этого министр сказал, что не видит препятствий для подписания соглашения.