 |
|
 |
|
|
|
|
Владимир Губарев
«Гриб» среди звезд
|
Во время нашей беседы академик Василий Павлович Мишин вспомнил эпизод из истории создания ракетно-ядерного щита. — Это было после смерти Сталина, — рассказал академик. — К власти пришел Хрущев. Заместителем председателя СМ СССР был Малышев, и ему пришла идея породнить ракетчиков с атомщиками. Он привез к нам группу физиков во главе с академиком Игорем Васильевичем Курчатовым. Потом нас пригласили в один из институтов, там показали фильмы об испытаниях атомных и термоядерных бомб. А чуть позже сначала Сергей Павлович Королев, потом и его заместители — и я в том числе — побывали на реальных испытаниях. — Страшно было? — Впечатление осталось неприятное... Я находился приблизительно в 20 километрах от эпицентра. Пришла ударная волна и сорвала с меня не только шляпу, но и почему-то очки... Однако во время испытаний я почувствовал, насколько мощное оружие мы создаем. Именно соединение ядерного заряда и ракеты коренным образом изменило ситуацию в мире. ...Академик Мишин упомянул об одном из испытаний ядерного оружия, которое состоялось не на Семипалатинском или Северном полигонах, а над степью в районе Аральска. Это был 25-й ядерный взрыв в СССР, и случился он 2 февраля 1956 года. В тот день стало ясно, что история человеческой цивилизации повернула на новую тропу — «тропу ядерной гонки», и по сути дела именно с этого события «холодная война» стала изматывающей для экономик СССР и США, так как «сессии» (так атомщики называли серии ядерных испытаний) теперь уже стали идти непрерывно, а производство ракет начало напоминать «производство сосисек» (как и обещал американцам Н.С. Хрущев). А толчком всему этому послужил пуск ракеты Р-5 с ядерной боеголовкой... Участников тех событий осталось совсем немного. Да и большинство из них не могли быть «на обеих берегах реки» — между атомщиками и ракетчиками всегда существовала пропасть, и они друг с другом почти не контактировали. «Атомные секреты», конечно же, охранялись намного жестче, чем ракетные, хотя и у фирмы Королева, и на полигоне службы режима свирепствовали нещадно: малейшее отступление от правил каралось моментально и беспощадно. Хотя времена Сталина ушли в прошлое, но принципы работы секретных служб не изменились. На полигоне, который назывался одно время «Государственный центральный полигон №1» (а для нас был просто Капустин Яр), неподалеку от стартового комплекса началось необычное строительство. К «Объекту» никто не имел права приближаться. А вскоре здания, что возводились там, были отгорожены высоким бетонным забором. У ворот и проходов появилась своя охрана. Это были сотрудники КГБ. Всем служащим полигона стало ясно, что на «Объекте» собирается ядерное изделие и что нынче это самая главная тайна. Но «лошадка» для боеголовки была еще не готова. Испытания ее идут полным ходом, но одна неудача сменяет другую. А уверенность в пуске Р-5 с ядерной боеголовкой должна быть полной.
Испытания новой ракеты с дальностью в 1200 километров начались еще в 1953 году. Им предшествовало знаменитое заседание Научно-технического совета НИИ-88, на котором выступили С.П. Королев (конструкция ракеты), В.П. Глушко (двигатели), Н.А. Пилюгин и Б.Н. Коноплев (системы управления). Из тезисов доклада Главного конструктора С.П. Королева: «Ракета Р-5 разрабатывалась в соответствии с планами ОКР. Сегодня мы должны доложить о выполнении работ первого этапа и о готовности к выезду на летные испытания... Для того чтобы создать такую машину, необходимо было провести тщательные исследования в аэродинамических трубах... В процессе создания конструкции был отработан целый ряд узлов. Стендовые испытания позволили проверить элементы конструкции в сборке и подтвердить правильность принятых решений по 15 позициям. Мы применили новую систему для намерения вибраций в стендовых условиях. Было проведено 11 огневых испытаний. Часть испытаний была проведена без хвостового отсека, и часть испытаний — с полностью собранной ракетой. Двигатель работал надежно, характеристики двигателя соответствуют паспортным данным. Аппаратура на стенде работала нормально. Общее заключение по стендовым испытаниям: ракета работала нормально. Надо переходить к летным испытаниям первого этапа. Проведенные исследования дают уверенность в положительном исходе испытаний». О результатах заседания было доложено И.В. Сталину. Тот распорядился форсировать работы по созданию новой ракеты. Летом 1955 года начались пуски ракеты, которой суждено было нести «атомную бомбу». 28 раз стартовала Р-5. К сожалению, большинство из этих пусков не удовлетворяли атомщиков. Взорвалась только одна ракета, но большинство из них отклонялись от курса, что для испытаний ядерной боеголовки было недопустимо. «Изделие» должно сработать точно в расчетном месте, где его ждут. Впрочем, о сомнениях атомщиков никто не знал. Они коротко бросали - «Нет!», и все приходилось начинать заново. Королев ходил мрачнее тучи. Вся обстановка в «Москве-400» (так в то время был зашифрован полигон в Капустином Яре) была очень нервной. Да и режим свирепствовал: читались все письма, в том числе и Королева жене. Он знал об этом, а потому писать стал очень редко... На каждую ракету атомщики вместо «изделия» ставили стальную плиту. После пуска на ней появлялись отметины — это срабатывали детонаторы. Плиты находили и привозили на полигон, где атомщики тщательно изучали, как срабатывает их автоматика. Потом они исчезали в своем суперзакрытом Арзамасе-16 и вновь появлялись уже с новыми идеями. За «изделие» отвечал Евгений Аркадьевич Негин, будущий академик и генерал — бессменный руководитель большинства ядерных испытаний «Приволжской конторы» (так тогда именовали атомный центр). На «площадке 4Н» был лишь один человек не из Арзамаса-16. В.Д. Кукушкин работал старшим инженером одного из управлений полигона. Он занимался подготовкой головных частей ракет к пуску в то время, когда они начинялись тротилом. На самом высоком уровне ему было разрешено войти в круг атомщиков, то есть в круг посвященных. «В мои обязанности в ходе испытаний, — вспоминает Виталий Дмитриевич Кукушкин, — входили следующие технологические операции: стыковка стабилизатора и наконечника к корпусу ГЧ, обмазка стыков теплостойким покрытием для предохранения стального корпуса от потери прочности и разрушения при входе в плотные слои атмосферы, проверка герметичности и системы внутреннего обогрева отсека, в котором размещался шаровой заряд, прочерка геометрических параметров системы отделения ГЧ от ракеты, установка экрана на стабилизатор для защиты внутренних объемов от теплового воздействия на входе в плотные слои атмосферы, транспортировка ГЧ на стартовую площадку, стыковка разъемов, в том числе и системы аварийного подрыва на траектории, установка шариковых болтов, раскрывающихся по завершении активного участка траектории от специальных толкателей, стыковка ГЧ с ракетой, при необходимости одевание и съем термочехла наружного обогрева».
В.Д. Кукушкин стал свидетелем того, как Негин знакомил Королева с «изделием». — Сергей Павлович моментально схватывал основное. — рассказывал мне много позже генерал. — Я еще тогда подумал, что ракетчикам очень повезло, что у них такой Главный... «Они стояли возле расстыкованной ГЧ, — вспоминает Кукушкин, — непосредственно возле шарового заряда, и Евгений Аркадьевич объяснял Сергею Павловичу, что для равномерного обжатия центральной части на шаровом заряде из взрывчатого вещества (смеси тротила и гексогена) в 32 специальных розетках установлены капсюли-детонаторы, на которые для их подрыва подается импульс высокого напряжения 15-20 тысяч вольт. Негин подчеркнул, что на разновременность их срабатывания установлен очень жесткий допуск в несколько миллионных долей секунды и что от этого зависит сферичность взрывной волны...» Королев очень внимательно слушал Негина. Он прекрасно понял, что у атомщиков проблем, пожалуй, побольше, чем у ракетчиков. И с того дня Сергей Павлович требовал от своих подчиненных, чтобы они неукоснительно выполняли пожелания своих атомных коллег. «Они имеют дело с температурами в миллионы градусов, — говорил он, — а у нас только тысячи...» И трудно было понять, шутит Главный конструктор или нет. И тут случилось то, чего Главный боялся больше всего. Ракета 8К51 с заводским номером 001 находилась уже на технической позиции. Буква «К» обозначала, что ракета «ядерная». И вдруг один из офицеров, проверяя заглушки в районе турбонасосного агрегата, обнаруживает, что нет одной контргайки. О происшедшем немедленно докладывают Королеву. Вместе со своими сотрудниками и испытателями он пытается разобраться, куда же делась эта контргайка. А вдруг она попала внутрь турбины?! Поиски «беглянки» результата не дают. Королев отдает распоряжение поставить ракету в вертикальное положение — вдруг контргайка упадет вниз? Но пропажа все равно не обнаруживается... Кто-то предполагает, что этой гайки вообще не было. И Королев принимает решение: ракету №001 отправить на завод, где разобрать двигательную установку, а готовить к старту носитель №002. И хотя «лошадей на переправе не меняют», это решение Главного конструктора было абсолютно правильным. Ту контргайку так и не нашли, ракета стартовала — она стала седьмой по счету, и все прошло благополучно, но при первом «ядерном пуске" Королев не имел права рисковать: слишком велика была его ответственность. Малейшее отклонение от района испытаний, авария на пути к нему — все это могло закончиться трагически... Председателем Государственной комиссии по пуску был назначен П.М. Зернов. Именно он выбирал вместе с академиком Ю.Б. Харитоном место для Федерального ядерного центра, а затем и руководил им. Теперь же он был заместителем министра среднего машиностроения. В Госкомиссию входили не только атомщики и ракетчики, но и военные. Среди них выделялся маршал М.И. Неделин. П.М. Зернов пригласил всех членов Госкомиссии на «площадку 4Н». Они впервые оказались на «Объекте». Зернов распахнул одну из дверей, и все увидели «изделие» — оно лежало на специальной подставке в центре комнаты. «Входить не надо», — распорядился председатель Госкомиссии. Даже высшему руководству не положено было приближаться к «изделию», и даже то, что Зернов показал его членам Госкомиссии издалека, было нарушением инструкций по секретности. Из воспоминаний В.Д. Кукушкина: «Я был ответственный за доставку ядерного заряда с площадки, где производилась сборка, на стартовую площадку. Я находился в кабине стыковочной машины рядом с водителем. Впереди нас и позади двигались машины прикрытия с охраной, а вдоль всей бетонки на расстоянии около 3 км стояли с интервалом 25-30 метров солдаты оцепления с карабинами с приткнутыми штыками. Охрану на КПП и на вышках стартовой позиции осуществляли офицеры КГБ. А во время непосредственной стыковки ГЧ с ракетой, которой я руководил, внизу у стыковочной машины можно было насчитать с десяток генералов из разных ведомств. Правда, все они были предупредительны и старались не мешать действиям расчета». Но старт в назначенное время не состоялся из-за плохой погоды в точке «приземления» головной части ракеты. Погоду ждали два дня. Но затем она испортилась уже на полигоне. Однако П.М. Зернов приказал пускать ракету. «Это будет еще одно испытание нашей техники, — сказал он. — Мы ведь как на войне...» Те минуты, которые требовались ракете 8К51, чтобы преодолеть расстояние в 1200 километров, всем показались вечностью. Телефонный звонок прервал гнетущее молчание. Офицер кратко сообщил: — Наблюдали «Байкал»! Это шифрованное сообщение означало, что ядерный заряд сработал в точно определенное время и в нужном месте. Для Сергея Павловича Королева и теперь уже его коллег-атомщиков наступила новая эпоха: ракетно-ядерное оружие стало реальностью. Звезды Героев Соцтруда украсили грудь будущих академиков Королева, Мишина, Негина, а у рядовых исполнителей появились совсем иные заботы. «Непосредственно после проведения 2 февраля 1956 года ядерных испытаний на полигоне в срочном порядке снимались фрагменты секретного документального фильма о первом пуске ядерного заряда ракетой для показа делегатам XX съезда КПСС, — вспоминает В.Д. Кукушкин. — Мне была поставлена задача технического обеспечения съемки фрагментов, связанных с подготовкой головной части. К этому времени специалисты из Арзамаса-16 уже уехали, потому приходилось импровизировать. У нас оставалось несколько пустых бракованных корпусов ГЧ. Выбрали лучший из них. Заново покрасили, нанесли соответствующую маркировку, покрасили стыковочную машину, одели номера расчета в новые отутюженные комбинезоны и проимитировали несколько заключительных операций. Режиссер просил, чтоб как можно больше всего крутилось и вертелось. По его требованию номера расчета очень долго отмывали свои руки, не очень фотогеничные от постоянного общения со смазками и железками на морозе. Подрезали и шлифовали ногти, так как иначе все это не очень хорошо смотрелось на крупном плане...» ...Сейчас довольно часто показывают фрагменты съемок тех или иных событий из истории создания ракетной и атомной техники. Жаль только, что большинство из них — это не реальность, а фантазия режиссеров, которые хоть и назывались «документалистами», но на самом деле ими не были...
|
